Ненаместные (СИ) - Эйта Аноним - Страница 54

А когда Мрыкла попыталась ему объяснить, так и не смог до конца в это объяснение поверить.

И вот, теперь они знакомы, и Ким принял решение: они возвращаются с попрыгушек и он прекращает этот фарс, даже если после этого ему придется уехать из города и лишиться рода.

Когда-то давным-давно мама учила его складывать кота из бумаги. У Кима никак не получалось, и тогда он смял заготовку, разодрал в клочья, разревелся... мама вздохнула и сунула ему в руки яркий пластилин. Ким был совсем маленький, он моментально отвлекся на новую игрушку... с пластилином у него дело пошло куда лучше, но все равно выходило криво. Его пластилиновый кот больше походил на человечка с большими ушами... Он прилепил ему еще и хвост, но это не сильно помогло. Хотя мама все равно сказала, что получилось красиво.

Мамы всегда льстят.

Иногда Ким чувствовал себя тем, самым первым неудачным бумажным котом, которого скомкали и выбросили с глаз подальше, точно так же, как убрали на чердак мамины фотографии после ее смерти. А Умарсу повезло стать пластилиновым человечком, только вот его мама никогда ему не льстила.

Яйла не скрывала своего унизительного беспокойства за слабого сына. Не за его боль, а за его слабость.

Только вот Яйла ошиблась.

Ким знал, что так выйдет. Где-то в глубине души он знал. Он понял еще когда Умарс только отпрашивался поехать с Дангой. Впервые он что-то понял - и ужаснулся.

Не стоило сюда ехать, здесь он лишний, но иллюзорная возможность хоть где-то оказаться вовремя и кого-то защитить не позволяла отказаться от этой затеи.

А еще он знал, что не поймет, что именно Умарс сделал неправильно, потому что окажись он на его месте, возможно, и сам решился бы прыгать.

И его собственное желание вытащить Герку казалось ему совершенно естественным... Лиль его остановила.

Лиль, как и Герка, понимала в здешней жизни куда больше него. Она была так запугана этим местом, что Ким все время боялся, что какое-то его лишнее слово или лишний жест сломает ее. И он прятался за телефоном и сигаретами; пожалуй, он и сам ее боялся - или боялся того клейма, которое выжег на ней Тьмаверст.

Но когда Герка ушел под воду, в ней внезапно появилась уверенность, которой раньше Ким не замечал. Ей наконец-то стало плевать на Тьмаверст, и она выплюнула свой страх вместе с истошным криком: "я проиграла ему в литивоме!"

Когда она шла к реке, она выглядела куда взрослее, чем на той фотографии, которую когда-то протянула Киму Мрыкла. Когда она побежала по воде, балансируя, как цирковая гимнастка, бредущая над пропастью по тонкому канату, она была очень красива.

Влюбленные девушки всегда красивые.

Она легла на злополучное бревно, с которого соскользнул Герка, и опустила руку в воду.

И Герка схватился за эту руку.

Ким наконец-то зажег изжеванную сигарету и заметил кровь на когтях. Заметил когти.

Чтобы спрятать их, пришлось приложить немалое усилие.

Он склонился перед Эдде, извиняясь за вспышку гнева. Паренек чуть кивнул в знак того, что извинения приняты.

Ким умел заминать дела. За его недолгую практику он научился чуять особенно сложные. Для этого ему не нужна была подсказка Герки, это ведь была его профессия.

Да и не смог бы Герка сейчас ничего подсказать: сначала ему надо было бы хорошенько откашляться.

- Эдде, - сказал Ким: себе подобных он тоже умел чуять, Эдде все эти два дня вертелся вокруг Герки и вечно оказывался в каждом месте, где конфликт должен был бы разгореться, но так и не произошел, - мы должны это замять.

И говорил он не о царапинах. Эдде сразу понял - умный мальчик.

- Песчанки болтать с чужими не будут, Жаб никто не послушает. Но слух все равно просочится, - покачал головой Эдде, - я могу только оттянуть момент, - он понизил голос и сказал почти шепотом, - Жаба у Кота невесту увела. Не каждый день бывает. Ваша мачеха будет в ярости.

