Вампиры пустыни
(Том III) - Уильямс Тэд - Страница 29

Я только знаю, что когда эти пряди обвились вокруг моих ног… я почувствовал… что не хочу высвобождаться… я ощущал такое… что… о, я чувствовал, что прогнил, испорчен до глубины души этим наслаждением… и все же…

— Я знаю, — медленно произнес Смит. Опьянение начало проходить, и слабость вновь волнами накатывала на него. Он говорил тихо, словно размышляя вслух и едва замечая, что Ярол слушает. — Я знаю это… много лучше тебя… Это существо испускает что-то неописуемо ужасное, нечто настолько противоречащее всему человеческому… невозможно выразить это словами. Какое-то время я был частью этого существа, я буквально слился с ним, разделял его мысли и воспоминания, чувства и желания и… теперь все позади, я плохо помню… Свободной оставалась лишь та частица меня, что чуть не обезумела от… чудовищности этого создания. Но наслаждение было таким сладостным! Думаю, и во мне, и в каждом из нас есть зерно абсолютного зла, и нужен лишь правильный раздражитель, чтобы оно проросло и полностью овладело нами. Ведь даже тогда, когда я с ума сходил от отвращения, чувствуя прикосновения этих… этих… червей, что-то во мне… трепетало от восторга… И я увидел… узнал… ужасные, непредставимые вещи, которые я сейчас едва помню… Я побывал в невероятных местах, погружался в память этого… существа… с которым слился… и видел… Господи, как бы я хотел вспомнить!

— Благодари своего бога за то, что не можешь, — сказал Ярол.

Его голос вывел Смита из дремотного состояния, и он приподнялся на локте, чуть покачиваясь от слабости. Комната дрожала перед его глазами, и он закрыл их, чтобы не видеть этого, и спросил:

— Ты говоришь, что они… они не приходят снова? И никак нельзя найти… другое?

Ярол помолчал. Затем, сдавив плечи Смита, уложил его и сел рядом, глядя на почерневшее, изможденное лицо, на котором появилось теперь новое, странное, неописуемое выражение — он никогда не видел его раньше, но знал, слишком хорошо знал, что оно означает.

— Смит, — наконец сказал он, и его взгляд стал твердым и серьезным, а вечно ухмыляющийся бесенок исчез из глаз. — Смит, я никогда не просил тебя в чем-то поклясться, но я… сейчас я получил право требовать и хочу, чтобы ты дал мне слово…

Бесцветные глаза Смита нерешительно встретили взгляд черных глаз Ярола. Неуверенность смешалась в них со страхом перед неведомым обещанием. Какое-то миг Ярол смотрел не в знакомые глаза друга, а в бесконечную серую пустоту, где был весь ужас, весь восторг — бледное море, таящее в своих глубинах невыразимое упоение. Затем ушедший в себя взгляд Смита снова прояснился, глаза прямо взглянули в лицо Ярола, и он произнес:

— Говори. Я дам слово.

— Если ты когда-нибудь опять встретишь шамбло… когда и где бы это ни было… ты возьмешься за пистолет и спалишь это существо дотла, как только поймешь, с чем имеешь дело. Ты можешь мне это обещать?

Последовало долгое молчание. Мрачные черные глаза Ярола, не мигая, впились в бесцветные глаза Смита. На загорелом лбу Смита выступили вены. Он никогда не нарушал своего слова — клялся он раз пять или шесть в жизни, но однажды дав слово, был не в состоянии ему изменить. И вновь серое море нахлынуло смутным приливом воспоминаний, что были сладостней и ужасней любого сна. Ярол снова заглянул в пустоту, скрывавшую то, чему нет имени. В комнате было очень тихо.

Серый прилив отхлынул. Глаза Смита, бледные и твердые, как сталь, встретили взгляд Ярола.

— Я… попытаюсь, — сказал Смит.

И его голос дрогнул.

