Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 1

========== Прелюдия ==========

                              Нарушение всех непонятных, Допустимых и нелепых правил.

                              Главное — помнить: нас никто не заставил.

                              И помни: никто не посмеет, никто не сломает и не

заставит.

✦ ✧

✦

✧ ✦

У каждого в жизни происходит нечто, что заставляет остановиться, обратиться к

прошлому и пробежаться взглядом по строкам прожитой жизни. Годами я исполнял чужую

задумку, жил по чётко выверенному кем-то плану, не ведая своей судьбы и полагая, будто бы сам творю её. От рождения я подчинялся сперва семье, затем тому, кто

приоткрыл мне двери в чужой мир, после — повелителю моей души. Но всё это время за

моей спиной, незаметно подталкивая в нужную сторону, был тот, кто расписал всё

либретто моей жизни по нотам. Именно он, Господин будущего, беспощадной рукой

наставил меня на путь убийцы, раскрыл мне глаза и наделил оковами рабства.

История эта берёт начало не из моих уст, но в ней я сыграю первую скрипку, едва

только минует первый этюд.

﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

Сквозь гладь зеркала можно было узреть всю комнату, которая, однако, ни в коем

случае не была отражением действительности. А именно в этом и заключалась её

особенность, так пылко любимая мною. Маячить перед зеркалом я мог сколько угодно, час от часу обращая взгляды на его безразличное отражение, в котором, однако, никогда не видел себя. Точнее, не так, как следовало бы. Трельяж с серебристо-

кадмиевой грузной рамой передавал однозначно яркое впечатление, выделяясь в скудной

обстановке комнаты своим благолепным и даже немного настораживающим видом. Могло

показаться, будто бы стеклянная картина не меняется, застыла, а на самом деле всё

это лишь словно плод искусного труда художника и портного: один запечатлел на

холсте безотрадные стены и холодную пустоту, а второй пришил творение к каркасу

зеркала. Видно, они сочли бы эту детскую шалость достойной мастеров их уровня, но, к их счастью, комната существовала на самом деле. Чей вид разве что почти не

менялся с ходом времени. Искажённое отражение рассветало, смеркалось, вновь

разгоралось солнечными бликами и гасло оброненным в воду углём. Но стоило затаить

дыхание перед ним, выждать, чтобы наконец увидеть не только неукоснительный ход

времени. И именно это заставляло меня каждый раз сдерживать бессмысленные эмоции, расползающиеся в безудержной улыбке. Осколок инея, слишком белый для того блеклого

мира; нераскрытый бутон ириса, семечко которого у меня так бесцеремонно похитили; наследник, не имеющий ни малейшего права встать по правую руку от меня и раскрыть

крылья как ему подобает. Нет, глупо будет говорить, будто его украли у меня из-под

носа, как если бы я был несмышлёным юнцом или слабоумным стариканом, которого легко

обвести вокруг пальца. В каком-то смысле я даже знал, что так оно и произойдёт —

что судьба одарит меня ехидным оскалом, продемонстрировав одну из самых невозможных

нитей пути.

Где взял начало этот клубок? Десяток ли веков назад, когда моя собственная жизнь

лишь расцвела прекрасным клематисом? Или куда раньше, ещё до того, как мне

посчастливилось впустить в свои лёгкие морозный воздух родных земель? Или

достаточно было десятка лет, чтобы моя крохотная возлюбленная снежинка, соскользнувшая с вершины скалы, обратилась неудержимым потоком смертоносной лавины?

И скоро ли она воспылает кармином, перевоплотится в удушающе липкую волну, излившуюся из сонных артерий приговорённых к смерти? Паутина жизни тянется из

Сердца подлунного мира, и её не избежал никто. От неё не скрыться в ином мире, не

утаиться от её безжалостной хватки за тысячами печатей: у белого дракона достанет

длины лап и крыльев, чтобы дотянуться до всех, впиться острыми серповидными когтями

в самое лоно души.

