Поход на Киев (СИ) - Пациашвили Сергей Сергеевич - Страница 50

— С божьей помощью, — отвечал Михаил, — еле ноги унёс от печенегов. И сам был ранен, и конь подо мной ранен, и от вас я был отрезан. Благо, добрался сюда и здесь перезимовал.

— А ты живучий, прям, как я, — улыбался воевода.

— Люди меня теперь выбрали посадником, — продолжал Михаил, — и раз уже все муромцы здесь, стало быть, в этот год я муромский посадник.

Михаил сказал это, улыбаясь, но на лице его была тоска. Великого Мурома больше нет, сгорел, стал пеплом.

— Нет, Мурома нельзя уничтожить, — вымолвил Илья, — Муром — это не только брёвна и солома, это люди, которые живут там, свободные муромцы, сильные духом. Быть же посему, отныне Муром будет здесь, на бору. Новый Муром, не христианский и не языческий, а свободный. Ты, Михаил, оставайся в нём посадником. Полюд останется тысяцким, если люди его выберут, а исцелившийся Ратша скоро приедет сюда, чтобы вновь занять должность князя.

Покончив с этим, Илья и Добрыня снова стали держать совет с Ратмиром о том, как им быть дальше.

— Выходит, это не ты сжёг Муром? — спрашивал Илья.

— Не я, — отвечал Змей, — иначе зачем мне убивать печенегов?

— Но ты был там. Зачем?

— У меня там было дело, оно касается только меня и покойного богатыря Святогора.

— Ты знал Святогора? — оживился Илья.

— Что-то не верю я ему, — вымолвил Добрыня.

— Я был знаком со Святогором, — отвечал Ратмир, — как и с покойным муромским князем Додоном. Князь даже хотел вступить со мной в союз, чтобы пойти войной на христиан, но я отказался.

— Почему отказался?

— Воевать здесь против христиан бессмысленно, мы лишь напрасно перебьём друг друга. Воевать нужно против Ромейской Империи и императора из Царьграда, а для этого мы ещё недостаточно сильны. К тому же, я не хочу быть императором, я бы хотел быть лишь сенатором и разделить верховную власть со многими равными мне, в первую очередь с вами.

— Республика, — смекнул Илья, — я читал об этом. Очень давно империя была республикой, которой управлял не один человек, а множество отцов.

— А ты темнишь, Змей, — снова скептически заговорил Добрыня, — хочешь, чтобы мы доверяли тебе, но сам имеешь от нас секреты. Я думаю, ты ведёшь свою игру, а нас хочешь просто использовать для своей цели.

— Давайте лучше подумаем, как нам быть дальше, — прервал его Илья, — мы победили, мы заключили союз друг с другом. Стало быть, теперь это наша земля. Давайте подумаем, как разделить власть, и как защитить эту землю.

— Хорошая мысль, — откликнулся Ратмир, не сводя глаз с нахмурившегося Добрыни, — я предлагаю основать несколько застав к югу от Мурома. Сам я сяду на самой южной. Первый рубеж обороны. Я уже и место себе хорошее присмотрел на реке Цне. Назову эту крепость — Тамбой. Чтобы врагу уже по названию было ясно, что туда не стоит соваться.

— Тогда я создам заставу на Дону, — молвил Илья Муромец, — место здесь хорошее, торговые корабли постоянно ходят, можно плавать на лодках.

— Ну а ты, Добрыня? — спрашивал Ратмир.

— Мне с вами не по пути, — вымолвил Добрыня Никитич, — я пошёл с вами, чтобы одолеть печенегов, язычников. Но вы такие же язычники, стало быть, я не могу продолжать с вами дружбу. Я возвращаюсь в Новгород, женюсь, заведу детей. Благо, что есть невеста — Настасья Микулишна. А потом буду всю жизнь замаливать свои грехи.

— От судьбы не уйдёшь, Добрыня, — говорил Змей Горыныч, — ты такой же, как и мы, повелитель молнии. Меч-молния выбрал тебя, и пока ты жив, он будет принадлежат тебе.

— Ты прав Змей, от судьбы не уйдёшь, и потому нельзя забывать про пророчество. Как бы мы с тобой не обманывали судьбу, однажды один из нас убьёт другого. Так было предрешено, и, значит, мы не можем быть друзьями. Илья примирил нас, но он лишь отсрочил неизбежное. И потому я покидаю вас, ибо мы не можем быть друзьями, но и врагами мы пока ещё быть не можем.

