Плач перепелки - Чигринов Иван - Страница 58

• Предыдущая
• 58/70
• Следующая

— А Хадоска даже дождаться не может!

Женщина глянула из-под руки на Зазыбу, выпрямилась.

— Так… — вымолвила она в растерянности.

— Я говорю, не могла дождаться, пока делить начнем, — повторил Зазыба.

— А чего мне ждать? — вдруг переменилась в лице Гаврилиха и зло проворчала: — Чего я с ними дождусь? — Она показала на детей. — Сколько ухвачу серпом, то и мое!

— Как в сказке, — усмехнулся Зазыба, — сколько обегу земли, та и моя.

Гаврилиха не ответила. Одетая, будто нарочно, в лохмотья, с большим животом, она стояла на стерне с растопыренными руками. Меньшие ее дети живо обступили заместителя председателя колхоза и, чуть ли не цепляясь за его сапоги, с любопытством смотрели вверх, будто ловили его взгляд.

Зато помощники матери стояли насупленные и, похоже, с обидой думали о Зазыбе: мол, кричишь ты на нас потому, что отца нет, на войне, а то не посмел бы!..

Зазыба шел к Гаврилихе без всякой злости, Просто хотел посовестить, зачем залезла с серпом, не подумав, где выпадет ей полоса, а тут увидел столько детских глаз, направленных с укором и недоумением на него, и сердце дрогнуло.

— Ну, а ежели твое, что вот нажала, да попадет кому другому? — сказал Зазыба.

— Почему это другому? — не поняла женщина.

— Мы ж делить зараз все поле будем, так… ежели тебе полоса не тут выйдет?

Женщина почувствовала, что Зазыба сам не меньше обеспокоен этим, отошла, голос у нее смягчился.

— Но как-то в положение надо войти, — уже льстиво начала она. — Не могу же я с другими равняться, бо детей вон сколько, орава целая… Ты же Гаврилу моего знаешь, помнишь, дружили даже…

Вот-вот готовы были брызнуть у нее слезы.

— Не волнуйся, не обидим, — поспешил успокоить беременную женщину Зазыба. — Гавриловых детей не дадим в обиду. Но жать тут, Хадоська, перестань. Нечего надрываться, неизвестно, кому пособляешь. Вот поделим весь клин, тогда и начинай.

Зазыба подмигнул замурзанным Хадоськиным ребятишкам и боком, боясь наступить на кого-нибудь, вышел из детского круга, затем распахнул перед собой обеими руками стену рослого жита и зашагал по нему к другой дороге, что была на краю поля и отделяла его от хозяйских огородов, образуя ржаной клин. Зерна во многих колосьях были уже черные, а из некоторых и вовсе повыпадали, и Зазыба с сожалением подумал, что в этом году не только не придется как следует распорядиться урожаем, но и понесут хлеборобы большие потери. Тем не менее основная масса колосьев была тугая, в них еще хватало той хлебной плотности, которую чувствует человек даже во время ходьбы, когда колосья хлещут по лицу, лопочут по одежде.

Веремейковские мужики, обособившись от женщин, разговаривали на дороге, и Зазыбе, пока он мял ногами густую рожь, были видны их головы.

— Некоторые так и ночевали тут, — усмехаясь, сказал Иван Падерин, когда заместитель председателя колхоза наконец пробился на обочину.

Зазыба поздоровался за руку с мужиками, искоса взглянул на Рахима, сидевшего на межевом столбе с винтовкой на правом плече. Не иначе, подумал Зазыба, Роман Семочкин привел сюда полицейского нарочно, для острастки. Как и в тот день, когда веремейковцы в первый раз увидели его на бревнах у конюшни, Рахим сидел, безразличный ко всему, но с тем же упрямством на скуластом лице, с настороженной решимостью. Казалось, только прикажи ему, и он сделает все, что потребуется.

— Ну что, начнем? — нарочито весело обратился к мужикам Зазыба.

— Да уж… — поглядывая невыспавшимися глазами на солнце, мотнул головой Кузьма Прибытков.

Но вдруг возразил Роман Семочкин:

— Мы еще поглядим, следовательно, как вы там поделили все!

— Поделили правильно, — ответил Роману Парфен Вершков.

— Тогда какой резон был запираться в конторе? — пошел в наступление Силка Хрупчик. Этого, кажется, больше всего задело, что не позвали вчера в контору.

