Память (Книга первая) - Чивилихин Владимир Алексеевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/137
• Следующая

Глаза устают от мелких буковок, густоты строчек, от слога — рваного, местами совсем невнятного, резкой смены тем и настроений. Нет, это не Лунин, однако есть и нечто общее. Страсть, там — сдержанная, полная скрытой внутренней силы, здесь — стихийная, почти неуправляемая, но в обоих случаях это гражданская, политическая страсть, движимая прежними декабристскими идеалами. У Лунина — глубокий историзм, вдумчивый анализ европейских и российских событий, у Выгодовского — рвущийся наружу гнев, язвительное, горькое обличение прежних и нынешних общественных язв. Там — философские раздумья всесторонне образованного человека, думающего о лучшем будущем своей родины и уверенного в нем, здесь — гневное отрицание духа всеобщего торгашества, церковных и государственных институтов, беспощадное бичевание российских правопорядков, унижающих и растлевающих народ. Павел Выгодовский пишет, что «промысел Божий ныне отринут, в храмах воздвигнуты меркуриевы кумирни, происходит торговля, плутни, воровство; что золотой телец — бог нового Израиля, что в храмы заманивают ныне не для того, чтобы молиться, но чтобы взять взятку, и на уме не слово Божие, а алтынничество; что сверх того явилось множество гениев, которые трудятся, как волы и ослы, желая споспешествовать усовершенствованию агрономии; что хлеба столько, что девать некуда, хоть мужики часто и голодают, что по новой системе народ — есть непросвещенная чудь, не стоющая хлеба; что ему лучше дать яду (вина), чем хлеба, что все усилия политического разума устремлены на то, чтобы распространить этот яд всенародно, дабы доставить казне огромные доходы, что для казны все равно хоть пропей здоровье, состояние, нравственность, жизнь, — ей души не нужны, были бы деньги, а там хоть весь мир передохни…».

Этот отрывок из письма Павла Выгодовского я привел для иллюстрации взглядов и стиля мышления одинокого нарымского ссыльного, не получившего в прошлом систематического образования, волею судьбы (если под этим понимать жандармскую волю российского императора) оторванного от своих товарищей по убеждениям. И все-таки удивительно — выбор им способа общественной агитации, борьбы совпал с лунинским выбором! Возможно, как и Лунин, Выгодовский рисковал сознательно, рассчитывая на то, что его политические строки прочтет не только адресат и его окружение… Ведь есть точные жандармские сведения о том, что были и другие письма на родину, в которых декабрист «не упускал случая осуждать действия начальствующих лиц, так и другие предметы», а содержание и объем единственного сохранившегося письма никак не соответствуют представлениям о рядовом, обычном письме родственникам.

В книжке М. М. Богдановой говорится о 12 страницах письма Павла Выгодовского Петру Пахутину, но тут двенадцать плотно исписанных с двух сторон листов, следовательно, страниц вдвое больше.

Памфлет-трактат Павла Выгодовского до сего дня лежит непрочтенным, до конца не понятым и не оцененным с научной обстоятельностью и полнотой…

Любознательный Читатель. Неужели?!

— Да, ни один человек на свете не знает полного содержания этого письма! Оно не только нигде не напечатано, но и, наверное, никем пока полностью не прочтено. Попытался я было восстановить его полный текст, но вскоре отступился — почерк мелкий, хотя буквы стоят и неплотно, строчки частые и довольно ровные, смысл отдельных мест ясен, но слишком резко меняются темы; слог нестандартный, отмеченный яркой индивидуальностью… Глаза не смотрят уже, болят: нет, не справлюсь! Неужто нельзя было кому-нибудь из молодых востроглазых исследователей изучить по оригиналу этот интереснейший исторический документ? Думаю, что за дело мог бы давно взяться кто-нибудь из студентов — будущий историк, философ, криминалист-графолог, филолог или архивист, затеяв курсовую или дипломную работу об этом философско-политическом трактате декабриста, не прочитанном пока никем на свете. «Ленивы и нелюбопытны»?

Агитационная деятельность Павла Выгодовского была вскоре пресечена. Письмо его Петру Пахутину, конечно, перехватили власти.