И вскоре Добрыня действительно покинул новый Муром, распрощался со всеми своими новыми друзьями и отправился к своей семье. Здесь его ждала мать, ждала любящая его Настасья, ждали его знатные друзья детства, дома и улицы, где он знал каждый угол, могучая река Волхов и много чего ещё, о чём теперь тосковала его юная душа. Добрыня ведь был ещё совсем молод, 24 года от роду. Илья Муромец был значительно старше него. Но сколько всего боярин пережил за эти 24 года! Сколько потерял и сколько приобрёл, сколько всего узнал и во скольких битвах побывал. Добрыня теперь мысленно вспоминал последние четыре года своей жизни. Всё началось с войны в Литве, и потом сплошное кровопролитье. Русь была больна, она страдала и разрывалась на части, и многим не суждено было пережить последние четыре года. Добрыня пережил, а, значит, Бог его берёг. В Новгород он вернулся героем. Тело и лицо его были в шрамах, оставленных на память его врагами. Гусляры уже слагали песни о могучем и удачливом богатыре, а Добрыня хотел лишь покоя, хотел отдохнуть от долгих приключений и завести свою семью. Вскоре он действительно посватался к Настасье Микулишне, а спустя время Новгород отметил весёлую свадьбу. Понемногу до Добрыни доходили вести из других концов Руси. О одиноком Змее Горыныче, засевшем в Тамбое и отбивающемся от врагов, о Илье Муромце, ставшем воеводой на Дону. Вскоре донская застава будет считаться главной заставой на границе Руси, принимающей на себя самый тяжёлый удар и защищающей русскую землю от врагов.

Дошли известия о князе Ярославе, который одолел-таки своих врагов и снова стал князем в Киеве. На этот раз Святополк не ушёл от него. Старший брат вошёл в Киев раньше с остатками своего войска и стал готовиться к обороне города. Затем появился Ярослав, который словно ураган ворвался в столицу. Ему уже принесли голову Бурислава Володарского, и теперь у него остался лишь один соперник — его родной брат. После недолгих боёв Киев перешёл под контроль новгородского князя, а Святополк был приведён к нему живым. С него сняли кольчугу и всю одежду и привели к киевскому князю совершенно голым. Дело было на улице, Ярослав разъезжал на коне, осматривая свои владения. Но когда к нему привели пленника, он тут же спешился и подошёл к обнажённому врагу.

— Всё кончено, брат мой, — произнёс Ярослав, — ты проиграл.

— Хочешь моей смерти? — волком смотрел на него Святополк, — а ведь на моём месте мог бы быть сейчас ты, если бы удача улыбнулась мне, а не тебе.

— Дело не в удаче, Святополк. На моей стороне правда. Ты убил мою жену, моих детей. Это и твоя родная кровь, невинная кровь, которую ты пролил.

— Это не я, это польский король, это Болеслав.

— Ты привёл его на нашу землю! — прокричал Ярослав, и Святополк замолчал, а все прочие заробели и стояли молча.

— Что ж, — заговорил после паузы Святополк, — ты вправе убить меня. Прошу только, сделай это быстро, без пытки. Ты можешь подарить такую милость родному брату?

— Нет, Святополк, ты не умрёшь, — отвечал Ярослав, — убийство брата — это великий грех, а я не хочу начинать своё правления с греха. Я должен быть милосердным. Ты останешься жить, как символ моей победы. Тебя будут кормить и поить до конца жизни, ты будешь стареть, а моё могущество будет разрастаться. Только ты не сможешь этого увидеть.

И прежде, чем Святополк успел что-то понять, дружинники схватили его за руки, и появился Гаврюша с кинжалом в руке. В этот момент многие заметили, что орлиным носом и тяжёлой челюстью он очень похож на Святополка и Ярослава. Меж тем Гаврюша подошёл к Святополку и вонзил ему кинжал прямо в глаз. Пленник вскрикнул от боли и задёргал головой, но дружинники в ответ крепко сжали голову, и Гаврюша смог закончить своё дело — выколоть врагу второй глаз. Святополк был ослеплён, из глаз его текли две струйки крови, словно слёзы.

— Я буду молиться за тебя, брат, — произнёс Ярослав, — буду молится за спасение твоей души. Ведь ты сильно согрешил перед Богом и перед церковью. И всё же, ты мой брат, и я дам тебе шанс искупить свои грехи в монастыре. И запомни, моя победа — это не удача и не случайность, сам Бог помазал меня на княжение в Киеве, я — рука Господа, карающая и спасающая, и горе тому, кто будет перечить моей воле, ибо он будет перечить самому всемогущему Богу.