Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона - Мамаева Надежда - Страница 58

— Печать при тебе? — С лица красавца-кнесса сразу же исчезла приветливость, он требовательно добавил: — Покажи.

Я уже потянулась к вороту, но змея ожила и заскользила по моей шее. Сероузорная вынырнула из горловины сама. Ее голова оказалась под моим подбородком. Язык змеи трепетал, словно пробовал на вкус ложь и лицемерие, щедро разлитые в воздухе.

Брок стоял, глядя в одну точку. На нее — Марну. А моя душа наполнялась тоской. Все же я успела поверить. Зря.

— И правда печать, — полетел по рядами воинов тихий гул.

Кнесс же, встав, решительным шагом пересек зал, остановился напротив меня. Змея зашипела, словно почувствовала его приближение.

— Действительно, печать равнинников. — Энпарс смело протянул руку, схватил сероузорную за горло, но она обратилась дымом, и в следующий миг я почувствовала на шее привычный холодок металла. — Гримк, посылай летуна с вестью, что кнесс Энпарс принимает присягу уряда равнинных земель и дарует им свое покровительство.

Человек, что стоял в углу, в тени, при этих словах встрепенулся и исчез в боковой двери. Светлейший хапнул мою руку и, подняв ее высоко над нашими головами, обернулся к воинам:

— Братья, злой рок отнял у меня дочь Олруса Раану, но Многоликий не покинул нас и сохранил кнесскую печать. Ее носительница и станет моей женой.

Три дюжины глоток дружно рявкнули «ура», отчего я едва не получила контузию.

— Зачем женой? — Я попыталась вырвать свою руку из стальной хватки. Куда там.

— А ты предпочитаешь, чтобы тебе отсекли голову? — вкрадчиво поинтересовался Энпарс.

— Н-н-нет… — пролепетала сдавленно. — Но как же…

— Печать покидает шею своего владельца в двух случаях: если передается тому, кто одного рода с ее носителем, или если умирает хозяин. Ты мне понравилась, так что радуйся великой чести…

Мой мозг лихорадочно заработал и я вспомнила, что это не первая печать, которую кнессу передали как плату за защиту от драконов.

— А как же предыдущие?.. — Я не договорила, но Энпарс все понял.

— Со мной до этого не сговаривался светлейший Олрус — правитель равнинных земель. Остальные были более покладисты. Одни кнессы принимали меня в род названым сыном, и их печать перетекала ко мне, другим же я становился побратимом. А вот твой старик Олрус решил, что его дочь достойна большего, чем стать мне девятой сестрой. Кнесс равнинников потребовал, чтобы Раана стала моей женой. А печать, которую он передал с нею, — залогом мира и моего покровительства.

— И что мешает мне сейчас назваться вашей сестрой?

— Я, — нагло усмехнулся светлейший. — Названую сестру в постель уложишь, но жену — приятнее.

Я похолодела. Если этот кнесс запросто способен жениться, то и избавиться от супруги может так же легко. Так что свадьба — всего лишь фарс. Может, он и убил бы меня прямо сейчас, но если до отца Рааны, Олруса, дойдет слух о том, как «приданое» перекочевало к «жениху» — старик может обозлиться… А так Энпарс получит печать чуть позже, зато с удовольствием.

Вокруг раздавались радостные крики «жена!», и даже Марна криво улыбалась, хоть и согнула в тонких пальчиках вилку, когда на весь зал прогремел голос молчавшего до этого момента Брока.

— Светлейший владетель Верхнего предела волен выбирать себе в жены любую, но есть еще и право, что древнее самих кнесских родов — право священного поединка за свою женщину. И я заявляю при всех, что бросаю тебе, кнесс Энпарс, вызов на поединок за мою нареченную. На мечах, в кругу, где сам Многоликий ведет клинок в бой.

Брок подошел ко мне, взял вторую мою руку, чтобы ни у кого в зале не осталось сомнений: вот она, причина, по которой пришлый вызывал правителя на поединок. Но смотрел он при этом на Марну. Драконица хищно улыбнулась.

А мне стало нестерпимо обидно вот так стоять посреди зала и ощущать себя лишь поводом для того, чтобы скрестились мечи. И я поняла: нет для женщины роли противнее, чем роль ширмы.

