Бес (СИ) - Орлова Вероника - Страница 42

Он внизу, на коленях передо мной, смотрит мне в глаза, и можно ничего не говорить… достаточно этого взгляда, и я смотрела бы на него целую вечность. Так же медленно, как и он, опустилась на колени.

— Если я избавлю тебя от Ада, то погружу в него себя снова, и тогда ты не исполнил своего слова… без тебя нет Рая. Понимаешь? Без тебя вообще ничего нет. Тогда стреляй в нас обоих… какой смысл в этом во всем, если мы оба позволим себе разлучить нас… позволим раздавить и уничтожить нашу любовь, Саша?

Он сломался… он хочет получить избавление и не понимает, что для меня это казнь, это самая жуткая пытка — видеть его боль вывернутой наизнанку. И я не хочу больше ни с чем мириться. Я хочу вернуть его себе. Я заслужила. Я и он — мы заслужили быть вместе.

— Я не могу, — прохрипел еле слышно, — это я все. Не заслужил. Ни хрена я не заслужил. Это я виноват. И мне больно. Избавь меня от этого. Накажи. Отомсти… за нас отомсти, Ассоль. За дочку.

А сам в глаза не смотрит, и взгляд бешеный, обезумевший. Я не выдержала и прижалась губами к его губам, на мгновение и снова посмотрела в глаза.

— Не избавлю… только вместе, в раю или в аду. Ты обещал мне, что никогда больше не оставишь одну. Выполняй свои обещания, Саша или забирай меня с собой.

Он смотрел на мои губы несколько секунд, а потом резко привлек к себе за затылок, зарываясь в мои волосы дрожащими пальцами, целуя с диким голодом… когда мы оба с ним понимаем, что нам это безумно нужно, необходимо как воздух. И хочется взять все и прямо сейчас. Быстро и все. Я прижалась к нему, привлекая к себе, обхватывая его лицо ладонями, отвечая на поцелуй, чувствуя, как туманится разум, как исчезает все вокруг: и проклятые стены, и запахи смерти вокруг.

Оторвалась от его губ, продолжая лихорадочно гладить его скулы:

— Только у тебя ведь есть семья… Саша. А как же они?

Он перехватил мои запястья и сильно сжал.

— Они и продолжат быть моей семьей… это жена и дети моего друга. Я отдал ему долг и принял их в свою жизнь.

Я все еще смотрела ему в глаза… но не находила там лжи. Они блестели, как будто затуманенные дождем, и мне хотелось сцеловать этот блеск дрожащими губами.

— А она… твоя женщина…

— Моя женщина — это ты, Ассоль… все остальное я решу. Я обещаю… решу, и мы уедем отсюда. Я заберу вас.

— Я люблю тебя, Сашаааа, я так безумно люблю тебя.

Я кивала и снова целовала его лицо, волосы, губы, щеки и глаза… потом он любил меня прямо там на полу, быстро, голодно. Кусая мои губы и сжимая тело до синяков. Утром он уехал.

Так странно, я больше не сидела в своей клетке я была свободна и расхаживала по острову, ко мне относились теперь с почтением и выполняли любую мою прихоть, но почему-то именно сегодня я ощутила себя в клетке. Когда он ступил на подножку вертолета, у меня что-то оборвалось внутри, и я выбежала из здания, кутаясь в накидку и чувствуя, как холодные порывы ветра швыряют волосы мне в лицо. Сердце сжало ледяными тисками, как клещами. Я смотрела на удаляющуюся в небе точку и, прижав руку к груди, ощущала, как больно бьется о ребра сердце.

Потом позже я буду вспоминать эти минуты, я буду нанизывать их одну на другую, перебирать в памяти и ненавидеть себя за то, что отпустила его, за то, что дала уйти. Я ведь чувствовала… я всегда его чувствовала. Только минуты, проведенные с дочкой, заставляли меня не думать ни о чем, не считать часы до его возвращения. Он обещал, что вернется через два дня. Вернется, и мы уедем отсюда в какое-то другое место.

Меня разбудили странные звуки. Топот ног и голоса за окном. Много голосов. Я бросилась к окну и увидела, как мечутся его люди. Не просто мечутся, а шныряют туда-сюда с сумками и чемоданами. Я посмотрела на спящую Сашеньку, прикрыла ее одеялом и провела пальцами по волосикам. Никогда не смогу насмотреться на нее, нарадоваться ей без слез и ощущения дикой боли в груди. Саша вернул мне не просто рай, он вернул мне меня. Я воскресла. Я перестала вонять мертвечиной… Я так думала в ту секунду.

