Я за тебя умру (сборник) - Фицджеральд Френсис Скотт - Страница 10

Профессор Шейфер и доктор Винчинтелли отправились в кабинет профессора в том же здании.

– Меня не будет дня три-четыре, – сказал профессор. – Вот вам несколько последних инструкций на заметку: мисс Катценбо говорит, что хочет уехать, а поскольку она у нас не на принудительном лечении, мы не в силах ее остановить – так что задержите ее под каким-нибудь предлогом, пока из Нью-Йорка не приедет ее сестра. Это очевидная параноидная шизофрения, но если они отказываются от принудительного, что мы можем поделать? – Он пожал плечами и взглянул на свой листок. – Пациент Аренс склонен к самоубийству; внимательно следите за ним и удалите из его комнаты все мелкие предметы. Здесь нужна предельная бдительность: помните мячи для гольфа, которые мы нашли при аутопсии у мистера Кейпса? Далее, я думаю, что миссис О’Брайен можно считать излечившейся и отпустить. Поговорите с ней и напишите ее семье.

– Очень хорошо, профессор, – сказал Винчинтелли, усердно строча в блокноте.

– Карстерса переселите в «Кедры». Ночью в полнолуние он мяукает и не дает никому спать. И наконец, есть еще отдельные предписания и рутинные мелочи, понятные сами по себе. – Итак, – он откинулся на спинку кресла, – полагаю, это всё. У вас остались какие-нибудь вопросы?

Винчинтелли задумчиво кивнул.

– Насчет братьев Вудс, – сказал он.

– Вас постоянно волнуют эти братья Вудс, – нетерпеливо отозвался профессор Шейфер. – В их случае не стоит ожидать ничего особенно интересного. До сих пор они неуклонно деградировали.

Винчинтелли кивнул в знак согласия.

– Сегодня я попытался отвести их на ланч, – сказал он. – Ничего не получилось. Тот, что воображает себя вокзальным диспетчером, кричал, когда уходил.

Профессор взглянул на часы.

– У меня только десять минут, – предупредил он.

– Позвольте мне вкратце вспомнить их историю, – сказал Винчинтелли. – Братья Вудс – богатые и преуспевающие биржевые маклеры; старший, Уоллес, теряет рассудок во время обвала рынка в двадцать девятом, набивает себе карманы телеграфной лентой с биржевыми котировками, и его срочно отправляют сюда. Потом он начинает воображать себя парикмахером, и у нас возникают трудности всякий раз, когда ему удается заполучить инструмент для стрижки. Был несчастный случай с париком миссис Рейнард… я уж не говорю о том, как он пытался добраться до растительности на вашем лице с маникюрными ножницами…

Профессор тревожно провел ладонью по своей бороде.

– Второй из братьев, Уолтер, занимался иностранными облигациями. Он сошел с ума после революций в Южной Америке и прибыл сюда в твердом убеждении, что умеет говорить только на испанском. Третий брат, Джон, специализировался на акциях железнодорожных компаний и сохранял разум вплоть до осени тридцать первого года, когда упал в обморок и очнулся, полагая, что его профессия – объявлять расписание поездов на вокзале Гранд-Сентрал. Есть еще и четвертый брат, Питер; он вполне нормален и продолжает управлять делами.

Профессор снова посмотрел на часы.

– Все это совершенно верно, доктор Винчинтелли, но, к сожалению, мне пора. Если вы хотели как-либо скорректировать их курс лечения, мы обсудим это, когда я вернусь.

Под довольно-таки хмурым взглядом Винчинтелли он принялся засовывать бумаги в портфель.

– Но, профессор…

– Мне представляется, что мы должны сосредоточить свое внимание на более перспективных больных, нежели братья Вудс. – И с этими словами профессор торопливо покинул кабинет.

Винчинтелли еще сидел там, с угрюмым разочарованием глядя в пространство, когда на столе зажглась маленькая красная лампочка и в комнату вошла мисс Шейфер. Доктор встал.

– Отец уехал? – спросила Кей.

– Наверно, вы еще успеете его догнать.

– Это не обязательно. Я просто хотела сообщить, что в переплетной сломался пресс.

