Календарь Морзе (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 45

— Антон, можно с вами поговорить? — неожиданно спросил Пурсон.

— Так вот же я, говорите.

— Нет, давайте отойдем куда-нибудь, где потише.

— Вы курите? — спросил я. — Можем выйти в курительный салон.

— Не курю, но ничего страшного, дым мне не мешает.

Мы пошли в курилку, оставив Славика накачиваться в одиночестве. Ничего, скоро начнется стриптиз и ему не дадут заскучать. По дороге я сделал крюк к стойке бара, поздоровался с Адамом и прихватил стакан виски со льдом. Что это я тут один, как дурак, трезвый?

Курительный салон в «Поручике» был удобный, с бархатными диванами, низкими деревянными столами, тусклым теплым светом и даже камином — правда, электрическим и летним вечером работающим в режиме мерцания «углей». Но уютно, ничего не скажешь. Кажется, в рамках мэрской борьбы с курением он оказался вне закона, но до сих пор как-то обходилось, а теперь и вовсе — где тот мэр?

— Антон, — сказал Пурсон, когда мы уселись в низкие кресла и я, поставив на столик стакан, с удовольствием закурил, — говорят, вы видели Рыбака…

— Я видел какого-то мужика с удочкой, — уточнил я.

— У него нет двух пальцев, указательного и среднего на правой руке, и он всегда отпускает пойманную рыбу, — утвердительно сказал краевед. Я кивнул и отхлебнул из стакана.

— Что он сказал вам? — Пурсон подался вперед, глаза его горели нездоровым азартом.

— Ничего особенного, — припомнил я разговор. — Так, всякую ерунду насчет того, что все должно идти, как идет, а то хуже будет. Как по мне, не очень-то убедительно. А кто он такой-то?

— Местная легенда, — Дмитрий кусал губы в досаде. — Ну почему он встретился именно вам, такому… Ой, простите.

— Какому? — мне стало смешно.

— Ну… В некотором роде… постороннему… — неуверенно сказал Пурсон. Он явно хотел сказать что-то другое, но побоялся меня обидеть. Забавненько.

— Так кто же он?

— Многие тут называют его Король-Рыбак. Хотя, конечно, это неправильно, это заимствование. Он вряд ли имеет прямое отношение к тому самому Пеллеасу.

— Тому самому?

— Ну, неужели вы не слышали? Пеллеас, Король-Рыбак, хранитель Грааля. Впервые упоминается в «Персивале» Кретьена де Труа — бессмертный и довольно несчастный персонаж, инвалид. Ранение лишило его возможности вести полноценную жизнь — то есть воевать, — но Грааль не дает ему умереть… Скорее всего, эту легенду смешивают с нашей из-за ряда общих черт — хранитель, инвалид, бессмертный… Ну и, рыбак, конечно. Но на самом деле он, конечно, никакой не король.

— На самом деле? — переспросил я, не скрывая иронии.

— Напрасно вы смеетесь, Антон, — обиделся краевед. — Большинство легенд имеют вполне определенную историческую основу. Прототип нашего Рыбака — это легендарный основатель Стрежева, князь Хакон, внук Рюрика и племянник того самого Игоря, которого убили у Искоростеня древляне. Стрежев — маленький, но очень старый город. Он упоминается в летописях с десятого века!

— А почему он рыбак, если князь?

— По легенде, он был непревзойдённым лучником. Когда враги подошли к стенам его города, он заложил душу дьяволу, с условием, что стены его не падут никогда. Конечно, это позднейшая христианская трактовка. Скорее всего, в первоначальной истории речь шла Древних Богах, которых церковь позже скопом записала в нечистую силу, но до наших дней дошел именно этот вариант. Дьявол выполнил его пожелание, дав волшебное умение стрельбы, и князь Хакон, метко и без устали стреляя со стены, отбил набег…

— Набег кого? Кто сюда в десятом веке мог набежать? — засомневался я.

— Это легенда, — пожал плечами Пурсон. — Я считаю, что на самом деле речь идет о княжеских усобицах. В 980 году новгородский князь Владимир Святославич разорил Полоцк, убил княжившего там Рогволода, насильно взял в жёны его дочь Рогнеду и присоединил город к своим владениям. Вероятно, после этого он занялся подчинением окрестных городов, входивших в Полоцкие земли. Одним из них был Стрежев, где сидел удельным князем Хакон. Князь не захотел идти под руку Владимира, а может ему и не предлагали, кто знает. Но исторический факт — Стрежев был выделен в особый удел, Стрежевское княжество, а не вошел в Полоцкое. А значит, скорее всего, его так и не смогли взять силой.

