Черный Отряд (Десять поверженных) - Кук Глен Чарльз - Страница 25

Погода оставалась ясной. С юга подули теплые ветры. Нам стали попадаться длинные участки раскисшей дороги. И я сделался свидетелем поразительного явления – Душелов спрыгивал в грязь и толкал фургон вместе с нами. Душелов, великий лорд империи.

Розы – главный город провинции Клин, свободный город, республика. Госпожа решила, что нет смысла лишать его традиционной автономии. Миру нужны местечки, где люди любых взглядов и убеждений могут сбросить напряженность повседневности.

Так вот. Розы. Город без правителя. Набитый агентами, шпионами и всяческим сбродом, преступившим закон. В такой обстановке, утверждал Одноглазый, его план обречен на успех.

Когда мы подъехали к городу, над нами нависли его красные стены, темные в лучах закатного солнца, словно засохшая кровь.

В комнату, которую мы снимали, ввалился Гоблин.

– Я нашел подходящее местечко, – пискнул он, обращаясь к Одноглазому.

– Хорошо.

Странно. Они уже пару недель не обменялись и единым бранным словом. Обычно хотя бы час без их склоки казался нам чудом.

Душелов шелохнулся в темном углу, где торчал неподвижно, словно тощий черный куст, негромко споря сам с собой разными голосами.

– Продолжай.

– Это старая городская площадь. На нее выходит десяток улиц и переулков. Ночью плохо освещена. Нет никакого смысла ходить по ней или ездить после наступления темноты.

– Звучит превосходно, – согласился Одноглазый.

– И не только звучит. Я снял комнату с видом на эту площадь.

– Пошли взглянем, – решил Ильмо. Долгое пребывание в комнате всем осточертело. Началась суета. Лишь Душелов сохранял невозмутимость. Наверное, он понимал, почему нам не терпится оказаться на улице.

Разумеется, площадь оказалась именно такой, какой ее описал Гоблин.

– Так в чем, наконец, дело? – спросил я. Одноглазый ухмыльнулся. – Молчальник хренов! – не выдержал я. – В игрушечки играет.

– Сегодня ночью? – спросил Гоблин.

Одноглазый кивнул:

– Если черный призрак прикажет.

– У меня кончается терпение, – объявил я. – Что, в конце концов, происходит? Вы, клоуны, только и делали, что дулись в карты да любовались, как Ворон точит свой ножик. – Он занимался этим часами, и от звука стали, соприкасающейся с точильным камнем, у меня по спине бегали мурашки. Это было знамением. Ворон точил нож лишь в том случае, если ожидал, что ситуация станет паршивой.

В ответ Одноглазый по-вороньи каркнул.

Фургон мы выкатили в полночь. Хозяин конюшни обозвал нас сумасшедшими. Одноглазый в ответ одарил его одной из своих знаменитых улыбок и сел на место кучера. Мы пошли пешком, окружив фургон.

Наш груз изменился. Кое-что добавилось. Кто-то высек на камне надпись. Наверное, Одноглазый – во время очередной своей таинственной отлучки.

Вместе с камнем в фургоне лежали объемистые кожаные мешки и прочный дощатый стол, достаточно крепкий на вид, чтобы выдержать вес глыбы. Ножки стола были сделаны из темного полированного дерева с врезанными в древесину символами из серебра и слоновой кости – очень сложными, иероглифическими и таинственными.

– Где вы раздобыли стол? – спросил я. Гоблин пискнул и рассмеялся. – Но сейчас-то вы мне можете сказать? – прорычал я.

– Ладно, ладно, – смилостивился Одноглазый, гнусно хихикая. – Мы его сделали.

– Для чего?

– Чтобы положить на него камень.

– Вы мне так ничего и не объяснили.

– Терпение, Костоправ. Всему свое время.

Вот скотина.

Площадь, куда мы прибыли, выглядела странновато – ее окутывал туман, хотя нигде в городе тумана не было.

Одноглазый остановил фургон в центре площади.

– Выволакивайте стол, парни.

– Выволакивайся сам, симулянт! – пискнул Гоблин. – Думаешь, тебе удастся посачковать, пока мы надрываем пупки? – Он обратился за поддержкой к Ильмо: – У этого паршивого инвалида вечно наготове какая-нибудь отмазка.

