Ковчег 47 Либра - Штерн Борис Гедальевич - Страница 62

На берегу собралась большая толпа. Там были родители Руанка, его друзья. Отдали концы, за кормой буксира зашипела вода, «Атлантида» медленно отчалила в клубах дыма. Народ на берегу запел песню дальних проводов, моряки подпевали. Большинству было немного грустно. Но только не Руанку.

— Как жаль их, остающихся на берегу, — думал он. — У них впереди обычная жизнь, где ничего яркого, никаких приключений. Как хорошо ему, Руанку, какое счастье впереди! Океан и новый материк, невиданные звери и нехоженые просторы. Незнакомые горы, реки и даже неизвестные звезды южного неба.

Буксир вывел «Атлантиду» из гавани, зазвучала долгожданная команда «поднять паруса», паруса поймали ветер, и вода зашуршала вдоль борта — тяжелая посудина плавно двинулась на юго-запад.

Через несколько дней счастья пришел крепкий циклон. Убрали все паруса, кроме грота и стакселя. Вскоре Руанк почувствовал, что с океаном шутки плохи. Пока он раздумывал, уйдет ли подступающая тошнота, его вырвало прямо на палубу… К счастью товарищи, сами когда-то испытавшие нечто подобное, убрали за ним и принесли тазик. Ему становилось все хуже и хуже. Остатков пищи в желудке уже не было. Его рвало желтой пеной, потом и она кончилась, пошли одни мучительные спазмы. Руанк был сломлен полностью. Он не мог встать. Он был готов проклинать тот момент, когда решил наниматься в экспедицию. Но не смог проклясть, поскольку не мог ничего, никакое даже мысленное движение было не по силам. И все это продолжалось долго, бесконечно долго. Качка чуть улеглась, но с уходом циклона не прекратилась. На четвертый день он выпил воды. На пятый день он приподнял голову и посмотрел, что происходит вокруг. Не происходило ничего: жилая палуба была пуста, только трое матросов с ночной вахты посапывали в сторонке. На шестой день он снова поднял голову и почуял, что народ обедает. Он запаха пищи его передернуло. На седьмой день он попросил товарищей принести ему немного еды. На восьмой день он встал к обеду и пошел на широко расставленных конечностях. Он не был похож на бледного призрака лишь по той причине, что шерсть скрывает цвет и рельеф кожи. Команда встретила его бурными приветствиями и поздравила с посвящением в моряки.

Еще через пару дней Руанк уже нес вахту.

Счастье вернулось. Солнечное счастье в синем свежем пространстве, полном соленых брызг. Дул устойчивый западный ветер, шхуна шла левым галсом, работы было не так много. Руанку даже выпадало время на чтение. Он пытался освоить полезную переводную книгу «Парусная оснастка судов XVII–ХIХ веков», но сломался на середине и взялся за другой перевод: «Фауна экваториального пояса Селины».

На пятьдесят пятый день пути Руанк Ухарр почувствовал запах суши. Его не ощущаешь, живя дома, и только проведя многие дни в океане, отвыкнув от него, перестав ощущать, что в этом воздухе не хватает чего-то, легко распознаешь привычный запах, едва проклюнувшийся сквозь запахи океана и корабля. Даже если суша совсем другая и пахнет иначе. Руанк сообщил о запахе Капитану.

— Может быть. Я загубил свой нос еще двадцать лет назад, когда работал смолокуром на верфи. Так что тебе видней. Ветер с юго-востока, примерно там и должна быть Атлантида. Жаль, что определиться не сможем. Разве что по азимуту заката, если прояснит. И то магнитное склонение здесь точно не известно. Пойдем пока левым галсом к югу, если не прояснит, ближе к ночи перейдем на правый, так и будем держать курс на юго-восток. Атлантида большая, не промахнемся.

Вскоре запах суши почувствовали еще пятеро.

Солнце до заката так и не выглянуло из-за высоких тонких облаков. Зато ночью небо очистилось и море успокоилось. Штурман вынес на палубу инструменты и позвал Руанка:

— Давай, будешь наводить на звезды, которые укажу. У тебя глаза получше моих. Горизонт видишь?

— Нет, слишком темно. Если бы Ауарр или хотя бы Гаунорр были на небе…

— Ладно, тогда секстант не понадобится. На этот случай есть квадрант с отвесами. Точность хуже, но хоть так — минут до десяти определимся. Принеси пару чашек с водой для грузиков.

