Прогулки по тонкому льду (СИ) - Калина Анна - Страница 49

— Ноарис, не лукавьте, — подал голос мой руководитель. — Вы виртуозно играете на нервах. И вам нет в этом равных.

Музы за спиной захихикали. Я вскипала от гнева. Карри растерялась.

— Творец — это не только тот, кто пишет картины или романы, — с улыбкой пояснила муза мэтру. — Это все, кто делает свое дело с душой. С полной отдачей. Вдохновленный ремесленник творит чудеса из обычного. А даже самый великий творец без вдохновения мало на что способен.

— Вот. Я же говорил, — продолжал острить мэтр, обращаясь к музе. — Мотает нервы она вдохновенно.

— А вдохновить мэтра иногда быть человеком можно? — с надеждой уточнила я у музы. — Мы бы в Эргейл были вам так благодарны.

— Ноарис, не ставьте муз в тупик. Изменить меня под силу только вам, — склоняясь ко мне, шепнул мэтр. — Только вы способны за пару фраз меня раздраженного сделать озверевшим.

Сказал и потопал дальше. Нет, ну это выдержать невозможно! И опять во всем моя вина. Как его только этот мир держит? Я и табун муз вышли из академии на морозный, сырой и колючий воздух. Мэтр стоял у выхода, ожидая нашу процессию.

— А вообще, заходите, — обратилась я к Карри. — У нас занятия кружка по четвергам и вторникам. А через месяц конкурс. Будем рады вашему визиту.

— Используете запрещенные методы, Ноарис? — веселился мэтр.

— Пользуюсь полезными связями, — отмахнулась я от него. — Я же не предлагаю взятку главе комиссии!

Выпалила это и поковыляла вниз по ступеням, намереваясь сесть в пароэкипаж и дуться на начальство всю обратную дорогу. Мэтр отстал. Я обернулась. На пороге все так же топталась пестрая стайка муз, из которой гвоздем торчала долговязая фигура Леграна. Музы глупо хихикали, мэтр сурово им что-то высказывал. Похоже, каждая мечтала быть замеченной, отруганной и, по возможности, наказанной. До пароэкипажа я доковыляла гордая, одинокая, взбешенная. Нужно что-то с нервами делать, причем срочно.

— Мэтр Хэйл, а вот скажите, в этой коляске можно ездить, или это элемент декора? — уточнила я, разглядывая конструкцию пароцикла.

— А вам это зачем? — напрягся тролль.

— Никогда на пароцикле не каталась, — беспечно заявила я.

— Не самая подходящая погода для начинаний, — робко заметил Хэйл. — Заболеете. У вас вон какое пальтишко тоненькое. И шляпка больше для красоты. Вы же там околеете.

— Я выносливая, — продолжала чудить я и полезла в коляску.

— Ноарис, что за цирк! Вылезайте сейчас же! — рявкнул подходящий к нам Легран. — Вы заболеете, а у нас дел полно в школе.

Ах, какая забота! Бумажки некому перекладывать! Желание замерзнуть из принципа овладело мною всецело. Я упрямо глянула на начальство и вцепилась в коляску обеими руками. Если меня и выдернут из нее, то только вместе с обивкой.

— Я не ваша собственность, мэтр, — гордо заявила я, примерзая к сидению. — И имею право ехать в школу так, как хочу.

Легран и Хэйл переглянулись. Тролль пожал плечами и взобрался на пароцикл, завел двигатель. Легран продолжал стоять рядом, скрестив руки на груди и испытующе взирая на меня. Я улыбнулась. Настолько беспечно, насколько это вообще можно сделать, чувствуя, как подошвы сапог примерзают к полу коляски. Улыбнулась еще шире, моля небо, чтобы дрожь в теле не стала заметна начальству. Легран удрученно покачал головой и отправился к своему авто. До школы я добралась слегка посиневшая и напрочь отмороженная. Но зато гордая, несломленная и ни разу за всю дорогу не думавшая о Легране.

О да; все мои мысли были посвящены тому, что я не чувствовала ни рук, ни ног, ни лица. Такую вот «осчастливленную» меня извлек из коляски Хэйл. Когда я ковыляла к корпусу общежития, мне то и дело слышался мелодичный звон от моих юбок. Но зато хоть чувство собственного достоинства при мне. А то совсем голову потеряла.