Зазыба, хмуря лоб, выждал, пока утихнут возбужденные голоса, взял из рук счетовода составленные списки, развернул их.

— Поделили правильно, — повысил он голос, повторив Парфеновы слова, и добавил: — Делили на души.

— Вот это дело! — закивал головой, обрадовавшись, Силка Хрупчик.

— Взяли довоенные списки, — продолжал Зазыба, — да и прошлись по ним от двора до двора.

— Следовательно, и на тех давали, кого нет в Веремейках? — захлопал глазами Роман Семочкин.

— И на тех, — не отрываясь от бумаг, ответил обеспокоенный чем-то Зазыба.

— Так почему? — высунулся вперед, как всегда, старый Титок.

— Потому что так справедливо будет! — с независимым видом отрезал Парфен Вершков.

— Но тогда один, следовательно, хлеб будет есть, — чуть не закричал Роман Семочкин, — а другим так хоть зубы на полку положи?

— Вот-вот! — уцепился за Романовы слова Силка Хрупчик, должно быть, жалея уже, что ненароком было похвалил правленцев. — Это ж выходит, что Гапка Лапезова получит полосу больше, чем Силка. — Он говорил о себе, как о постороннем. — У Гапки трое сыновей, и у Силки трое. У Гапки муж, Лапеза, а у Силки жена, Хрупчиха. Кажется, по-вашему, так? Но Силковы все дома, а Гапка теперь одна на весь двор!

— Гапкины на войне, — сказал Парфен Вершков. — И муж, и сыновья. Об этом тоже нельзя забывать.

— Но есть-то они не просят у нее! — сверкнул в его сторону злым взглядом Силка Хрупчик.

— Не-е-ет, следовательно, что-то вы тут недодумали, — не переставал распекать односельчан Роман Семочкин.

— Конечно, не доперли, — пожалуй, не вполне осознанно, но снова присоединил свой голос к Романову Титок, хотя старику, по правде говоря, было все равно, он имел бы одинаковую долю от дележа при любом варианте, так как жил только с Рипиной.

Из говорливых да настырных лишь Микита Драница не принимал участия в споре, по-птичьи крутил большой головой, будто не только недослышал, но и до конца не понимал односельчан, хотя Зазыба догадывался, что тот не иначе как еще ночью прямо из колхозной конторы побежал к Браво-Животовскому, отсутствие которого сейчас удивляло и настораживало.

— Следовательно, недодумали, недодумали, — делая скорбное лицо, крутил головой Роман Семочкин. — Верно говорит Силка, Лапезиха после такой вашей дележки будет хлебом раскидываться, а Силке придется торбы шить. — Он перевел глаза на Зазыбу. — Что на души делить треба, на это мы согласны, но только чтоб на те души, какие дома живут.

— Будем делить так, как решили на правлении, — возвращая Падерину списки, непреклонно сказал Денис Зазыба.

Но Силка Хрупчик не хотел и слушать.

— Какое у вас там правление было!

— Три человека — это еще не правление! — вторил ему старый Титок. — Вот, бывало, при Чубаре!..

Казалось, это больше всего задело Зазыбу, и он решительно рубанул воздух рукой:

— Раз вы считаете, что нами были допущены нарушения, так зовите тогда всех сюда! Тут, возле этого копца, будет вам и общее собрание и правление зараз!

Еще тело доктора не остыло, а Чубарь кинулся в отчаянии, а может, больше со страху, на край склона. Сжимая винтовку и вместе с тем не чувствуя ее в руке, он съехал ногами вперед по обрыву и оказался как раз на той дороге, по какой пришел из-за Беседи военврач. Потревоженный песок на выветренном склоне посыпался вниз, но Чубарь и шороха не слышал — спешил подальше отбежать от того места, где произошло убийство. О том, хорошо он сделал или дурно, выстрелив в человека, который неожиданно задал стрекоча, он не рассуждал, да и можно ли было в таком состоянии рассуждать здраво.

Хотя Чубарь и был будто в горячке, но дорогу для своего вынужденного бегства выбирал безошибочно, то есть не устремился по лугу к реке, где была Антоновка, а держался того направления, куда падала его тень, которой он, прыгая изо всех сил, чуть не наступал на голову. Впереди видна была небольшая, словно островок, березовая рощица, наверное, одна из тех, что, чудом уберегшись от плуга, порой стоят между сенокосной и пахотной землей.

• Предыдущая
• 58/70
• Следующая