— Очень интересно, — вежливо сказал я. На самом деле мне было пофиг.

— Да, да, — скомкал рассказ уловивший мое настроение Пурсон. — В общем, он с тех пор считается покровителем города, его мистическим хранителем, который появляется, если идет большая беда…

— А с пальцами-то у него что случилось? — спросил я без особого интереса.

— По легенде, когда враги не смогли взять город военной силой, они в знак примирения прислали одну из дочерей своего князя ему в жены. В брачную ночь, когда князь уснул, она взяла кинжал и отрубила ему пальцы, чтобы он не мог больше стрелять из лука. Так дьявол обманул князя — он был лучшим лучником в мире, но не мог стрелять…

— Облом, да, — констатировал я.

— Так князь-лучник стал князем-рыбаком, — закончил Пурсон. — Ведь все, что ему осталось — держать удочку. Но договор с Нечистым остался в силе — пока на берегу Стрежевки сидит Рыбак, город не будет взят штурмом.

— Красивая древняя легенда, — согласился я. — Хотя птичку, конечно, жалко. Князя, в смысле. Все зло — от баб.

— Говорят, в периоды кризисов и опасности его видят сидящим на реке с удочкой. Он ловит рыбу и отпускает ее, чтобы ни один житель города не пострадал…

— Какая сложная метафора…

— Вы видели Рыбака — это значит…

— Я видел мужика с удочкой, — твердо ответил я. — Да, без двух пальцев. Может быть, он неаккуратно обращался с дисковой пилой, или неудачно подстриг ногти, или не соблюдал технику безопасности, вызывая у себя рвоту. А если при происходящем вокруг безумии вам нужны еще какие-то тревожные знамения, то я завидую вашей незамутненности.

— Простите, — сказал смущенно Пурсон. — Просто для меня это важно. Я уверен, что такие периоды в истории города бывали неоднократно…

— А, пресловутые поляки?

— Не только. Я нашел косвенные подтверждения, что всякие странности были и до поляков, и после… И ливонский Орден Меченосцев ходил сюда, и Мономашичи примучивали здешние земли, и даже когда Великое Княжество Литовское присоединило к себе княжество Полоцкое, Стрежев остался в стороне, формально войдя в земли Смоленские. И войска Наполеона прошли тут в тысяча восемьсот двенадцатом, дивизия генерала Дендельса…

— Да неужели? — вяло отреагировал я.

— И тогда, и позже — в Гражданскую, и в Отечественную, — война проходила катком по территории уезда, но в городе не зафиксировано ни единого разрушенного здания, никаких изменений численности населения, вообще ничего! Как будто все беды прошли стороной, не затронув Стрежев.

— Очень удивительно, да… — я побрякал полурастаявшим льдом в пустом стакане. — А скажите, Дмитрий, что за странный зверь на гербе города?

— А… — осекся разошедшийся краевед. — Ну, это просто. Считается, что это овцекот, но на самом деле это баране́ц или, иначе, «татарский овен» — растение в форме овцекота. Спасибо, что уделили мне время, я пойду…

— Действительно, банальность какая-то… — сказал я задумчиво ему вслед. — Баранец, ети его…

— Доброе утро! С вами Антон Эшерский с программой «Антонов огонь» на Радио Морзе. Если бы сегодня было третье мая, мы отмечали бы Всемирный день свободы печати. В этот день Человечество праздновало безграничную возможность публично врать за деньги.

Пресса — это огромная машина по переработке слов в деньги и обратно. Как кофейные зерна делают элитными, пропуская через пищеварительный тракт циветты, так и слова монетизируют, пропуская под давлением сквозь голову читателя.

Поскольку деться от прессы все равно некуда — она примет любую форму и влезет в любую щель, — важно помнить одно простое правило: «любое опубликованное слово кем-то оплачено». То, что вызвало вашу реакцию — злости, возмущения, гордости, умиления, сочувствия, — сказано для того, чтобы кто-то получил за это деньги. Никакой другой цели в этом нет. Понимание этого не защитит вас от манипулирования, но сделает этот процесс менее травматичным. Как вазелин…