Последний интегратор (СИ) - Васильев Николай Федорович - Страница 16

-- В Константинополе у бывшего букиниста, -- объяснил Жебелев. -- Он давно не торгует, но у него много сокровищ, и все в отличном состоянии. Зайди к нему как-нибудь, я тебе оставлю адрес.

Карапчевский не стал пока ставить семнадцатый том к остальным сорока и двум дополнительным томам, которые у него уже были и занимали три полки. Он положил книгу на столик возле телефона.

-- А где твоя дочь? -- спросил Жебелев.

-- А где Лиза? -- спросил Карапчевский у жены.

-- У себя в комнате, наверное, -- сказала Евгения. -- Странно. Она к Серёже всегда бежит, как к родному дядюшке.

Евгения снова вышла.

-- Кто ещё придёт? -- спросил Жебелев. -- Никита?

-- Никита-то придёт, -- сказал Карапчевский, -- а больше никто.

Видно было, что Жебелев хотел ещё что-то сказать.

-- Иван, а у вас что-нибудь есть для меня? -- спросил Карапчевский.

Я вручил свой подарок. Как и заказывал Карапчевский, последний роман интересного писателя. Исторический детектив из времён монархии. Карапчевский и этим подарком был доволен и тоже поставил его на столик.

Евгения привела девочку лет двенадцати. Лицо и фигура дочери были отражением материнских. Густые тёмно-каштановые волосы -- у дочери они были уложены в широкую косу, -- высокий лоб, прямой ровный нос, тонкие губы, гордый подбородок. Только у Евгении все черты были сглажены, её движения были плавными. Дочь была угловатая, разболтанная, как всякий подросток.

Девочка вошла хмурая, но увидела Жебелева и радостно заулыбалась.

-- А я думала, это Никмак, -- пробормотала она.

-- Лиза! -- возмутилась Евгения. -- Что это ещё за клички? А Сергея Павловича ты как назовёшь?

-- Серпал, -- сказал Карапчевский, подавляя смех.

-- Опять ты ей потакаешь, -- сказала Евгения.

-- Ладно, ладно, потом займётесь воспитанием, -- сказал Жебелев. -- Вот, Лиза, это тебе.

Он дал ей свёрток поменьше. Здесь тоже была книга. Нет, не книга. Совсем не книга. Больше, чем книга.

Это был мнемоник. Первая и пока последняя модель. Я видел его живьём на техновыставке в прошлом году. Ни у кого из моих знакомых его не было. О таком подарке я и мечтать не мог!

По глазам Лизы было видно, что она тоже быстро поняла, какая вещь ей досталась.

-- Дядя Сергей!.. -- только и сказала она.

-- Совсем избаловали ребёнка, -- сказала Евгения.

-- Это для учёбы, -- сказал Жебелев.

-- Ведь день рождения у Саши, а не у Лизы. Ты не мог хотя бы потерпеть до лета? Что ты подаришь летом? Аэроплан?

-- Кажется, аэроплан не намного дороже этой штуки, -- неосторожно сказал Карапчевский.

Евгения ойкнула.

-- Намного, намного дороже, -- поспешил сказать Жебелев. -- Не слушай его. Мне вообще продали с большой скидкой.

-- Как сто первому покупателю, -- сказал Карапчевский.

На самом деле, я видел, что все упрёки, которые Евгения обращала в адрес Жебелева и Карапчевского, были игрой. Она вовсе не сердилась. Все они беззлобно перешучивались, как старые знакомые. Как мы с Артёмом и Денисом. Хотел бы я быть своим и в этой компании.

Карапчевский с женой и Жебелевым присели за стол и продолжали говорить о своём. Евгения повернулась и включила радио. Негромко запиликала скрипка, её поддержало фортепиано. Лиза, перекинув косу через плечо и поджав одну ногу, уселась на диван и углубилась в мнемоник.

Я, попросив разрешения, копался в книжных полках. Чего тут только не было. Кроме первого издания "Академики", ещё десятки старых книг -- собрания сочинений классиков, исторические труды, мемуары, статистика, альбомы по изобразительному искусству. Были и более новые издания. За подборками толстых журналов пряталась папка "О-ва (I)". Вот она где лежит! Надо будет запомнить.

На соседней полке стояли совсем новые книги. Среди прочих романов -- последний роман интересного писателя. Тот самый исторический детектив. Я оглянулся на Карапчевского. Значит, у него уже была эта книга, а он виду не подал. И его жена тоже. А могли бы меня высмеять. Хорошие люди хороши во всём.