Строгий читатель, быть может, упрекнет меня в преувеличении, в неправомочности сравнения Лунина и Выгодовского, на котором я настаиваю, — титаническая фигура урикского политического мыслителя с его множеством богатейших по содержанию агитационных писем и почти никому не известный нарымский ссыльный со своим единственным письмом да несколькими памфлетами-прошениями… «Ябеды» Павла Выгодовского, эти своего рода сатирические миниатюры декабриста, вкрапленные в тексты официальных прошений, мне придется оставить в покое, чтоб поберечь время читателя для более важного разговора о рукописном наследии декабриста-крестьянина.

— Но разве может действительно идти речь о каком-то рукописном наследии Павла Выгодовского?

— Не следует спешить; читатель, при всей его строгости, скоро смягчится, узнав нечто необыкновенное, не укладывающееся в привычные хрестоматийные представления о поведении, образе жизни, общественной и литературной деятельности декабристов в Сибири.

П. Дунцов-Выгодовский: «Человеку можно сделать насилие, но невозможно изнасиловать его внутренние чувства». М. Лунин: «От людей можно отделаться, но от их идей нельзя».

Перебираю свои рабочие карточки с афористичными фразами Михаила Лунина, выражающими серьезные, до предела отточенные мысли, пронизанные то горьким сарказмом, то страстью политического ратоборца, то спокойной мудростью человека, много знавшего и много думавшего над жизнью… «Из вздохов, заключенных под соломенными кровлями, рождаются бури, низвергающие дворцы». «В наши дни нельзя сказать „здравствуй“ без политического смысла». «Похвала, доведенная до известного предела, приближается к сатире». «В мире почти столько же университетов и школ, сколько и постоялых дворов. И тем не менее мир населен невеждами и педантами». «Без искусства жизнь превращается в механизм». «Можно быть счастливым при всех жизненных положениях, и в этом мире несчастливы только глупцы и скоты». «Одни сочинения сообщают мысли, другие заставляют мыслить». «История не только для любопытства или умозрения, но путеводит нас в высокой области политики». «Истина всегда драгоценна, откуда бы она ни взялась». «Можно вовлечь на время в заблуждение русский ум, но русского народного чувства никто не обманет»…

Вы обратили внимание на точность и объемность лунинских мыслей? Любая из них заставляет думать. И такую глубину, отвагу и ясность мышления Михаил Сергеевич Лунин проявил в чудовищных условиях политической смерти!

Лунин… Нет, не могу не остановиться здесь на судьбе этого великого соотечественника! Его личность, мысли, духовная сущность с годами будут привлекать к себе, я уверен, все возрастающий интерес. «…Лицо белое, продолговатое, глаза карие, нос средний, волоса и брови темно-русые». Приметы, зафиксированные жандармским пером, — внешнее, ничего не говорящее об этой исключительной натуре. Он был загадкой для многих, о нем писали Пушкин, Достоевский и Толстой, а царю и 3-му отделению Лунин доставил хлопот больше, чем любой другой декабрист.

Каждый поступок его был по-лунински неповторим. В Отечественную войну он не расставался с кинжалом, чтоб при случае пробраться в ставку Наполеона и одним ударом покончить с завоевателем. Даже просил командование дать ему какое-нибудь поручение для свидания с Наполеоном. Многие герои 1825 года с честью прошли сквозь огонь освободительной Отечественной войны, а Михаил Лунин, человек исключительной отваги, участвовал едва ли не во всех крупных сражениях 1812-1814 годов.

Позже он оказался в Париже без куска хлеба, обратив, однако, все свои силы на то, чтобы понять лучшие умы того времени; встречался и спорил, между прочим, с Сен-Симоном. Вернувшись в Россию, составил для наследников завещание, согласно которому они были обязаны всех своих крепостных отпустить на волю. Наблюдения и размышления над жизнью, серьезные книги и знакомства выработали из этого одаренного человека убежденного революционера. Михаил Лунин был единственным дворянским революционером, который состоял, в сущности, членом всех тайных обществ и первым из декабристов предложил в качестве революционной меры уничтожение царя. Перед арестом Лунин служил в Варшаве под началом великого князя Константина. Среди арестованных декабристов оказался самым старшим — ему шел уже сороковой год. Перед Следственной комиссией держался смело, с достоинством;

• Предыдущая
• 53/137
• Следующая