Ковчег 47 Либра - Штерн Борис Гедальевич - Страница 50

— Примерно пять тысяч шестьсот.

— Сколько они еще могут храниться?

— Да хоть десять тысяч лет, если все держать в порядке.

— Так, со сперматозоидами никогда не было проблем и не будет. А как с яйцеклетками? Сколько их может произвести одна женщина?

— У женщины от рождения десяток тысяч незрелых яйцеклеток, но созревают сотни. Где-то в среднем триста овуляций за жизнь, как правило, созревает одна за овуляцию.

— Так, а можно из этих трехсот получить сотню потомков — по большей части через ЭКО?

— Теоретически можно, только где ты столько суррогатных матерей возьмешь?

— Как где? Если каждое поколение в сто раз больше предыдущего, то последнее, бесплодное, превысит все остальные по численности в сто раз. Женщинам этого поколения сам бог велел стать суррогатными матерями. Теперь смотрите. Если фактор размножения — сотня, число фертильных поколений — четыре с половиной, то от каждого инкубаторского эмбриона можно получить десять в девятой потомков. Миллиард! Рубен, понимаешь, почему миллиард?

— Ну, не надо меня уж совсем за дурака считать — сто в степени четыре с половиной — десять в девятой.

— Множим миллиард на пять тысяч, получаем пять триллионов — больше, чем все население Земли от палеолита до запуска Ковчега. Огромная могучая цивилизация. Пусть одновременно живут пять миллиардов по сто лет, тогда срок жизни человечества составит сто тысяч лет — столько времени прошло от хомо эректус до Ковчега. При этом проблема, о которой мы говорим, наверняка как-то рассосется — либо ученые найдут решение, либо мутации исправят ошибку — не может не найтись выход в такой гигантской популяции.

— Постойте, — возразил Рубен, — если растягивать эмбрионы на сто тысяч лет, то придется активировать один в двадцать лет — все его потомки будут вынуждены скрещиваться друг с другом. Как это называется, инбридинг?

— Это не проблема, — возразил Амир. — Часть эмбрионов второго и третьего поколений можно консервировать и пускать в ход позже — так можно скрещивать генеалогические деревья, «взошедшие» в разное время.

— Пожалуй, все выглядит не так безнадежно, как мне казалось с утра. Сто тысяч лет развитой цивилизации — это и землянам не снилось. Если какая-нибудь другая пакость не обнаружится…

Все трое замолчали. По набережной прошла детсадовская группа — десятка три разноцветных разномастных детей от четырех до шести лет. Наверняка часть этих девочек бесплодна по воле судьбы. Но они нормальные дети, у них впереди нормальная жизнь, возможно, счастливая. А у тех девочек, что бесплодны? Скоро таких станет подавляющее большинство. Они будут вынуждены растить детей чужой крови. Можно ли считать это несчастьем, когда такова участь большинства? Как скажется на этих детях известие о том, что человеческому роду грозит смерть, пускай и отдаленная? Именно об этом думали замолчавшие посетители ресторанчика «У Марка», медленно потягивая пиво.

— Извините, господа ученые, — прервал молчание Рубен, — не получится ни триллионов, ни даже миллиардов. Как вы представляете себе общество, где каждая женщина ежемесячно должна проходить мучительную процедуру экстракции яйцеклетки во имя будущего цивилизации? Как будут себя чувствовать миллиарды бесплодных женщин, которые обязаны — не по велению души, а по правилам — выносить и воспитать суррогатных детей? Вероятно, подобное в принципе возможно. Но это будет не общество, это будет улей или что-то другое из жизни насекомых. Ни одному самому свирепому тоталитарному режиму на Земле и не снился такой контроль над личной жизнью граждан. Чтобы насадить такой порядок, нужно превратить планету в концлагерь. И зачем тогда эти пять триллионов рабов? Да, этот мир должно посетить как можно больше разумных существ. Но не рабов же! Свободных разумных существ, которые действуют по своей воле, живут по своим правилам. Так что забудьте про фактор размножения в сотню.

