Крылья Руси (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 37

Поцелуи, объятия, слезы, письма…

В том числе и несколько официальных, переданных Михайле. Свадьба польского королевича и княжны из рода Ракоци должна была состояться в Польше, а Наташе предстояло ехать в Венгрию. И глядя на юную царевну, Михаил не мог не подумать, что Ференцу повезло.

Красавица, умница, если она хоть чуть похожа на его, Михайлы, жену – лучшего и не надо. Сколько лет они с Марией вместе, а Михайла на других женщин и не смотрел. К чему?

Мария любила его, была умна, красива, подарила ему детей, к тому же, жену он искренне полюбил. Женился по расчету, а получилось – счастье. Вот и сыну бы так повезло! Хотя мать у Юлианы умничка, может, и дочь окажется не глупее.

Вот прибудут венгры – посмотрим. А пока можно и племянников порасспрашивать. Что на Руси делается, как, когда… Сильный сосед – это хорошо. А такой, который с тобой плечом к плечу стоит – так и еще лучше.

***

- И даже если невеста тебе не понравится, или ты разочаруешься – все равно улыбайся. И будь милым. Ты понял?

Ферек кивнул.

Да понял, понял он все. И вообще – русская царевна им необходима. И союзник, и поддержка, и укрепление связей, да и лучше уж русская царевна, чем какая-нибудь германская или итальянская княжна. Их там столько бегает – что тараканов в бедняцкой хижине. А толку?

Эта-то уж точно родовитая.

- Юлиана, это и тебя касается. Губ не кривить, рож не строить, ученость не показывать. Мужчины не любят умных женщин.

- Но папа же на тебе женился?

- Это был такой же политический брак. И потом, - по губам Илоны скользнула лукавая улыбка, - я его не пугала. Старалась не испугать с самого начала. Уже потом он разобрался…

В Краков они въезжали тайно. Без шума, гама, торжеств и цветов – его величество прислал письмо, а Илона и не возражала. Ни к чему.

Вряд ли Леопольд ограничится одним покушением. А дети… ее дети, последняя надежда Венгрии! Они должны жить!

Должны выйти замуж, жениться, родить и воспитать истинными венграми своих детей, добиться, чтобы их страна стала сильной и свободной…

Имре оставался дома.

Ему вовсе не хотелось участвовать в торжествах, гулять на чужой свадьбе, да и вообще – веселиться. Горе пока еще гнуло его к земле.

Илону тоже, но… Илона могла все стерпеть, что бы ей ни выпало на пути, а вот Имре – горячий, вспыльчивый, гордый, никогда не терпел того, что ему не по нраву. Ох, Жужанна, доченька…

Видимо, чем-то Илона себя выдала, потому что Ферек положил ей руку на плечо.

- Мам, я обещаю, я обязательно отомщу за нее! Клянусь!

- Вместо ответа Илона растрепала смоляную макушку сына.

Будь оно проклято, ну почему ее малыш вынужден так рано повзрослеть!?

Почему!?

И сколько еще потребует от него этот жестокий мир? Чем он заплатит за право носить имя Ракоци?

Илона не знала. Она бы всю кровь отдала по капле, лишь бы ноша ее сына оказалась чуть полегче, но… кто бы взял? Дьявол не приходит подписывать договора кровью, даже когда смертные на это заранее согласны.

А еще…

Как-то она уживется с невесткой? Как-то невестка уживется с Фереком? Будет ли счастлива Юлиана?

Известно же, что жена – это больше половины удачи мужа. Достанет ли удачи на ее сына?

Господи, помоги!

Пресвятая Богородица, ты же тоже мать…

Но небо безмолвствовало в ответ.

***

Французский флот вышел в море в середине мая 1690 года.

Английский флот…

О, что бы только не отдал сейчас сэр Эдвард за помощь ну хоть откуда-то! Хоть Дания, хоть Голландия, хоть бы кто…

Не дождешься.

Все заняты своими делами, никому нет дела до несчастной Англии. И чем они прогневали Бога?

Сэр Эдвард честь честью отстоял службу, помолился за победу – и английский флот также вышел в море.

Два флота сошлись двадцать второго мая в проливе Ла-Манш, неподалеку от мыса Бичи-Хэд.

