Календарь Морзе (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 50

— Представляю, что там началось! — засмеялся я.

— Нет, ты даже не представляешь! Городское купечество мечется в растерянности — кто открыл? Как? Почему? Фораскин кричит с трибуны, что это обман, Дидлов обвиняет торгашей в сливе протеста, кто-то в толпе кричит, что в магазинах все чуть ли не даром раздают… Ну и, натурально, народ тут же рассасывается, в рассуждении, что пока они тут митингуют, там всю халяву разберут…

— Так что же случилось?

— Венесуэльский вариант отыграли, — пояснил Славик. — Пока они митинговали, собрав всех своих наемников для поддержки протеста, оптовые склады и сетевые магазины были по закону о чрезвычайном положении администрацией конфискованы и поставлены под военную охрану. Сюрприз!

— Лихо, — признал я. — Но ведь они не угомонятся.

— Конечно, но это не последний сюрприз, — Славик подмигнул. — Они думают, что самые хитрые, но это дилетанты, Антох. Все эти акции, перевороты, бархатные революции и гражданские протесты — типовые схемы. На каждый их ход есть готовый ответ. Мы с губернатором им покажем!

— «Галантерейщик и кардинал — это сила!» — процитировал я ехидно, но Славик не обиделся.

— Ты лучше спасибо скажи, что я вас, клоунов, у губернатора отмазал, — сказал он тихо. — Повернул все так, что эта ваша самодеятельность нам как будто даже на пользу. Отвлекла народ, показала истинное лицо торговой оппозиции, призвала к спокойствию и прочее бла-бла-бла.

— Ты не нас отмазывал, ты свою жопу прикрывал, герой.

— Ну и это, конечно, тоже, — не стал спорить Славик. — Ладно, пострадавший, лежи, выздоравливай. Мне пора, уже полночь вот-вот. Могу я еще что-то для тебя сделать?

Мне пришла в голову неожиданная мысль, которая отлично легла на полбутылки выпитого.

— У тебя коньяк еще есть?

— У меня всегда есть, — подтвердил Славик. — Никогда не знаешь, где джентльмена настигнет жажда.

— Налей полный стакан и дай мне.

— Ты же с такой дозы без закуси убьешься.

— Именно. Давай-давай, не жадничай.

Славик набулькал граненый и осторожно поднес к моему рту. Я изобразил лошадь на водопое. Пить так коньяк — сложно и противно, но мне было надо.

— Ещё!

— Ты уверен?

— Лей, мать твою!

— Ну, смотри…

— Все, спасибо, вали уже, я должен встретить полночь в одиночестве… — сказал я заплетающимся языком и отрубился.

Такого похмелья я в себе давно не припомню. Голова раскалывается, во рту как насрано, тошнит и сушняк жуткий. И где это я вообще? Это не моя кровать, это не моя комната. Это не Анютина кровать и комната, что еще было бы как-то объяснимо. Казенное одеялко, зеленые стены, запах… Я в больнице? Почему? С какого это повода я так нажрался?

Зная, что по превышении определенной дозы у меня отрубает память, я стараюсь норму соблюдать, и давно уже не допускал с собой таких конфузов. Интересно, я что-то натворил? Хотя нет. Не интересно. Нет ничего отвратительнее провалов в памяти — тебе потом рассказывают, а это вроде как бы и не ты был. Мы — это то, что мы про себя помним, а если не помним, то как будто в нашем теле был кто-то другой. Фу, гадость какая.

Слез с кровати, нашел сложенную на стуле одежду. Вид у нее был такой, как будто я в ней долго валялся под забором. Хотя очень может быть, что и валялся. Телефона и кошелька не было. Ну зашибись вообще.

Страдая от приступов тошноты и головокружения, кое-как оделся, попил воды из-под крана, от чего тошнить стало меньше, но голова закружилась сильнее. Из зеркала над раковиной на меня смотрела опухшая, паскудного вида рожа с красными глазами и бледным всем остальным. Красавец.

В коридоре происходила какая-то обычная медицинская суета — кого-то куда-то вели, кого-то везли, бегали деловитые медсестры и вышагивали важные врачи. На меня поглядывали, но без особого интереса и передвижениям не препятствовали, поэтому я потихоньку направился к выходу, решив, что на свежем воздухе мне всяко будет лучше. На лестнице столкнулся с доктором Шалым, он уставился на меня в недоумении и растерянности, как будто что-то припоминая.

— Антон?

— Здравствуйте, Константин Евгеньевич.