Я отошёл от полок и стал смотреть картины. Два портрета Карапчевского -- совсем молодого и теперешнего, без бороды и с бородой. Портреты Жебелева, Никиты Максимовича, каких-то неизвестных мне людей. Портрет маленькой девочки с тёмно-каштановыми волосами и круглым лицом, которая прижимает к себе книгу. Небоскрёбы, в которых отражаются облака. Знакомый двор с сиренями и черёмухами. Слияние Туганки и Ерги, а вдали -- дымка Островов.

На всех картинах была одна подпись -- "Карапч...". Неужели Александр Дмитриевич? Или Никита Максимович? Никогда не слышал, что они занимались живописью. Это не Лиза -- на детские рисунки не похоже. Я посмотрел на подпись внимательнее: "Карапч...я". Ну, конечно, это Евгения! Все в этом семействе талантливы, и каждый талантлив по-своему. Разве не счастье, что меня сюда приняли?

Мой взгляд упал на лежавшую на телефонном столике газету "Хронос". На первой полосе подробно писали о выступлении первого консула.

"Господин первый консул подчеркнул, что наши корни не только в Риме и Греции, но и в Египте: "Римляне учились у греков, а греки -- у египтян. Я не призываю отказываться от римского права и греческой философии. Я призываю вернуться и к египетской мудрости. Всеохватной, универсальной мудрости". Последние слова были встречены бурными аплодисментами".

* * *

Прозвенел дверной звонок. Карапчевский со словами: "Вот и Никмак", -- пошёл открывать. Послышался голос Никиты Максимовича. Все поднялись, чтобы приветствовать Бульдога. Лиза скривила недовольное лицо, поджала под себя вторую ногу, и снова уткнулась в мнемоник.

Никита Максимович тоже приготовил для Евгении тюльпаны, а для Карапчевского -- сверкающую двухпудовую гирю. Гирю, пыхтя и кряхтя, внёс грузчик в фартуке, который тут же удалился.

-- Никита, ты с ума сошёл! -- сказала Евгения.

-- Саша от тебя скрывает, но врачи ему посоветовали больше физических упражнений, -- сказал Никита Максимович. -- Сидячий образ жизни приводит к известным последствиям. -- Он погладил свой живот.

-- Да я же её не подниму, -- сказал Карапчевский.

-- А ты постепенно.

Никита Максимович опять открыл дверь. Вошёл тот же грузчик с напарником. Первый нёс гирю пудовую и гирю в полпуда. Второй нёс гирю в четверть пуда и совсем крохотную, для детской ручки. Они получили чаевые и удалились окончательно.

-- Начни с вот этой. -- Никита Максимович передал Карапчевскому гирю-крошку.

-- Это тебе такие подарки нужно дарить, -- сказал Жебелев.

Никита Максимович вместо ответа взялся за пудовую гирю... Евгения опять ойкнула. Никита Максимович передумал и взялся за двухпудовку. Все разошлись, как будто он собрался метать этот ужасный снаряд. Никита Максимович напрягся, рванул гирю до груди, начал толкать руку вверх, почти разогнул руку... Но в самом конце не смог преодолеть страшную дрожь и сдался.

Мы вернулись в гостиную. Лиза не обратила на нас внимания.

-- Для нового поколения, -- сказал Никита Максимович и положил на стол "Чёрную землю фараонов" в новом издании.

-- Лиза, это для тебя, -- сказал Карапчевский.

-- Спасибо, -- буркнула Лиза, не поворачивая головы.

-- Избаловали, -- сказала Евгения. -- Никита, ты посмотри, что Серёжа подарил нашей Лизе. Теперь наша принцесса не хочет видеть никаких книг.

Никита Максимович пригляделся к игрушке.

-- Женя, это чрезвычайно полезная вещь для учёбы, -- сказал он.

-- Сговорились, -- сказала Евгения. -- Трое против одного. Против одной.

-- Саша, на два слова. -- Никита Максимович потянул Карапчевского, а заодно меня в коридор.

Евгения посмотрела нам вслед, но ничего не сказала.

В самом конце коридора Никита Максимович шёпотом сказал, что Виталия Петровича уволили с поста директора Первой образцовой гимназии, а директором стал один из учителей -- почти неприкрытый дифференциатор. О возвращении совместного обучения не может быть речи.