- Надеюсь, она будет злиться на меня. И да, пришли мне больничные чеки.

- Не оскорбляйте меня, Ким. Я сам виноват, и это царапины.

Эдде протянул руку.

И, хоть и сложно было прочесть выражение его лица из-за огромных солнцезащитных очков, Ким решил ему довериться.

Он пожал протянутую руку, надеясь, что сделка все-таки выгорит.

Ким бросил взгляд на сидящего на берегу Герку. Вокруг него хлопотала Лиль и пара песчанок, которых та позвала на помощь. А еще виноватый Умарс, который никак не мог понять, куда себя деть. Стоило подозвать Умарса к себе и хорошенько отчитать... но Ким знал, что в случившемся есть и его вина. Он сам это допустил.

Да уж, жаль, что Кима не вытянет из беды изящная женская ручка. Придется самому выбираться из этого болота.

Так или иначе.

Похоже, свой кошачий хвост все-таки придется отбросить. Ну и ладно, все равно он ему не шел.

В автобусе пахло бензином. Было холодно и при этом душно: на остановках двери пропускали очень немного воздуха и очень много людей.

Жаннэй с превеликим удовольствием дошла бы до больницы пешком, но тихий голосок внутри нее неумолимо отсчитывал время до того самого момента, как станет слишком поздно.

Поздно для чего?

Этого она не знала.

Наверное, будь у Жаннэй возможность спросить у сестры, та назвала бы это состояние "тревогой", но Жаннэй не была в этом уверена. Быть может, это интуиция вдруг решила подать признаки жизни.

Ылли вела Герку-в-теле-Лиль какими-то особыми песчаночьими дворами: еще один повод для беспокойства. Несмотря на все видимое простодушие мышки, Жаннэй никак не могла до конца ей довериться. Даже скорее из-за ее простодушия: Ылли продемонстрировала удивительную способность не придавать значения важнейшим вещам, раздувая при этом мелочи до невиданных размеров. Она могла чего-то не договорить и без злого умысла, просто потому, что в ее мышином мозгу замкнуло не те контакты.

Ким настоял на том, чтобы поехать с Жаннэй. Он удивительно спокойно относился к мышиным заскокам, как будто повидал в исполнении тьмаверстцев крендели куда хуже, и это превратило его нервы в стальные канаты.

"Я доверяю Ылли, потому что она хочет добра и вполне понимает, что делает", - сказал он, когда они решали, как будут добиться до больницы, - "и я доверяю Герке".

"Но ты хочешь поехать со мной", - заметила Жаннэй и с удивлением услышала в своем голосе нотку обиды.

Ким постучал незажженной сигаретой о край пепельницы.

"Ылли должна Герке, и здесь это значит очень многое; ты никому не должна", - наконец сказал он, виновато отводя глаза, - "Ты мне очень нравишься, и ты выглядишь надежной, как... как... ледяная глыба? Ты не сделаешь глупости на горячую голову, я очень ценю это... И я хотел бы тебе верить; но я не уверен... что это твои проблемы".

И Жаннэй понимала, что он прав. Она бы тоже себе не доверяла на его месте. Потому что в отличие от Кима, который стал этим детям другом, или Ылли, которая задолжала Лиль и Герке здоровье собственного сына, она была всего лишь мелкой чиновницей, приехавшей уладить проблему так, чтобы она не создала лишнего шума.

И отсутствие шума было первостепенной задачей.

Это было... логично.

Но когда освободилось место у окна, Жаннэй юркнула туда и отвернулась так, чтобы и краем глаза не видеть Кима, рассматривая проносящиеся мимо улицы.

Она всегда старалась поступать правильно. Но сейчас она была сбита с толку. Как будто какой-то злой пират, как в той детской книге, положил ей топор под внутренний компас, и стрелка начала вести себя расхлябанно и нервно, совершенно не собираясь указывать верное направление и направление вообще.

Слишком мало информации.

Она знала лишь, что Герке и Лиль нужно устроить встречу и поменять их обратно. А что будет потом... то будет.