– Он прав, Одноглазый, – заметил Ильмо. Одноглазый принялся возмущаться. Ильмо не выдержал и рявкнул: – А ну, стаскивай свою задницу и ползи сюда!

Одноглазый метнул в Гоблина убийственный взгляд:

– В один прекрасный день я тебя прихлопну, огрызок. Наложу на тебя проклятие импотенции. Как тебе такое понравится?

Его слова не произвели на Гоблина впечатления:

– Я бы давно наложил на тебя проклятие тупости, если бы мог усилить то, над чем уже постаралась природа.

– Выгружайте же наконец проклятый стол! – гаркнул Ильмо.

– Нервничаешь? – спросил я. Перепалки колдунов никогда его не раздражали. Он, как и все, считал их развлечением.

– Да. Залезайте с Вороном в фургон и выталкивайте стол.

Стол оказался тяжелее, чем выглядел. Мы смогли вытащить его из фургона лишь совместными усилиями. Притворное кряхтение и ругань Одноглазому не помогли. Я спросил его, как они ухитрились запихать стол в фургон.

– Мы его в фургоне и сделали, болван, – ответил он и принялся покрикивать, требуя переместить стол то на полдюйма в одну сторону, то на полдюйма в другую.

– Оставьте его там, где стоит, – сказал Душелов. – У нас нет времени на ерунду. – Его раздражение оказало должный эффект: Гоблин и Одноглазый тут же перестали грызться.

Мы уложили камень на стол. Я отошел в сторонку, вытирая с лица пот. Вся моя одежда пропотела насквозь – и это в разгар зимы. Сам камень излучал тепло.

– Мешки, – бросил Душелов. Слово было произнесено голосом женщины, с которой я был бы не прочь познакомиться.

Я подхватил один из мешков и закряхтел от натуги – он оказался тяжел. Я свалил его в кучу остальных мешков под столом. Там уже лежало целое состояние. Никогда в жизни не видел столько сокровищ разом.

– Разрежьте мешки, – приказал Душелов. – Скорее!

Ворон полоснул по ним ножом. На булыжники посыпались сокровища. Мы уставились на них, борясь со вспыхнувшей в душе жадностью.

Душелов схватил Гоблина за плечо, взял за руку Одноглазого. Оба колдуна словно съежились. Троица встала лицом к столу с камнем.

– Отгоните фургон, – велел Душелов.

Мне так до сих пор не и удалось прочесть вечную надпись, высеченную на камне. Я быстро приблизился к столу и прочел:

Ага. Ясно сказано. Откровенно. Просто. Как раз в нашем стиле. Ха.

Я шагнул назад, пытаясь оценить, сколько своих кровных вложил в эту операцию Душелов. В груде серебра я заметил золотые блестки. Один из мешков извергал необработанные драгоценные камни.

– Волосы, – потребовал Душелов. Одноглазый вытащил прядку волос. Душелов припечатал их пальцем к стенке углубления в каменном блоке (как раз размером с голову), потом шагнул назад и взял за руки Гоблина и Одноглазого.

Они начали колдовать.

Сокровища, стол и камень стали испускать золотистое сияние.

Можно считать, что наш архивраг уже покойник. Половина мира попытается овладеть такой добычей. Слишком уж она велика, чтобы противиться искушению. Его предадут свои же.

Впрочем, я увидел, что у него есть слабенький, но все же шанс выкрутиться: Загребущий может украсть сокровище сам. Но ему придется попыхтеть. Никто из пророков мятежников не в состоянии преодолеть магию одного из Взятых.

Колдуны завершили работу.

– Пусть кто-нибудь испытает защиту, – велел Одноглазый.

Ворон кольнул кинжалом ножку стола. Раздался треск. Ворон выругался и, нахмурившись, уставился на лезвие кинжала. Ильмо сделал выпад мечом. Трах! Кончик его лезвия раскалился добела.

– Превосходно, – произнес Душелов. – Увозите фургон.

Ильмо поручил это одному из солдат. А мы, оставшиеся на площади, перебрались в снятую Одноглазым комнату.

Поначалу мы столпились у окна, желая увидеть продолжение, но энтузиазм быстро испарился.