L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 74

— Тебе никто не подпишет. Тебе нет тридцати, ты одинок и вот-вот можешь быть судим. Тем более, её мать не лишена родительских прав, как я понял.

— Бля-я, — только и отвечает мне на это Чар.

Естественно, он об этом не подумал. Как и о том, что мы будем делать все вместе с этой девочкой теперь, раз он приволок её сюда.

— Кстати, ты зачем её к нам привёз, папаша?

— Ну, — пожимает плечами, — я один не справлюсь.

Логика — бетон. Один не справишься — притащи ребёнка без документов чёрти откуда, встряхни волосами, сделай глазки. Готово, вы восхитительны!

— Я тоже один не справлюсь, — сообщает нам птенчик, — она, похоже, не знает слова «купаться».

Я не удивлён. Девочка выглядит так, как будто последний и единственный раз её купали, когда она только родилась. И очень похоже, что так и было.

Да никто из нас троих не справится с этой находкой. Я, например, понятия не имею, что нужно детям такого возраста.

— Ты точно во всём уверен? Кредит доверия к тебе минимален, сам понимаешь, — многозначительно смотрю на блондина.

Он уже один раз смылся от Бека, устав или не разобравшись в себе и отношениях. И если он попробует провернуть такой трюк ещё раз — организую погоню и ноги ему выдерну лично, чтобы не убегал.

— Уверен, — кивает. — обратно уж точно не отдам. Там — притон, какого и я никогда не видел, а уж меня помотало. Чудо, что её ещё на органы не продали. Не подпишут мне отцовство, или опекунство — так не подпишут. Даже в детском доме ей будет намного лучше.

— Так, всё, я звоню сестре, — заявляет птенчик, в очередной раз предприняв безуспешную попытку вытянуть малышку из-за стола.

И вдруг смеётся:

— Вы сейчас одинаковые лица сделали!

Ещё бы нет. Я с её слов — «грёбаный урод», а Чар — «ёбаный алкаш». Характеристика хоть и верная, но какая-то обидная, и вообще, на лесоповал бы её — своим пилежом рекорды ставить, даже деревья бы падали и расчленялись на доски самостоятельно, лишь бы не слышать.

Но как бы то ни было, она единственная девушка, близко знакомая нашей лазурной компании, а у женщин материнские инстинкты, всё такое. На маму птенчика повесить ещё и это чудо — нет, пожалуй, всё же свинство. Тем более, «инспектор» вот-вот сама появится.

— Сразу выпьем для храбрости, или потом, нервы поправим? — спрашиваю я блондина.

Стратегические полбутылки виски на этот случай были где-то в заначке. Любимый, конечно, опять будет недоволен. И я опять буду ему объяснять, что это часть душевной терапии. Причём теперь, возможно, не только словами.

— Я вообще не буду. Завязываю. Серьёзно, — объявляет блондин, — если мне удастся её усыновить… в любом случае, я её не брошу. Не хочу, чтобы она думала, что я такой же.

— Не настаиваю, — соглашаюсь я. — Встретим опасность, как подобает воинам.

А то, что на нас грядёт пиздец неслыханных масштабов, понятно уже хотя бы по тому, что птенчик держит телефон на расстоянии от уха. А если уж девушка на своего обожаемого брата так орёт, то нам вообще не жить. И мне малодушно радостно, что на фоне разъёба, угрожающего Чару, меня вообще, может, и минует.

Девочка же, сидя на стуле и болтая ножками, с интересом следит за нами. Но не плачет и не боится. Почёсывается каким-то непонятным, животным жестом. Очень надеюсь, что насекомые не разбегутся, и мне не придётся вызывать дезинсектора потом. Аж у самого голова на нервной почве зачесалась.

Решаю всё-таки познакомиться с малюткой, раз у птенчика получилось. Совсем забыв, что я лицом та ещё образина. Даже «привет» до конца договорить не успеваю, попытавшись приблизиться, как девочка убегает и прячется за Чара. Видимо, выбрала его своим защитником.

Хмыкаю. Бекова кровь, любят только блондинов. Я и без прочих обстоятельств не котируюсь, с рождения — как воронёнок, с различными радостями, такими как: усы в восемь лет, щетина за четыре часа, волосатые ноги, руки и живот. Ну и жопа тоже, но та немного.

— Она придёт, — сообщает нам птенчик, наконец, придя к соглашению в телефонных переговорах, хотя как он там умудрялся хоть слово вставлять — не понимаю. — Готовьтесь.