В эскадре Рассела было пятьдесят семь линейных кораблей, двадцать фрегатов, почти три тысячи семьсот орудий и двадцать тысяч человек.

Французский флот, увы, превосходил англичан количеством. Семьдесят линейных кораблей, шесть фрегатов, сорок два брандера - и более четырех с половиной тысяч орудий. Более новых и лучших, чем у англичан.

К тому же – почти тридцать тысяч человек.

Авангардом французов командовал Шато-Рено, авангардом англичан – Торрингтон. И это стало решающим в битве при Бичи-Хэд.

Увы, решительностью Торрингтон и в лучшие свои дни не отличался.

У сэра Рассела мнение было вполне определенным – атаковать. И немедленно. Торрингтон же замешкался, ввиду превосходства сил противника – и это сыграло на руку де Турвиллю.

Пусть северо-восточный ветер сопутствовал англичанам – у французов оказалось достаточно времени, чтобы подойти поближе.

Шато Рено отважно приблизился к английскому флоту на дистанцию пистолетного выстрела и открыл огонь.

Торрингтон, растерявшись, подал команду открыть ответный огонь не сразу и французы успели перезарядить орудия.

- ОГОНЬ!!!

Ядра выли и свистели над морем.

Эдвард Рассел буквально рычал от гнева, выводя вперед свои корабли. Торрингтон, идиот Торрингтон! Но кто же знал!?

Вообще, разведка у англичан была поставлена неплохо, но как ты проследишь за флотом – в море? Как угадаешь, куда он пойдет?

Рядовым морякам такие вещи не сообщают, да и как прислать весточку с борта корабля?

В ответ на действия англичан, французы, дождавшись, пока те выстроятся в линию (это не драка один на один, где главным является маневр, в данном случае маневрировать было негде, просто держать строй и стрелять, пока хватит боеприпасов), ответили своим огнем – и выпустили брандеры.

Благо, у французов они были.

Англичане принялись их расстреливать, но меткость канониров той эпохи была такова, что в цель они попадали большей частью случайно.

Да еще ветер, неспокойная вода...

Штук восемь брандеров и правда, взорвались, не доплыв.

Зато остальные три десятка достигли английской линии. Кто-то взорвался, кто-то честь по чести, загорелся, забросив абордажные крюки на подвернувшийся корабль врага...

Строй англичан дрогнул и принялся распадаться. Сэр Рассел пытался навести порядок, но куда там!

Один из брандеров вообще очень удачно поджег корабль Торрингтона, а в результате весь авангард потерял командующего.

Арьегард был пока загорожен основной частью флота, но кое-кто уже, подумав, пустился наутек, справедливо полагая, что сэру Расселу будет не до них, а потом – разберутся. Если будет кому разбираться.

А дела англичан ухудшались.

Де Турвилль приказал Шато-Рено продолжать обстрел, а сам двинулся вперед, чтобы обойти противника с наветренной стороны и взять «в два огня». Рассел понимал, что с ним хотят сделать, но...

Брандеры сыграли свою роль.

Аваннгард горел, приближаться к ним было просто опасно – и французы собирались ударить именно в этот разрыв.

Рассел угадал верно – превосходство в артиллерии также сыграло свою роль. Двенадцати и восемнадцатифунтовые орудия наносили громадный ущерб такелажу, на палубы английских кораблей летели книппели и брандскугели, и перестрелка продолжалась около трех часов.

Эдвард Рассел стоял насмерть, но французы, окружив-таки его флот с боков, стреляли, словно заведенные. Поражение было неизбежно и Рассел думал уже о том, чтобы сохранить хотя бы часть флота, но потом на помощь англичанам пришла погода.

Ветер, который так умело использовали французы, стих в одночасье.

Начался полный штиль – и тут французы приуныли.

Галер которые могли передвигаться на веслах, у них с собой не было. Впрочем, у англичан их не было тоже, но за них был начавшийся отлив, которым воспользовался Рассел.

Корабли англичан начали постепенно отходить, пользуясь шлюпками. Их буксировали к течению, французы пытались преследовать их, пользуясь тем же приемом, но шлюпка – это не корабль. Тут надо грести, а за высоким бортом не спрячешься, так что англичане принялись вполне успешно отстреливаться.