Штурман не спеша крутил винты, выравнивая инструмент, продолжая говорить:

— Ты видел карту неба, которую сделали люди?

— Видел, она висит у входа во второй круг Купола. Но не присматривался к ней.

— Так знай, что она совсем не похожа на это небо.

— Да, я понимаю, звезды движутся, потому и созвездия изменились.

— Движутся, куда ж им деваться. Все движется. Вот и нам не сидится…

Из созвездий сохранилась только Стая — она стала немного шире. Люди называли ее Плеяды.

— Почему она не рассыпалась?

— Читай книгу «Начала астрономии». Стая очень далеко, это яркие молодые звезды, которые вместе родились и летят вместе. Потом разбегутся в стороны, но очень нескоро. Все остальные созвездия исчезли. Исчез Полярный Треугольник, вместо него появилась Полярная Пара. По ней очень удобно измерять широту, но сейчас Лиса ушла под горизонт — мы ведь очень близко к экватору. Да и Заяц еле просвечивает сквозь дымку. Мы воспользуемся Штурманским Треугольником — Алмаз, Изумруд и Рубин — вон они. Давай, наводи трубу на Рубин. У людей Бетельгейзе называлась. Хорошо навел? Опору не сбил? Так, 53 градуса 23 минуты. Эх, неудобные же единицы измерения придумали люди. Где-то все по десяткам, где-то минуты, которых почему-то шестьдесят, а не сто. Почему градусов триста шестьдесят, а не сто или тысяча? Ну, пусть бы хоть четыреста — по сто на квадрант. А то триста шестьдесят… Откуда, чем навеяло? А нам куда деваться? Позаимствовали, не подумав, теперь поздно… Давай Алмаз теперь… Двух в принципе хватит, но три точней. Наводи на Изумруд, люди его называли Ригель… Теперь пошли в каюту. Вот таблицы, смотрим Штурманский Треугольник. Высота Алмаза, во второй колонке — Изумруда…

Штурман выписал карандашом числа на листок бумаги, что-то перемножил, что-то сложил и объявил: мы на ноль градусов тридцати с чем-то минутах северной широты. Местное время два часа тридцать пять минут ночи — не сейчас, а десять минут назад, когда наводили трубу на звезды. Как теперь определить долготу?

— Взять хронометр и посмотреть, сколько времени было десять мнут назад в нашем порту. Потом как-то пересчитать…

— Как-то пересчитываем. Наше время в момент наблюдений одиннадцать сорок пять вечера. Переводим проклятые часы в дурацкие градусы. Множим на пятнадцать. И еще идиотские минуты на четыре поделить и прибавить. Кто это все придумал!? Так, наша долгота — восточная, сорок два с половиной градуса. Мы вот здесь… До ближайшей точки Атлантиды всего километров двести. Так что ты не ошибся, унюхав землю. Ух ты, смотри, какая яркая звезда взошла на самом юге! На самом горизонте. Видимо, она очень близко к южному полюсу неба. Ее еще никто не видел, никто, кроме нас, не был так близко к экватору. Она так низко и уже такая яркая!

— Никак, это самая яркая из звезд на всем небе? А какая дорожка от нее на воде!

— Да, будучи повыше над горизонтом, она затмит все другие звезды. Хвост на заклад отдам — самая яркая, причем много ярче остальных. На небесной карте людей этой звезды нет. Там Алмаз — самая яркая. Видимо, какая-то из звезд за время, прошедшее от эпохи людей, подлетела близко к нам.

— Слушай, а у нас есть право ее назвать?

— А кто же нам может запретить? Разве что переименуют потом. А у тебя есть идея?

— Я как-то робею. Назвать самую яркую звезду — это слишком большая честь. Кто я такой?

— Ты один из тех, кто первыми достиг экватора. Первопроходец! Так что выше голову!

— Если бы я был человеком, я бы назвал ее Афродитой (Руанк произнес «Ахродида») — богиня красоты, родившаяся из воды, как встала эта звезда. Но мы и так слишком много позаимствовали у людей. Неужели наша фантазия настолько хуже, что мы не сможем придумать что-нибудь свое?!

Всю ночь продолжался штиль, зато утром подул свежий западный ветер. «Атлантида» бодро побежала на зюйд-зюйд-вест со скоростью девять узлов, что для подобной калоши было прекрасным результатом. Под вечер вахтенный изо всех сил залаял и заорал: