Игра на жизнь, или Попаданка вне игры - Арьяр Ирмата - Страница 31

Некромант затянул речитативом заклинание на особенном языке Нижнего мира. Увы, магия обручального кольца, научившего меня общему языку суафитов, не распространялась на их тайные знания. Мне оставалось лишь наблюдать за магом, пентаклем, чееритом и Катрой.

Ничего не происходило.

Маг усилил голос, начал слегка подкаркивать, а потом и с натугой орать. Я заткнула уши. Во взгляде Катры появлялось все больше скепсиса. Наконец лекарка не выдержала, хихикнула:

— Шарлатан!

Некромант споткнулся на полуслове, отчаянно покраснел, взъерошил космы.

— Я не понимаю, что происходит, Катра! Я раз сто… ну хорошо, раз десять призывал духов к якорям, а некоторых даже через неделю после их ухода. И все получалось!

— А теперь не получится, — убежденно сказала лекарка. — Аркус злопамятен, а ты его гадостью обозвал.

— Я? Когда? — сверкнули кристально честные глаза искренне возмущенного некроманта. — Ну, я не имел в виду… Аркус, вредный старикашка, твои шуточки! — Гарлей погрозил кулаком горошине чеерита. — Тебе же хуже!

— Пусть таинэ сама проведет ритуал, — предложила Катра.

— Но она же не некромант, — возразил Гарлей.

— Зато менталист, — невозмутимо сказала лекарка.

— Никогда еще менталистам не удавалось… Ладно, я понял. Леди — под покровительством Лаори-Эрля в целом и Белого Ворона в частности, все может случиться. Попробуем!

Пробовали мы не меньше часа. У меня никак не получалось выговорить гортанные звуки заклинаний, я не понимала их смысла, и даже тренированная память не помогала: я спотыкалась, путалась, впадала в отчаяние. А еще Гарлей запугал меня, что неправильно произнесенное заклинание может вместо Аркуса вытащить какого-нибудь чубаркуса — демона еще более низкого мира.

Горошина чеерита в пентакле уже не просто лежала, а плавала в лужице моей крови. А что поделать, если капли быстро засыхали, а кровь должна быть свежей. Еще один порез, и амулет сработает, защищая меня от самой себя. Последний раз мне с трудом удалось поднести к мизинцу кончик кинжала — его отбрасывало.

Катра шипела на некроманта, что того и близко подпускать не надо к обучению юных леди. Но второго специалиста поблизости не наблюдалось.

— Умтрха карраст! Граххт урвакарха горлум! — завывала я.

— Грлум! — заорал Гарлей. — Грлум, а не горлум! Неужели так трудно запомнить?!

— Ты не представляешь, как трудно, моя прелесссть… — Я начала дико ржать, уже не в силах остановиться.

— Сосредоточьтесь, таинэ! Представьте, что для вас нет ничего в мире более важного, чем вернуть Аркуса. Протяните ему мысленно руку, дружескую руку, откройте чистые бескорыстные помыслы и позовите.

— Бескорыстные? — хихикнула я. — Какие же они бескорыстные, если я хочу привязать его дух к камню?

— Наделить его душу разумом и волей, — поправил некромант. — Воссоединить связи между ментальным телом и астральным.

— А он этого хочет? Может, он счастлив, что хоть в чем-то свободен от всего.

— Вот и спросим. И если ему захочется, отпустим и проводим за грань миров, как полагается.

Катра молча выудила из кармана пузырек, накапала из флакона в стакан какие-то вонючие капли, разбавила водой из графина и протянула мне лекарство. Я выпила залпом. И снова, сквозь проступившие слезы, заикаясь, повторила:

— Граххт урвакарха г-рлум!

Это я удачно заикнулась!

Горошина в центре вспыхнула алым угольком. Некромант сразу подсунул мне бумажку со следующими словами заклинания, написанными в транскрипции знакомыми мне рунами: «Араст эрхм».

— Повторить трижды, — подсказал Гарлей. — И не забудьте мысленно добавить кодовое имя, если вы о нем когда-то договаривались!

— Араст эрхм, Аркус! — трижды повторила я.

И мысленно воззвала, с той же интонацией, с какой приказывал мне голос вернуться: «Паноптес-Аркус, вернись!. Возвращайся, я соскучилась!»

Горошина вспыхнула спичечкой и погасла. Гарлей разочарованно застонал, Катра отвела погрустневшие глаза.

И такая меня охватила тоска! Такое вселенское чувство утраты и одиночества, какое, наверное, чувствует преданный пес, когда умирает его любимый хозяин. А в следующий миг я осознала — это не мои чувства.

Это откликнулся Аркус — беззвучно, всем отчаянием души. Она была здесь, привязанная к якорю чеера, как цепной пес к будке, — его бессмертная страдающая душа, лишенная благословения разума, бессловесный энергетический слепок, лишь часть той сущности, которая была уникальной личностью белого некроманта.

Я еще не понимала устройство и закономерности тонких миров, не понимала, каким образом существуют душа и дух отдельно от тела и как они могут существовать отдельно друг от друга, когда разрываются связывающие их каналы тонких сил или энергий. Это была такая тайна мироздания, к которой мое материалистическое мировоззрение не было готово.

Но удивительным образом я внезапно со всей ясностью поняла, в чем моя ошибка. Призывая потерянный дух, я звала его для себя, а не для него самого. А значит, ментальную связь, или канал силы, я пробивала к себе, а не к страдающей душе мага, разъятого, разобщенного по разным планам бытия.

Нужно забыть о себе, вот в чем хитрость. О своих желаниях и целях. О своей пусть маленькой, но корысти. Отстраниться. Самой стать чистым духом, не обремененным чувствами души и тела. Мыслью.

«Паноптес-Аркус».

Белый Ворон вырвался из картины снопом крылатого света, распахнул огромные слепящие крылья. Внезапный ветер растрепал мои волосы, бросил в лицо.

Чеерит, обагренный почти засохшей кровью, засиял, как осколок солнца, и тут же погас. Я с трудом подавила желание броситься к нему, проверить, цел ли, или от него осталась только щепотка пепла. Остановили багрово светящиеся линии пентакля. Лучше их не переступать.

«Птичка Кьорвей, я здесь!» — взорвался в голове ликованием голос Аркуса.

— Ну вот, — довольно улыбнулась лекарка Катра. — Ты смогла, таинэ. Теперь ты знаешь: чтобы раскрыть себя, подняться на следующую ступень, нужно забыть о себе, отказаться от той, какой ты была, и той, какая есть. Животное живет только в настоящем. Человек живет в настоящем и прошлом. И только маг живет в трех временах, иногда далеко опережая свое настоящее время.

Некромант пребывал в состоянии шока и боялся пошевелиться. Еще бы: на его голове, обхватив ее огромными когтями, устроился покинувший картину Белый Ворон. Точнее, его светящийся призрак. Птица склонила голову, и ее огромный клюв угрожающе навис в пяди от вытаращенного глаза Гарлея.

— За что он его так, суна Катра? — прошептала я.

— Видно, есть за что, — пожала плечами лекарка.

Гарлей осторожно выдохнул, завопил шепотом:

— Да женюсь я на ней! Я же не знал, что Лаайра в тягости. Женюсь, клянусь посмертием!

Ворон хлопнул крыльями, попав точнехонько по щекам и ушам бедолаги, и взлетел, растаяв за приоткрытой створкой окна. Контуженный двойной пощечиной некромант кулем осел на пол, помотал головой. Прохрипел:

— Это самый неудачный день в моей жизни!

— Глупец! — рассмеялась Катра. — Ты станешь отцом ребенка, благословленного Первопредком клана Белого Ворона еще в материнском чреве. Это небывалое счастье!

Все гнездо Белого Ворона было взбудоражено новостью.

Во-первых, явлением так называемого Первопредка. Во-вторых, тем фактом, что будущий ребенок, которому, как тут же выяснили ясновидцы и целительницы клана, было жизни всего полтора-два дня, — то есть еще даже не зародыш, а крохотная зигота, — первый за целый год во всей сфере Суаф. И зачат он был в день, когда я вошла в замок.

В этом вещуньи усмотрели особый пророческий знак. Надо ли говорить, что к утру в клане не осталось сторонников Таррека и идея сменить династию Орияров на троне Суаф была забыта?

В-третьих, разъяренный отец будущей мамочки избранника сначала гонялся за Гарлеем по всему замку, пытаясь убить наглого соблазнителя, а потом, сообразив, что, если уж Первопредок пощадил и, можно сказать, благословил, смирился и за ужином объявил о скорой свадьбе.