Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона - Мамаева Надежда - Страница 42

Йон, моментом сориентировавшийся в ситуации, заявил, что ему уже хватило одного обвинения в мужеложстве, поэтому повторно он на те же грабли не наступит и проведет эту ночь со мной. Я же в свою очередь ответила интернациональной фигурой из трех пальцев — кукишем, добавив:

— Кровать узкая. На ней можем поместиться только мы с метелкой. А пола много. Тем более что ты, Йон, можешь и в волка обернуться. А коврик я тебе найду…

Отчего-то перевертыш обиделся. Но мне было не до душевных терзаний шкуры. Меня, не выспавшуюся прошлой ночью, клонило в сон. Сил хватило, только чтобы умыться в тазу, который стоял на табурете рядом с одной из кроватей.

Упала на постель, не раздеваясь. Только кроссовки, которые уже радовали мир дырами и доживали последние дни, стянула с ног. Но, несмотря на предсмертное состояние обувки, я за нее все же опасалась. Кто их знает, этих голодных блох. Вдруг они распробуют полиуретановую подошву и нейлоновые шнурки? Но потом решила, что ломать голову по поводу неприкосновенности труда китайских обувщиков я уже не в силах, и оставила кроссовки на полу.

Йон сначала уничижительно фыркал, рассматривая вторую постель, а потом… вопреки своим же словам развалился на кровати, которую так не хотел делить с Броком. Это было последнее, что я запомнила, прежде чем заснуть.

Разбудили меня раскаты грома и рев. Оконные ставни дергались и бесновались на привязи хлипкого крючка, а за окном бушевала гроза. Стекол в таверне не имелось, поэтому от уличной непогоды спасали только закрывавшие окно деревянные створки.

Я огляделась. Темнота была не кромешная, но и я совиным зрением не обладала. Нащупала рукой на груди диктофон, что все так же был со мной — напоминание о родном мире, якорь. Стало чуточку спокойнее, и тут рев повторился.

Ветер не может быть столь яростным и отчаянным. Так может раздирать слух, пробирая до мозга костей, лишь крик первобытной злости, издаваемый живым существом. Я села, осмотрелась насколько позволяла темень.

Йон обнаружился на соседней кровати. Раскинув руки, он посапывал, причмокивая губами. А вот Брока нигде не было.

Крик повторился, а потом резко оборвался.

Я зябко обхватила себя за плечи. Дождь стучал о дерево не хуже настойчивого коллектора, не прося, а требуя впустить внутрь. Мне стало неспокойно: где же этот несносный дракон? В такую-то погоду.

Умом я понимала, что дракон, скорее всего — внизу, в харчевне, лечится. В смысле усиленно ест и регенерирует. Но волнение не отступало. Я осторожно спустила ноги, нащупав кроссовки, обулась. Подошла к окну и, сама не зная почему, осторожно откинула крючок.

В лицо сразу же ударили струи дождя, и я промокла. Глупо. Холодно. Отрезвляюще. Небо росчерком света располосовала молния. А потом, словно в отместку, с земли ввысь плюнул столб огня. Знакомый такой.

Подобный я уже видела у Брока, когда дракон от души поливал из глотки пламенем своих конвоиров. Неужели…

Додумать я не успела, скрипнула дверь, впуская того, о ком я только что вспоминала.

Брок был мокрый до нитки, с него буквально стекала вода, оставляя на полу лужи.

— Я волновалась, — вырвалось раньше, чем успела подумать.

Уставший, хмурый, со сжатыми кулаками — воин, что в каждый миг своей жизни готов к бою. Но отчего-то он, услышав мое простое признание, изменился. Разгладилась вертикальная складка на переносице, отпустило сковывавшее тело напряжение.

— Закрой, а то простудишься, — прозвучало тихо и чуть хрипловато.

— И это говорит вымокший до нитки?

— Я сын неба, — как само собой разумеющуюся истину выдал ящер.

— Я переживаю. А если женщина волнуется, то…

— Даже дракону стоит затаиться? — полувопросительно закончил за меня Брок.

— Да, — согласилась с такой трактовкой моей незаконченной мысли.

Зато этот мокрый, как моталка после душа, ящер больше разговаривать не стал. Я вообще заметила, что последнее слово в диалогах с драконом чаще всего — его поступок. Вот так и сейчас: он просто молча подошел и закрыл створки.