— Да, Рубен, здесь ты, скорее всего, прав, — продолжил Амир. — Мы думали о теоретической возможности. В реальности она, конечно, выглядит идиотской. А какой фактор по-твоему реален? Десятка?

— Десятка может быть, и то при правильной социальной политике. Если донорство яйцеклеток будет почетным и оплачиваемым. Если суррогатное материнство станет привычной нормой. Много разных «если»…

— При десятке имеем тридцать тысяч с одного эмбриона и сто пятьдесят миллионов в сумме. Тысячелетняя цивилизация с населением чуть больше десяти миллионов. Что же, скромно, но ради этого все равно стоило запускать Ковчег.

— А если благодаря замечательной социальной политике удастся выйти на фактор двадцать? Это сто с лишним миллионов на две тысячи лет.

— Если бы да кабы… — ответил Рубен. — Тут одно можно сказать. Ковчег более чем на половину был биологической проблемой. Сейчас судьба человечества Селины становится по большей части социологической задачей. Увы, на Земле социологические задачи решались из рук вон плохо.

— Если честно, — подытожил Крис, — мы, скорее всего, столкнулись не с проблемой, а с приговором.

— Даже если так, — сказал Рубен, — мы не должны убеждать людей, что это приговор. Да люди и не поверят. Надо честно сказать, что есть вот такая проблема, но чем четче мы будем проводить демографическую политику, чем большего коэффициента размножения мы добьемся, тем больше шансов, что проблема будет решена. Да, собственно, это так и есть.

Снова прошла детсадовская группа — та же самая в обратном направлении, видимо, возвращались с прогулки. Ухоженные дети, у которых все впереди — большая интересная жизнь, как бы там ни проводилась социальная политика. Им уже выпал счастливый шанс появиться на свет. В отличие от миллиардов потенциальных детей, которых была способна принять и прокормить планета.

— Крис, — прервал молчание Рубен, — ты, случаем, мою не пробил на поколение? Я ведь не знаю точно всю семейную родословную…

— Пробил, у нее четвертое. У тебя ведь есть общие с ней дети. Имеете шанс на своих внуков.

— Ты и свою, небось, пробил?

— Да. Шестое, Рубен, шестое…

Молчание

Какое из циклопических сооружений появилось на Селине первым? Конечно, стометровая параболическая антенна, способная держать точку на небе в течение одиннадцати часов ежедневно. Можно и не уточнять, что этой точкой была Солнечная система. День за днем огромная чаша на полупустынном плато в Южной Бореалии, как подсолнух, поворачивалась за Солнцем. Не за этим, слепящим, а за тем, исконным Солнцем, слабой звездочкой, видимой по ночам в бинокль. На частоте Стандарта Солнечная система молчала все сто тридцать лет, прошедшие с пуска Большой антенны. Ни регулярного сигнала, ни шума, выделяющего цель из прочих звездных систем. На других частотах она молчала тоже: несколько сканов по длине волны от полутора сантиметров до метра исключили какой-либо сигнал на уровне, в сто тысяч раз меньше того, что способна передать антенна на 60 световых лет другой такой же антенне с таким же приемником.

Каждые десять часов на протяжении ста тридцати лет она передавала позывной, за которым следовал пакет данных. По сути, это был сигнал SOS — каждые десять часов в течение 130 лет повторялась просьба о помощи: для спасения человеческого рода на планете требовалась сличить в мельчайших деталях все, что касается женских половых клеток здесь и на Земле: их структуру, химию, процесс деления и особенно поведение теломеразы. Давно стало ясно, что иначе не понять, почему последняя не выполняет свое назначение на Селине.

Представьте себе сложнейший неработающий механизм, который вроде бы есть точная копия другого — работающего. Как наладить тот, что не работает? Конечно же, для начала найти не заметные с первого взгляда отличия и потом пытаться их устранить. И биологи Селины пакет за пакетом передавали в Солнечную систему прорву информации о яйцеклетках, чтобы земляне смогли понять разницу без дополнительных вопросов, ответ на каждый из которых займет 120 лет.