Мне не стыдно (СИ) - Эрос Эви - Страница 37

А теперь вдруг… ради меня отказываются от невесты, от семейной фирмы, от планов на будущее. И кто отказывается? Мишин!

Зачем?

Любит? Да не может быть. Как меня вообще можно настолько любить, чтобы вот так отказаться от всего?

Нет-нет, это жалость. Конечно, жалость и чувство вины, которые разрывают Сергея пополам. И никакой любви, разумеется, нет.

Я вздохнула и повернулась на другой бок. Мама накануне уехала к себе, признав, что я почти совсем выздоровела. Предложила поехать с ней, но я покачала головой — к этому я пока не готова.

И мама — моя мама! — не стала настаивать. Чудеса…

Я ещё раз вздохнула и закашлялась. Кашель пока оставался — редкий и слабо выраженный, он меня немного раздражал. Ничего, за пару недель совсем пройдёт…

Говорят, что взрослым не должны сниться цветные сны. Не знаю — мне всегда снились цветные. Даже, бывало, кислотные…

А ещё говорят — это признак шизофрении. Вот уж в наличии чего у себя я совершенно не сомневаюсь…

Наш факультет тысячу лет назад перенесли в другое здание. Но во сне я была там, в нашем родном корпусе, шагала по коридору, и мои шаги гулко отдавались в совершенно пустом помещении.

— Ромашка!

Нет, не совершенно…

Нервно вздрогнув, я покосилась на дверь одной из аудиторий. Оттуда выглядывал улыбающийся Мишин.

Я сделала один шаг назад, страшно испугавшись. Чего он от меня хочет?!

— Иди сюда, Ромашка!

— Не пойду, — я сглотнула и приготовилась убежать. — Ты опять будешь меня щекотать.

— Не буду, — ответил Сергей серьёзно. — Подойди, пожалуйста. Не бойся.

Я стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу.

— Обещай, что не обидишь.

— Обещаю, Ромашка.

И кто бы мне объяснил, почему я ему поверила?..

Я осторожно, поминутно вздрагивая, подошла к аудитории. Мишин посторонился, пропуская меня внутрь, и когда я вошла, закрыл дверь.

Я вздрогнула, отступила назад, к столам, и он улыбнулся, показав свои пустые руки.

Что-то было не так… Мишин был какой-то другой. Словно… взрослее?

Я удивлённо моргнула, и Сергей вновь превратился в себя-студента. Только улыбка осталась… и выражение глаз.

— Видишь, Ромашка? У меня ничего нет. Совсем ничего, я клянусь. Я не обижу тебя. Больше никогда не обижу.

Я растерянно молчала, не зная, что сказать. Мне казалось, я уже слышала его извинения… Но когда?

А Сергей между тем сделал шаг вперёд и протянул руку ко мне. Дотронулся до моей щеки, до губ…

— Что ты делаешь?

— То, что должен был сделать ещё тогда.

И я охнула, когда Мишин наклонился и легко коснулся своими губами моих, раскрыл их — осторожно и нежно — и поцеловал.

Всё правильно. Именно так и нужно было сделать ещё тогда…

И я обняла его обеими руками, прижалась сильно-сильно, отвечая на поцелуй со всей несбывшейся страстью, страстью прошлого…

— Ромашка… моя…

Сергей посадил меня на стол, поднял юбку и коснулся ладонью края трусиков, погладил внутреннюю поверхность бедра…

— Да, — выдохнула я, вцепляясь пальцами в его рубашку. — Пожалуйста, Серёжа…

Откуда взялись эти слова? И эта уверенность в том, что всё правильно?

Очнись, Рита, это ведь Мишин! Он ненавидит тебя!

Нет. Нет. Нет, — шептало что-то внутри меня. Не ненавидит. Нет. Нет.

— У тебя ведь никого не было, Ромашка… — тихо говорил Сергей, а сам уже отодвигал в сторону край трусиков. — Будет больно…

— Мне… всё равно…

Он наклонился и уложил меня на стол, поднял юбку ещё выше, задрав её почти до груди, и стал требовательно ласкать меня между ног, окончательно избавив от ненужных трусиков. Круговыми движениями оглаживал вход в меня, сжимал и разжимал пульсирующий желанием клитор, и я постанывала от наслаждения, ощущая одновременно пожар и сосущую пустоту внизу живота.

А Сергей между тем второй рукой виртуозно расстегнул мне блузку и, спустив вниз тонкое кружево бюстгальтера, наклонился и лизнул один из сосков. А потом, когда я вздрогнула и простонала что-то неразборчивое, лизнул второй.

До чего же непристойно лежать вот так — на столе с раздвинутыми ногами, без трусов и с опущенной тканью лифчика, сверкая на всю аудиторию вызывающе торчащими сосками. Тогда, в институте, я ни за что не пошла бы на подобное.

А теперь меня это возбуждало.

И когда я почувствовала Сергея внутри себя, всё наконец встало на свои места. Прошлое и будущее разделились, и я, вспомнив это самое прошлое, ещё крепче обняла Мишина за плечи, позволяя двигаться резко и неистово.

Удовольствие пронзало каждую клеточку тела. Бурлило в крови, слезами вскипало в глазах, и криком — на губах. И ничего не было вокруг, ничего и никого, кроме нас с Сергеем. И пусть я уже знала — это сон, — я знала и ещё одну вещь.

Мы оба хотели бы, чтобы этот сон был правдой.

И пусть он… будет… хотя бы ненадолго. До утра. Пока я не проснусь.

Сергею уже тысячу лет не снились сны.

Ему вообще редко что-то снилось, а если снилось, то обычно какой-то бред. А тут…

Институт, Ромашка и… секс.

Надо же. Неужели он настолько хочет её, поэтому и сны подобные видит?

Хочет, конечно… Но кроме секса было ещё кое-что.

Сожаление от того, что всё случилось иначе — не так, как во сне. Чувство вины за свои глупые поступки. Желание исправить их.

И любовь.

Как же жаль, что люди так и не смогли придумать машину времени. Было бы неплохо отправиться в прошлое и дать самому себе в морду. От души так дать…

Мало его по голове били, недостаточно. За Кристину, может, и хватило, но не за Ромашку. За неё ему эту самую голову надо бы отрубить…

Следующие два дня Мишин крутился, как белка в колесе. Сам осознавал — это напоминает агонию, но ничего не мог с собой поделать. И готовил свой сюрприз, как одержимый, и страшно боялся, что Ромашка не поймёт и рассердится.

А в четверг с самого утра отправился оформлять очередные документы, но был остановлен на полпути звонком Вари.

— Сергей, — голос её звучал немного смущённо, — может, я не в своё дело лезу, конечно… В общем, Риту выписали, она сегодня на работу явилась. Явилась и сразу написала заявление на увольнение. Сейчас она у Юрьевского, решила подписать, минуя твою голову…

— Нет-нет, — Мишин почувствовал прилив благодарности по отношению к Варе. — Спасибо тебе большое. И… можешь её задержать, если что?

— Угу. Рита мне ещё сказала, что у неё на вечер билет во Францию…

У Сергея даже в глазах потемнело.

— Тем более. Варь, я тебе двойную премию выпишу, только задержи!

— Да не надо мне премии, — пробурчала Варя. — Чего я, не человек, что ли… В общем, ты это… как там… Беги, шеф, беги.

— Бегу, — ухмыльнулся Мишин и действительно побежал.

В четверг я была полна решимости со всем покончить. Как я уже говорила: нет человека, нет проблемы. И Сергей, как только я исчезну из его поля зрения, успокоится и, возможно, вернётся к невесте. Попросит прощения, повинится, на коленях поползает — в общем, всё как любят мужики. Подарит ещё одно колечко или серёжки, ноги будет целовать, скажет, бес попутал — она и простит.

Совет им, да любовь.

Мне, кстати, повезло — Мишина на работе не было, зато Юрьевский имелся. Прекрасно, сейчас подпишу заявление прям у генерального, вряд ли он будет сильно сопротивляться, я тут работаю-то всего ничего…

— Ты что там такое пишешь? — поинтересовалась Варя, вытягивая шею, чтобы разглядеть со своего места. Я не видела смысла скрываться, поэтому ответила:

— Заявление на увольнение.

Соседка удивлённо крякнула.

— Хм… чего так?

Вот это уже сложнее.

— Другую работу нашла?

— Ну… нет. Во Францию улетаю сегодня вечером. По делам.

Это было чистой воды враньём, на кой чёрт мне Франция? Она за четыре года у меня уже в печёнках сидела.

— Эти дела настолько серьёзные, что требуют увольнения?

У Вари было какое-то странное лицо. Будто бы она о чём-то напряжённо думала. Может, о чём-то своём? Вряд ли о моём увольнении.