Брок бредил Марной, когда умирал, бредит и сейчас… Как бы мой провожатый ни уверял, что я ему небезразлична, его взгляд выжигал все надежды, оставляя на сердце рубцы.

Некоторых отчаяние ввергает в пучину апатии, когда даже мыслить — непосильный труд. Увы или к счастью, я страдала другой крайностью: чем мне хуже, тем лучше я соображаю.

Но почему для того, чтобы понять, на что ты способен, насколько силен, нужно оказаться в ситуации, когда быть сильной — для тебя единственный выход, чтобы выжить?

Мозг буквально вскипел, а мозаика, до этого разрозненная, начала складываться в картину… Вот Брока везут к кнессу. Плененного. Но, как показало сражение в излучине реки, когда нас преследовали, — победить этого ящера не под силу даже его крылатым собратьям, причем скопом. Закономерный вопрос: как тогда людям удалось заточить Брока в клетку? Вывод напрашивался сам собой: потому что он это позволил. Зачем? Судя по всему, дракон не видел иного способа проникнуть в Верхний предел. Посыльных, чтобы перелетали через стену с его волосами и тестировали охранную систему, у моего провожатого не было, как и кнесской печати, что защищала бы и маскировала от охранного заклинания.

Ну вот Брок и добился своей цели — проник к кнессу и бросил ему вызов под личиной простого смертного. Сдается, что эту личину он выбрал не просто так. Чтобы Энпарс принял бой. Вряд ли кнесс вышел бы на открытый ратный поединок с драконом. Ведь он даже не маг. Вопрос номер два — как же кнесс сумел победить в войне? — я пока отложила.

Итак, цель дракона стала понятна: добраться до Энпарса, убить главного врага и тем самым обезопасить твердыни. Или все же Брок знал, что тут его ждет Марна, и пришел за ней?

Я закусила губу: а не все ли мне равно? Главное — отдать печать кнессу, как я и обещала.

— А если дева не желает этого поединка? — встряла, пытаясь выдернуть обе руки из мужских кандалов.

— А деву и спрашивать не станут, — почти хором ответили кнесс и дракон.

На мне клинками скрестились взгляды этих двоих, а потом Энпарс, выразительно посмотрев на Брока, бросил:

— Да пусть свершится бой, что нас рассудит.

Кнесс был уверен в своей победе. Высокий, широкоплечий, в полной мужской силе — супротив грязного оборванца с рассеченной скулой он выглядел как профессиональный боксер против обычного трудяги с завода. Вот только в этом случае внешность была обманчива.

Я посмотрела на шею, точнее, на ключицы владыки, и мои глаза расширились от удивления: там, где у меня обреталась тонкая змейка, у Энпарса шею обвивала здоровенная анаконда шириной в ладонь. Я сглотнула. Пригляделась внимательнее.

Отчего она показалась мне абсолютно неживой? Если только так можно говорить о металле.

— Владыка, ночь же уже на пороге, — подал голос кто-то из воинов.

— Верно, — поддержал его старец в рясе, что сидел за столом по левую руку от кнесса. — Светлейший Энпарс, божий суд не вершится при свете луны, его должны благословить лучи восходящего солнца.

Зал загудел полусотней голосов. Не каждый день владыке, сильнейшему из воинов человеческих урядов, бросает вызов босяк.

— Закон божьего поединка между воинами, что решили скрестить мечи на суде, отстаивая свою правду и свое право, гласит, — возвестил местный дланник, — что перед сражением ночь надобно провести в молитвах и покаянии.

Все одобрительно загудели, принимая правоту слов этого провайдера Многоликого. Броку и Энпарсу пришлось согласиться. И если первого отвели в подземелья — подумать о бренном и собственной глупости, то второй, не оглядываясь, удалился в свои покои. Правда, перед этим отдал распоряжение служанкам увести меня в комнату и подготовить к завтрашней свадьбе.

О Марне, казалось, все разом забыли. Я бы с радостью присоединилась к этим «всем», но прожигающий взгляд голубых глаз чувствовала хребтом до тех пор, пока не вышла из зала.

Пока мы со служанкой поднимались по узкой витой лестнице, я усиленно размышляла. Мне не хватало нескольких кусочков, чтобы картина полностью сложилась.