Ковчег 47 Либра - Штерн Борис Гедальевич - Страница 46

— Он еще сказал, — добавил Джан, — что когда нас будет больше ста человек, нам придется изо всех сил работать, чтобы обеспечить себя и детей всем необходимым. Для этого нам придется стать фермерами, инженерами и строителями.

— Но сначала мы, старшие, — продолжил Жюль, — должны стать вашими учителями и воспитателями. И вы должны стыдиться перед нами за несделанные задания и за всякие глупости.

— Не совсем так, — возразила Лиза, вдруг став спокойной. — Он сказал: главное, чтобы как можно больше людей увидели этот замечательный мир. Поэтому мы должны заботиться друг о друге, беречь и любить друг друга, особенно самых маленьких. И помогать им появляться на свет всеми способами.

Когда наступил вечер, как-то само собой получилось, что на веранде собрались все — все двадцать восемь человек планеты, включая дежурных по кухне и малышей. Кэт с Лизой держали на коленях по младенцу, еще четверо, едва научившихся ходить, ползали по собакам у ног Лизы, а еще четверо устроились под столом. В этот вечер, как и во все последующие, они больше не рассказывали друг другу сладко-жутких сказок. Они обсуждали походы на север вдоль побережья и вверх по реке, спорили о том, как должны быть устроены фермы, как самим ловить рыбу в реке и в море. Когда солнечный диск полностью погрузился в океан, они увидели зеленый луч — он появлялся здесь чуть чаще, чем на Земле. А потом медленно гасли горы, переходя от ярко-розового к темно-бордовому и далее к фиолетовому. Вечер выдался теплым, малыши уснули — кто под столом, кто на коленях. А старшие, внезапно повзрослев, никак не могли наговориться.

Первопроходцы

На высокой дюне, где расступаются сосны, открывая вид на море, на скамейке перед кострищем сидели двое — мужчина лет пятидесяти и парень лет тридцати.

— Я окончательно созрел — в конце апреля иду через горы к Волге. Если не найду компанию, иду один, — заявил парень.

— Марк, зачем такая спешка? Программа движется, через девять лет у нас будет гидроплан — весь путь до Волги на нем займет два-три часа.

— Почему я должен ждать девять лет, когда всего в семистах километрах от нас за хребтом течет великая река, такая, какую никто из нас не видел своими глазами — только в земных фильмах? Всего семьсот километров в один конец. Люди на Земле пересекали куда большие расстояния безо всяких гидропланов. Короче, я иду.

— Каким путем ты хочешь идти?

— Сначала вверх по Рейну. Затем с того места, где Рейн выходит из каньона, — вверх на левый отрог и по нему траверсом к леднику, затем на Белый перевал. С перевала прямо вниз к безымянной реке, которая впадает в озеро Чад. Судя по снимкам зондов, там нет никаких каньонов и водопадов. Сплавлюсь по реке до озера, пересеку его на лодке до истока Гудзона. Ну а по Гудзону до впадения в Волгу — прямой водный путь.

— Этим снимкам с орбиты десять с лишним тысяч лет. За это время все могло измениться.

— Да, выросли леса, чуть похолодало. Но речные долины и хребты не меняются за такой срок. Да и как можно заблудиться при такой ясной топографии: горный хребет, разделяющий бассейны океана и огромной реки.

— Хорошо. Чем питаться будешь?

— Подножным кормом, охотой, рыбой.

— Ладно. Только один ты не пойдешь ни в коем случае. Не забудь, что на обратном пути тебе придется выгребать шестьсот километров вверх по реке. Вас должно быть минимум трое. Я могу тебе порекомендовать двух попутчиков — они тоже заговаривали об экспедиции к Волге. Ты их знаешь, но давай сначала я поговорю с ними сам. Возьмете коротковолновый передатчик, рулонную солнечную батарею, надувную лодку — все это у нас есть.

Разговор происходил в конце марта, а в начале июня четверо путешественников на перевале повалились спиной в снежный сугроб, выпутались из лямок рюкзаков и, пошатываясь, пошли к восточному склону. С каждым шагом перед ними разворачивалась панорама, которую до них не видел ни один человек, — внутренняя равнина огромного материка. Только птицы видели эту панораму да еще матерый горный козел, который посмотрел с перевала тяжелым взглядом на материковые дали, развернулся и пошел назад — что-то ему там не понравилось.