— Вертолеты прибудут через двадцать минут. Кто не успеет, останется на острове.

В эту секунду в дверь очень громко постучали, и я бросилась ее отпирать. На пороге стоял смертельно бледный Стас, у него слегка дергалось правое веко.

— Собирайтесь вам срочно надо уезжать. Немедленно.

— Что случилось?

Он посмотрел на приподнявшуюся на постели Сашеньку и вытянул меня в коридор.

— Простите, что вот так… что без подготовки и без ничего. Он мертв… вчера ночью в его машину стреляли. Его и Марину изрешетили насмерть. Сюда едут представители власти. Вам надо бежать.

— Кто мертв?

Переспросила онемевшими губами.

— Бес… его убили вчера ночью.

Я облокотилась спиной о стену и прижала руку к груди — кажется, сердце больше не билось. Хотела что-то сказать и не могла.

— Вам надо бежать слышите? Вот. Это для вас. Потом откроете. Он все предусмотрел. Нет времени думать. Здесь все взлетит на воздух. Уничтожение острова запрограммированно заранее и уже запущено. Вы же понимаете, что Саша был далеко не мирным политическим деятелем… да? В случае его гибели здесь все должно сравняться с землей и уйти под воду.

Я кивнула и подняла затуманенный взгляд на Стаса.

— Это неправда, да?..Это какая-то проверка?

Он взглянул на часы, и вдалеке послышался треск лопастей вертолетов.

— Я сделал что мог… передал вам. А дальше как хотите… Но, если не поторопитесь, останетесь на этом острове навсегда.

Развернулся и ушел. Вот так просто, развернулся и ушел, а я, омертвевшая и онемевшая, осталась стоять у двери, пытаясь произнести про себя все, что он мне сказал сейчас. Пытаясь не истечь кровью и не упасть замертво на каменный пол.

Это было даже не отчаяние, не боль. Это было животное ощущение, что я умираю. Из груди рвался вопль, он причинял мне адскую боль и разрывал кости и горло. Наверное, я заорала. Упала на колени и зажала голову руками, захлебываясь невозможностью вздохнуть, дрожа от дикого отчаяния. Во мне словно серная кислота, она сжигает мне внутренности. Мучительно, невыносимо. Скрюченные пальцы царапали поверхность кожаной барсетки, которую дал мне Стас.

— Мама…

Сквозь туман, сквозь скрученные, обожженные рецепторы, поднимая каменную голову, посмотреть на девочку и ощутить, как она вдруг обхватила мою шею руками.

— Мне страшно… ты хрипишь…

Не знаю, какими силами я поднялась с колен и прижала ее к себе. В голове пульсировала только одна мысль. Моя девочка цепляется за меня и верит мне… больше никто ее не спасет. У нее никого нет, и я не имею никакого права бросить ее… никакого права.

Возможно, именно в этот момент я вдруг стала совсем иным человеком. Иной Ассоль. Во мне что-то умерло и оставило после себя не просто зияющую рану, а гниющую болезненную яму, которая ежесекундно пульсировала адской болью… но в тот же момент я понимала, что обязана научиться жить с этой ямой. Я схватила пальто, набросила на Сашеньку куртку, и мы выбежали на улицу. Осмотрелась по сторонам и увидела Стаса, он махнул мне рукой.

— Сюда… эй, всем сюда. Быстрее.

Прижала к себе сильнее дочь и побежала к вертолету. Когда поднималась по трапу, меня вдруг спросил какой-то мужчина:

— Вы кто? Я не помню вас в списках.

Стас бросил на меня взгляд, потом повернулся к мужчине.

— Обслуга. Татьяна Ивановна Череденко. Работала судомойкой.

— Аааа. Ясно. Могла б и кем другим работать. Такая ягодка.

И подмигнул мне. Я подавила едкое желание плюнуть ему в рожу и уже вошла было в салон, как вдруг почему-то обернулась и замерла. На пороге дома стояли мальчик и девочка. Сашины… его мальчик и девочка. Марины… Он держал сестру за руку и смотрел на вертолет. Не знаю… я даже не успела ни о чем подумать. Я посадила Сашеньку на сидение и бросилась обратно.

— Куда? — взревел Стас, пытаясь меня остановить.