Утро началось не с горна. Точнее, для всех вокруг с него родимого, но в это время я уже корчилась в постели, проклиная свою поездку в пароцикле. Вчерашнее безрассудство вылезало мне боком. Качественно так вылезало, мучительно, и пресловутым «боком» служила моя разнесчастная нога. Звук горна я встретила стойко. Ага! По стойке смирно, под теплыми струями в душе. Потом сделала струи погорячее. Ни-чего. В комнату я вернулась злая, мокрая, хромая и разбитая. День обещал быть долгим.

Ругаясь, чертыхаясь, спотыкаясь и охая, я доползла-таки до письменного стола. Там, в его захламленных недрах, в компании старых ручек, кнопок, скрепок и прочего хлама затаился флакон с обезболивающим. Мерзкая, вязкая гадость с приторным вкусом, который сводит зубы и портит настроение на весь остаток дня. Но эффективная и безопасная. Подобрать мне нужное лекарство удалось после долгих лет проб и ошибок, идя тернистым путем исследователя. От одной микстуры я засыпала на каждом шагу, от другой «пузырилась» жизнерадостной сыпью и распугивала окружающих в радиусе километра. Эта же мерзкая жижа помогала и никакого вреда мне не приносила.

Я потрясла содержимое бутылки и с грустью признала, что судьба сегодня выбрала меня в качестве снаряда для игры в мяч. Пинок первый — микстура заканчивалась. Остаток прилип ко дну и покидать уютное жилье из темного стекла отказывался. Пинок второй — остаток был просроченный. Я со стоном опустилась на стул и принялась вспоминать народные методы борьбы с болью. На ум пришла старая песенка из детства, когда-то она мне помогала. Спела. Нет. Это в детстве эффект плацебо работает, а в циничной зрелости вера в чудеса отсыхает, как рудимент. Даже у меня отсохла, хотя эти самые «чудеса» исправно бегают ко мне на занятия.

В школу я отправилась совершенно разбитая и изрядно опоздавшая. Часа на четыре, не меньше. Медленно волоча свое измученное тельце в актовый зал. Да. У нас скоро праздник. У всех скоро праздник. А у меня так вообще салют с канонадой, от боли, вон, аж звезды из глаз сыплются. Всю дорогу я репетировала беззаботную улыбку, и она мне удавалась. Да! Я научилась маскировать гримасы боли под видом неописуемой радости. Царящая в коридорах школы тишина меня смутила. В коридорах было особенно тихо. И видит небо, я знала, в чем, а точнее, в ком причина. Именно долговязая фигура в черном, что время от времени мелькала в коридорах. Именно она вызывала у всех обитателей Эргейл желание нырнуть под плинтус или распластаться на стене, сливаясь со штукатуркой. Видимо, сегодня этот «некто» был особенно в ударе. Предвкушаю, как проведу этот день, наматывая собственные нервы на маховик самодурства своего начальства. Чудно! Вот просто замечательно.

В бальном зале мня встретила мэса Пэлпроп. Издерганная и встревоженная, с ворохом бумажных цветов в когтистых руках.

— Все хорошо ме-ме-са? — уточнила у меня женщина, когда я поковыляла к ней.

— Да? А что, мой вид вызывает беспокойство? — бодро уточнила я, борясь с головокружением от боли.

— Вы очень бледная, — задумчиво протянула Магда, изучая мою полуобморочную персону. — Бледнее, чем обычно.

— Да? — Я доковыляла до стула и с блаженством рухнула в его жесткие объятия. Хоть на гвоздях, лишь бы сидеть. — Это я с пудрой переборщила.

Магда снова кивнула, отчего качнулись ее огромные ушки, украшенные массивными серьгами. Забавное зрелище. А еще я словила себя на мысли, что совершенно уже не реагирую на различия между людьми и не людьми.

— Мы уже начали украшать зал, как вы и задумали, — продолжила блеять Магда. — Сейчас еще мебель занесем, гирлянды развесим.

Я кивала мэсе Пэлпроп, разглядывая зал с искренним восторгом. На днях мы с Магдой все обсудили, и я даже сделала пару набросков для лучшего понимания моей идеи. В обсуждении участвовала и Микки, и другие девочки из общежития. Каждый внес свою лепту, каждый придумал все, что сейчас собиралось в общую картину. Несколько учеников переносили картинки на окна зала, другие развешивали шары и фигурки из стекла.

Бумажные цветы пестрели в углах, в огромных плетеных вазах. Мишура искрилась в дневном свете. Можно только представлять, как это все засверкает в свете газовых ламп.