Я остановился у зеркала, сверху вниз оглянув мальчонку, что замер напротив. Он

нахмурил тонкие белёсые брови, и оттого его детское наивное личико приобрело вид не

строгой, но уморительно надутой физиономии. Протянутая рука ощутила слой морозного

узора на зеркале, не коснувшись высокой скулы мальчика, и ладонь застыла напротив

щеки, так и не вкусив тепло нежной алебастровой кожи. Немилосердное время

песчинками стекало в часах мироздания, отсчитывая срок, отведённый нам порознь. О, будь моя воля, я бы шагнул сквозь это серебряное стекло, забрал бы ребёнка себе. Но

кому, как не мне, знать, что случится, если вмешаться в предначертанный порядок

вещей? Люди смеют болтать, что предсказывать будущее есть самое простое, что только

может быть. И я не сомневаюсь: каждый из них испытал на себе горечь долгих секунд, узрев погибель близкого или миров, и любой мог с достоинством пронести непосильную

ношу чужих судеб, не промолвив ни единого слова. Они бы попробовали сбежать и

потратить всю жизнь, заклиная мрак будущего укутаться подолом забвения. Для

глупцов — это тайна, покрытая мраком, великое множество скользких камней, скрытых

под толщей воды, что любезно омывает берега наших земных юдолей. Мне ведомо, что

тот, кто стоит напротив, переломит время на множество частей, поменяет их местами и

достаточно позабавит моё эго. И вернётся к Сердцу мира.

Мальчик поднимает голову, так что его жемчужные волосы послушными шёлковыми

локонами рассыпаются по плечам, ускользают за ними и наконец открывают взгляд

светлых миндалевидных глаз. У зрачков пока ещё тускло искрятся янтарные блики, но

мне всё так же известно: стоит минуть десятку-другому лет, как золото наполнит

собой радужку да воспламенит ясный взор. Этот ласковый образ запомнился мне на века

вперёд, и каждый раз я с нетерпением ждал, когда он вновь обратит ко мне свой лик, изучая зеркало перед собой. Он взирает лишь на комнату и на себя, вовсе не

подозревая, что на него были построены планы ещё до того, как тельце его мирно

свернулось комочком под сердцем своей матери. Но он чувствовал, не мог не заметить

это тянущее под лопатками ощущение, что вот-вот овладеет всем этим телом и подчинит

себе, ведь за ним внимательно наблюдают. Моя благодарность богам не знает границ, не исчерпает себя во веки веков. Я бы проклял и убил их всех, если бы они открыли

мне всю историю от корки до корки, не оставив ни секунды на робкий луч мечты, сплётшейся с надеждой. Да, это всё фантазии для наивных детишек и порывистых

подростков, но всё же я не мог оставить себя без удовольствия чувствовать

изумление.

Склонившись, я на долю секунды приникаю губами к поверхности зеркала и целую

стеклянный лоб мальчика, а затем заставляю себя отойти.

— До встречи, Артемис, — тихо произношу я, и привычный ритуал завершается. И, точно

после худших сновидений, тот распахивает глаза со страхом и всего на секунду

отбегает к кровати, а затем возвращается, неся покрывало. Лёгкий взмах рук — и

тёмный полог скрывает от меня образ мальчика, тотчас отрезав нас друг от друга.

«Что ж, может, я и не смогу увидеть тебя, малыш, но ты не перестанешь чувствовать

меня», — с мучительной усмешкой думаю я и хватаю с высокой спинки кресла прежде

покоившийся на ней длинный белоснежный плащ, подбитый мехом. В двери следом

ожидаемо стучатся, оповещая о прибытии гонца, и я бросаю последний взгляд на чёрное

зеркало.

До встречи, Артемис. А я уж постараюсь, чтобы это свидание свершилось как

полагается.

﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏

❃ ❃ ❃

Здесь всегда было холодно — так, по крайней мере, отложилось в моих воспоминаниях.

Не спасали ни толстые свитера, ни тёплые одеяла, а чай лишь отгонял холод на

несколько минут, после чего и сам остывал, более не спасая. От стужи пальцы не