Крепкий ветер с той стороны трепал куртки и надувал капюшоны. На ветру лавировала стая галок, то пикируя вниз к долине, то взмывая в потоке воздуха назад к перевалу. Все четверо встали у края крутого склона, раскинув руки, наклонившись вперед — ветер поддерживал их. Так бы им и полететь, планируя вниз подобно галкам — над крутым снежным склоном, над сероватым ледником, над черной мореной, над зелеными лугами долины, над бирюзовым горным озером, снова вниз вдоль реки к синей равнине, к серебристому озеру Чад, из которого по неведомому Гудзону рукой подать до Волги. Увы, законы физики не позволяют подобного. Пришлось парням возвращаться к рюкзакам, вновь впрягаться в них и тяжело, испытывая симптомы горной болезни, шагать через перевал. Но законы физики позволили им испытать другой вид радости: скользить вниз по плотному, чуть размокшему снегу прямо на подошвах ботинок, сидя верхом на палках, как на детских лошадках. Марк даже встал во весь рост, скользя чуть подавшись вперед, расставив руки с палками. За две минуты они с радостными криками проехали склон, остановились на пологом выкате, оказавшись на пятьсот метров ниже перевала у начала ледника. Там было намного теплей, тише, и горная болезнь ушла за несколько минут.

Чуть отдышавшись, путешественники отправились вниз по пологому ровному леднику, где шлось легко, несмотря на усталость. Однако ближе к концу ледника пошла сплошная мучительная морена из крупных булыжников. Выход был найден с краю — между боковой ледниковой мореной и крутым склоном долины шел моренный карман — распадок, покрытый самой настоящей почвой, оазис вдоль края ледника. Короткая плотная трава, желтые лютики, кое-где маленькие прозрачные озерца и настоящее тепло: высокогорный рай. Вскоре путешественники миновали ледник и вышли на плоское травянистое дно долины, где течет речка, берущая начало из пещеры в языке ледника. Здесь решили заночевать.

Когда над боковым хребтом появился серп Деймоса, начали зажигаться звезды и вскипел чай, пришло время поговорить о прошедшем дне, о планах на завтрашний день и вообще поговорить. С приятной здоровой усталости разговор клеится сам собой. Тем более что день был замечательным — одолели хребет, увидели Внутреннюю равнину, хлебнули впечатлений при спуске «глиссером» с перевала. Наконец, речь зашла о завтрашнем дне и перескочила на реку: не пора ли воспользоваться лодкой.

— Кстати, эта река до сих пор безымянная, и у нас есть полное право дать ей имя, — сказал Алекс. — Марк, ты у нас старший, твое право.

— Честно говоря, теряюсь…

— Ты кто у нас по национальности?

— Меня назвали Марком в честь Марка Селина, а он был русским. Поэтому я и решил стать русским. Уже неплохо читаю, хотя говорю через пень-колоду.

— Вот и вспоминай какую-нибудь русскую реку. Ты же хорошо знаешь географию Земли.

— Нева… Хотя нет, Нева — равнинная. Пусть будет Бия. На ней тоже горное озеро есть, называется Телецкое.

— Стой, стой! — Вскричал Йоран. — Тебе — только река, дай другому назвать озеро.

— Хорошо, сам и называй. А ты кто у нас по национальности?

— Итальянец. Еще отец так решил, насмотревшись фильмов Феллини. Так что я уже потомственный.

— Давай итальянское озеро. Марк подскажет, если что.

— Я и сам могу… Пусть будет Комо. Тоже горное, на горной реке. Красивое.

— Итак, решено — река Бия и на ней озеро Комо, — подытожил молчащий до того Джин. — Кстати, Алекс, а кто у нас ты по национальности?

— Не знаю, мне, честно говоря, не нравится вся эта затея с национальностями. Хотя меня назвали тоже в честь Селина… Марк, я в каком-то смысле твой внук, но я решил остаться без национальности. На Земле деление по национальностям ни к чему хорошему не привело.