Да, это как раз ситуация, когда лучше быть во всеоружии, чтобы не доебаться было. Умываться, бриться, причёсываться, одеваться, прибираться. Успеваем точно, как украли. На помеле летела эта ведьма, что ли?

— Ой, а кто тут такой хорошенький? — сразу обращается она к малышке, та, как ни странно, улыбается, — А вам, пидоры горбатые, я головы поотрываю, — сообщает нам с той же улыбкой, но потише.

Вздыхаем. Она, конечно, выражается иносказательно, но никогда не шутит. Оглядев девочку, поцокав языком, оборачивается к нам. Чар инстинктивно пятится, но бежать некуда. Однако голос у девушки ровный:

— При ребёнке выражаться не буду. Но вы трое, будете у меня бегать сейчас на посылках, как черти дроченные. Усекли?

Киваем. Лишь бы молчала. Всё, что угодно за её закрытый рот.

========== 42. Приглашение ==========

Ну вот, наконец-то всё, как надо. Я разбужен нежным поцелуем, поглаживаниями шрама на лице. И никем иным, как тёплым, ласковым любимым. Не только бесстрашно забравшимся мне в кровать, изменив привычке спать раздельно из-за страха насилия, но и совершенно не имеющем на себе одежды. Даже трусиков.

Развратная птичка, ангел соблазна. Оседлал сонного меня своим бесстыдно-нагим телом, изогнулся, демонстрируя свои прелести в матовом утреннем свете из окна. Уже не на шутку возбуждённый, растрёпанный, с блестящими, хитрющими глазищами, и пятнами как от сока цветочных лепестков по светлой коже — губы, соски, кончик члена. Стоячего, выдающего настроение хозяина более, чем полностью. Того самого хозяина, что поработил меня и трётся попкой уже о мой член, не боясь. Желая. Призывно.

А я пытаюсь убедить сонного себя в том, что я всё-таки проснулся, а не нахожусь под угрозой пачканья трусов от воздействия таких эротических грёз. Язычок любимого, снова скользнувший мне в рот, способствует осознанию реальности, заигрывая с моим, страстно и требовательно.

С ума сойти. И это тот милый, невинный мальчик, который знать о сексе ничего не знал и краснел до ушей, стоило лишь намекнуть на непристойное! Развратная маленькая ванильно-вишневая бестия, вот он кто. И даже насилие его не отвратило, не только от меня, но и от процесса вообще.

Пусть ему. Мешать не буду, но и помогать — тоже. А то сорвусь ещё опять. Расслаблюсь, получу удовольствие. Но это не значит, что я не буду отвечать на поцелуи, муркать от удовольствия и разглядывать разбушевавшегося птенчика во все глаза! Очень даже наоборот!

Но всё же перехватить его, решившего воплотить одну идею, не успеваю. Подаётся назад, на меня, слишком резко. Может, он себя и готовил, хотел бы я это видеть, да… может, и горел желанием. Но физиология — бессердечная сволочь, против неё, наградившей меня завидными размерами, не попрёшь. Вздрогнул, дёрнулся, прикусил губу. Больно. Ну сам виноват, маленький!

Пытается героически повторить свою авантюру, но я перехватываю его за талию, не пускаю. Во-первых, я не хочу, чтобы ему было больно, даже если он сам так хочет. Во-вторых, я от этого нервяка сам перехотел. А в-третьих, я хотел больше в туалет, чем секс, если уж признаваться себе честно до конца.

Ссаживаю любимого с себя, чмокаю в щеку, утешительно. Хочу его как-то ободрить, но он заворачивается в одеяло, как японская куколка-дарума, и отползает к стенке. Немного пожмакав его в таком состоянии и не получив вразумительной взаимности, иду делать свои утренние дела.

Заодно и умываюсь, и зубы чищу, что по сто раз-то ходить. Вернувшись, застаю птенчика даже не куколкой — птичьим яичком-коконом. Так дело не пойдёт, так мы никогда не помиримся и не будем счастливы.

Начинаю насильно распутывать, но, как оказалось, не с того конца. Тем ближе к цели! Только брыкающиеся пятки перехватить. Справиться с ним, маленьким, не сложно. Несколько движений, и я уже пленил его член губами, поигрывая языком. Ты достоин всей моей нежности, а не насилия и боли, маленький.