Как интерну госпиталя для землян в Игнархе, мне был доверен загадочный случай Родни Северна, единственного оставшегося в живых члена экспедиции Октава в Йох-Вомбис; нижеследующий рассказ записан под его диктовку. Северна доставили в госпиталь марсианские проводники экспедиции. Кожа его головы и лба была чудовищно изрезана и воспалена. Порой он впадал в горячку и лихорадочно бредил, и его приходилось привязывать к кровати во время периодически повторяющихся маниакальных припадков, яростный характер которых был вдвойне необъясним ввиду его крайней слабости и истощения.

Порезы на голове, как указано в рассказе Северна, были в основном нанесены им самим. Наряду с ними были обнаружены многочисленные маленькие круглые ранки, легко отличимые от ножевых порезов и расположенные правильными кругами, через которые, очевидно, в кожу головы Северна был введен неизвестный яд. Причину появления этих ранок было трудно объяснить, если только не считать, что рассказ Северна был правдой, а не плодом его расстроенного болезнью воображения. В свете случившегося позднее лично я считаю, что у меня нет иного выбора, кроме как поверить его словам. На красной планете происходят странные вещи, и я могу лишь поддержать пожелание, выраженное обреченным археологом в отношении будущих исследований.

На следующую ночь после того, как Северн закончил рассказывать мне свою историю, на дежурство заступил другой врач, и больному удалось сбежать из госпиталя. Без сомнения, это случилось во время одного из тех непонятных припадков, о которых я вскользь упоминал; побег его вызвал крайнее удивление, поскольку Северн казался слабее обычного после длительного напряжения, вызванного ужасным повествованием, и смерть его ожидалась в ближайшие часы. Еще более поразительно то, что следы его босых ног были обнаружены в пустыне; цепочка следов шла в направлении Йох-Вомбиса и обрывалась там, где на пути археолога разыгралась небольшая песчаная буря; однако сам Северн до сих пор не найден.

Если доктора не ошибаются в своих предсказаниях, жить мне осталось всего несколько марсианских часов. За это время я попытаюсь рассказать — в назидание тем, кто может опрометчиво пойти по нашим следам — о необычайных и страшных событиях, положивших конец нашим исследованиям руин Йох-Вомбиса. Я попытаюсь рассказать о них, хотя испытываю чрезвычайную слабость, так как сделать это больше некому. Повествование по необходимости будет утомительным для меня, вам же покажется обрывочным и неполным. Когда я завершу его, вернется безумие, и я прошу, чтобы несколько санитаров удерживали меня, иначе я, понукаемый болезнетворным и зловещим вирусом, проникшим в мой мозг, покину больницу и побреду по пустыне, за много лиг, к тем ужасным склепам. Быть может, смерть станет освобождением от чужой и жуткой воли, что побуждает меня вернуться в бездонные подземные лабиринты ужаса, равных которым не знают более безмятежные планеты Солнечной системы. Я говорю «быть может»… ибо, памятуя то, что я видел, я не могу быть уверен, что даже смерть избавит меня от рабства…

Нас было восемь человек, все профессиональные археологи с тем или иным опытом земных и инопланетных исследований. В сопровождении местных проводников мы вышли из Игнарха, торговой столицы Марса, чтобы осмотреть древний, тысячелетия назад опустевший город. Официальным руководителем экспедиции был назначен Алан Октав, знавший о марсианской археологии больше любого другого землянина на этой планете. Прочие члены нашего отряда, как например Уильям Харпер и Йонас Халгрен, сопровождали его во многих предыдущих экспедициях. Я же, Родни Северн, был скорее новичком и пробыл на Марсе всего несколько месяцев; мои внеземные изыскания главным образом ограничивались Венерой.

Я часто слышал о Йох-Вомбисе, но в основном это были туманные легенды, и мне никогда не доводилось встречать тех, кто там побывал. Даже вездесущий Октав никогда не видел этого города. Построенный вымершим народом, чья история была забыта в поздние, упадочные эпохи жизни планеты, он оставался смутной, манящей тайной, раскрыть которую никто не пытался… и которая, я полагаю, навсегда останется недоступной для людей. Во всяком случае, я безусловно надеюсь, что никто не захочет повторить нашу попытку.