Когда Брок развернулся, я не успела отойти, и мы почти столкнулись. Застыли, глядя в глаза друг другу и ловя в них свои отражения и вспышки молний, пробивавшиеся через неплотно сомкнутые ставни. Рядом с драконом казалось, что среди тьмы засиял яркий свет, которому неведом страх. Я настолько осмелела, что готова была идти по этому миру с закрытыми глазами, если меня поведет сильная рука.

Сейчас и здесь, стоя перед Броком, я чувствовала себя беззащитной и… И мне это нравилось.

Он не говорил ни слова, лишь всматривался в мои черты, будто пытаясь запомнить их навсегда, а потом чуть подался вперед и провел ладонью по моей скуле.

— Знаешь, — его голос стал хриплым, он сглотнул, — впервые за долгое время я, кажется, начал жить. Рядом с тобой — тепло. Ты человек, но в тебе нет ненависти к моим собратьям…

Он замолчал, оборвав себя, и я невольно спросила:

— А что тогда есть?

— Понимание. Ты понимаешь и принимаешь меня таким, какой я есть. Не дракон, враг людей, не энг, который должен спасти своих любой ценой. Для тебя я просто Брок.

— А как же то, что ты нужен мне, чтобы добраться до Верхнего предела? — Я чуть изогнула бровь и тут же удостоилась беззвучного смешка.

— За эти дни я убедился, что ты прекрасно смогла бы добраться туда и без моей помощи.

Он говорил уверенно, а я поежилась от воспоминаний о едва не убившем меня огненном шаре. А ведь Йон говорил, что на изготовление подобного нужно трое суток. Судя по всему, завтра к вечеру стоит опасаться появления второго огненного «привета из бездны»…

— Если ты так тактично пытаешься увильнуть, то знай: нет. Ты мне нужен. — Я попыталась говорить шутливо, но дракон был серьезен.

— Ну-жен… — Он покатал слово по небу, словно смакуя его, дразня языком. — Лекса, знаешь, что делает любого мужчину счастливым? Ощущение того, что ты нужен, что тебя ждут, согревают теплом своего сердца и не требуют ничего взамен. Я хочу запомнить эти минуты и часы, потому что знаю, что скоро ты меня возненавидишь.

Слова Брока звучали спокойно, будто он говорил о неизбежном, о том, с чем уже смирился сам и от чего предостерегал меня.

Я, все так же глядя ему в глаза, накрыла его замершую ладонь своей, прижала к щеке.

— А еще я хочу запомнить вот это…

Он наклонился и поцеловал. Его губы — со вкусом корицы и имбиря, сухие, чуть шершавые, сначала невесомо прикоснулись к моим. Будто пробуя, но еще не дразня и не искушая.

Я ответила. Первый раз. Без подоплеки готовящихся провокаций, без дурманного зелья и кошмаров сна. Такое уже не спишешь на случайность. Мы оба это осознавали и делили одно дыхание на двоих. От первого касания до последнего вздоха мы были честны друг перед другом.

Голова кружилась, тело стало словно невесомым. Мне на миг показалось: еще немного — и улечу. Я схватилась за Брока, за его рубашку, под которой в бешеном ритме стучало сердце.

Мы оба были безумны, как та гроза, что бушевала за окном. Я — без прошлого. Он — без будущего.

— Не отдам. — Брок выдохнул мне в губы два простых слова, и я, чуть отстранившись, замерла.

О чем он?

Губы дракона изогнулись в усмешке, когда я запрокинула голову, пытаясь найти в его глазах ответ на так и не заданный вопрос: кому он меня не отдаст?

Я не заметила, как моя одежда намокла. А виной всему Брок, который буквально выкупался в ливне, все молотившем и молотившем по ставням. Взгляд дракона блуждал по вороту моей рубахи и ниже, по ткани, что сейчас четко обрисовывала фигуру.

Вдруг губы Брока сжались, он на мгновение прикрыл глаза, словно боролся с собой…

Того, что произошло в следующую минуту, я не ожидала. Дыхание, которое вырвалось изо рта дракона, было теплым. Даже чуть обжигающим, но одежда на мне высохла вмиг.

— Ложись спать, — излишне сухо бросил несносный ящер, а потом, словно извиняясь за резкость, добавил: — Я и так позволил себе сегодня много лишнего…