— Что-то я вам… А, ладно, не помню, замотался совсем. Выглядите не очень, вам бы обследование пройти. У нас сейчас в платном отделении есть льготная программа «Полная диагностика», недорого и эффективно.

— Да ладно…

— Это пока молодой «да ладно», потом спохватитесь — ан поздно…

— Непременно последую вашему совету, Константин Евгеньевич, непременно!

— То-то же… — доктор убежал по лестнице вверх, я побрел вниз и вскоре оказался на улице.

Светило солнышко, пели птички, было пыльно и душновато. Интересно, который час? Кэш, поди, рвет и мечет, а бедный Чото за меня отдувается. Хотелось кофе и опохмелиться, но не было кошелька, поэтому пришлось сначала зайти на квартиру. Заодно принял душ и переоделся, приобретя тем самым обманчивый вид приличного человека. Прошлый вечер оставался в тумане, из которого выплывал то пьяный Славик, то почему-то Павликова пассия, которая все-время что-то говорила, причем нависая сверху над лежащим мной. Неужели я спьяну с ней согрешил? Надеюсь, что нет. Это было бы даже более пошло и банально, чем Славик с его стриптизершами. Напихав, за неимением кошелька, деньги из заначки в карман, пошел искать опохмела.

Ближнее к дому кафе не работало. Мучимый жаждой, я зашел в магазин, но, к моему удивлению, пива там не было. Никакого. Вообще. Продавец при этом смотрел на меня недобро и странно, а немногочисленные покупатели косились и перешептывались.

Следующее кафе было открыто, и я с облегчением водрузил себя за столик.

— Двойной эспрессо и пятьдесят коньячку, пожалуйста…

— Вы гей? — перебила меня татуированная, как вступивший в якудзу папуас, официантка.

— С дуба рухнула? Я сюда не свататься пришел… — я выгреб из кармана несколько купюр. — Вот деньги, несите кофе.

Официантка сделала шаг назад, и даже спрятала руки за спину.

— Цисгендеров не обслуживаем, уходите!

— В смысле?

— Проваливай, грязная шовинистическая свинья!

Я встал и вышел — не драться же с этой сумасшедшей. Это теперь называется «клиентоориентированность»?

В городе на волне популярности «стартапов» и «личного бизнеса» открылось множество мелких кафе. Большинство из них, в соответствии с суровыми законами реальности, обязаны были вскорости прогореть, но за отсутствием интернета и телевидения, посещение кафе стало основным видом городского досуга, и они выжили. Только куда они все делись, когда так нужны? Еще одно, закрытое без объяснения причин. Небольшая распивочная с написанной от руки бумажкой «Туалет не работает!!!» на закрытой двери. Как будто я к ним не выпить пришел, а совсем наоборот… Пивбар «Пиваси» впустил меня внутрь, но, когда я, тщетно прождав за столиком официанта, подошел к стойке, бармен посмотрел на часы и сказал неприветливо:

— Мы уже закрываемся, извините. Касса отключена, не могу ничего продать.

— Закрываетесь?

— Так почти полночь уже. Идите-ка вы домой, мужчина, поспите.

Я в недоумении огляделся — за окнами была темнота. Пожав плечами, пошел к выходу. За дверью светило солнце. Я снова шагнул внутрь — в полутемном баре зевающий бармен гасил лампы. Он посмотрел на меня с недоумением и помахал ладонью в сторону двери: уходи, мол. Закрыв дверь снаружи, я оглядел залитую светом пыльную улицу и подумал, что у них, наверное, специальные ложные окна. Кажется, что оно прозрачное, а на самом деле там какая-нибудь перегородка внутри. Я попытался заглянуть в окно снаружи, но так ничего и не разглядел — вплотную к стеклу висели занавески. Да и черт с ними.

Идущие по улице люди выглядели непривычно озабоченными и как будто немного растерянными. И их было маловато даже для середины дня. Впрочем, один совершенно счастливый человек мне попался — гаражный автослесарь Трофимыч, у которого я как-то менял масло. Доверить ему что-то более серьезное я бы не рискнул, поскольку он довольно прилично закладывал за воротник, но, когда был трезв, справлялся с работой неплохо. Главное — не платить ему вперед, потому что временной интервал между появлением денег и переходом в состояние алкогольной нирваны у Трофимыча стремился к нулю. Сейчас он был в фазовом состоянии «цель достигнута», то есть хорошо под газом. Это легко было заметить по состоянию довольства собой и миром, написанного алкоголем на его лице. Вот ведь, нашел же человек где выпить, а я тут страдай…