Он посмотрел на нее с неприкрытым восхищением.

– Глядя на вас, – сказал он, – трудно поверить, что вы дипломированный врач.

– Это следует считать комплиментом? – равнодушно спросила она.

– Да, комплиментом вашей юности. Стать врачом – на свете не может быть лучшего призвания. Но стать психиатром… – в глазах его загорелся огонек экзальтации, – это значит попасть в общество равных, самураев профессии. И в один прекрасный день, когда вы увидите прекрасные башни нашего Института психиатрических исследований, вздымающиеся к небу наравне с башнями Рокфеллеровского института…

– Мне кажется, – медленно промолвила Кей Шейфер, – и эта мысль посещает меня уже не в первый раз, что вы сами находитесь на ранней стадии маниакально-депрессивного психоза. – Он уставился на нее, и она продолжала: – А еще мне кажется, что скоро и я заболею тем же, если не вырвусь отсюда. По-моему, отец должен понять, что у меня нет к этому способностей.

В двадцать три года Кей обладала стройной фигурой, изящных очертаний коей не скрывала даже весьма строгая белая униформа. Ее карие глаза энергично блестели, а серьезное лицо порой освещалось внезапными вспышками веселья. Сегодня, однако, серьезность не покинула его и тогда, когда она произнесла следующую фразу:

– Место, которое идеально подходит молодому врачу-невротику с непомерными амбициями, может совсем не подходить девушке с интересным носом.

Месяц тому назад Винчинтелли предложил ей выйти за него замуж и получил отказ, подкрепленный смехом. Интуиция подсказала ему, что сейчас еще не время повторять свое предложение, но он продолжал с тревогой вспоминать ее позу у окна – позу птицы, которая вот-вот улетит.

– Это потому, что вы еще не научились относиться к своей работе профессионально, – сказал он тоном, каким говорят с маленькими несмышлеными девочками, волнующимися по пустякам. – Если вы видите больного с тяжелым недугом, это вас угнетает – реакция, вполне естественная для профана, но совершенно неприемлемая для специалиста по нервной системе. Они всего лишь пациенты – даже их страдания совсем иного качества, нежели у нас. Это все равно что наделять ломовую лошадь восприимчивостью образованного человека.

– А мне кажется, что никакой разницы нет, – призналась Кей. – Я знаю, что отец не может переживать за каждого, кого он лечит, но из-за этого он очерствел. Я просто со всем смирением говорю, что не подхожу для этой работы.

Он подошел и стал рядом с ней, даже осторожно коснулся ее обнаженной руки чуть пониже локтя, но сразу же отдернул свою руку, словно почувствовав некое отвердение пор.

– Позвольте мне помочь вам, Кей. Если бы вы связали свою жизнь с…

Его прервал щелчок: на профессорском столе снова загорелась красная лампочка. Он нетерпеливо отодвинулся от Кей и крикнул: «Войдите!» Это оказалась секретарша профессора.

– Прибыл мистер Питер Вудс из Нью-Йорка, доктор.

– Мистер Вудс… ах да! – Винчинтелли распрямился; напряженность сошла с его лица, сменившись выражением учтивого добродушия, с каковым он и приветствовал переступившего порог мистера Вудса.

Это был высокий молодой человек с приятной внешностью и манерами. На лице его была написана озабоченность, характерная для тех, на кого давит бремя большой ответственности.

– Доктор Винчинтелли? – сказал он. – Я так понимаю, профессор Шейфер в отъезде?

– Входите, мистер Вудс, чрезвычайно рад с вами познакомиться. Сожалею, что профессора сейчас нет, но поскольку я занимаюсь в особенности вашими братьями, надеюсь, что смогу послужить удовлетворительной заменой. Фактически…

Внезапно Питер Вудс рухнул в кресло перед столом.

– Я приехал не из-за братьев, доктор Винчинтелли. Все дело во мне.

Винчинтелли вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся к Кей.

– На этом все, мисс Шейфер, – сказал он. – Я поговорю с мистером Вудсом.

Только теперь Питер Вудс заметил, что в комнате есть кто-то другой, и, обнаружив, что его признание слышала привлекательная девушка, невольно поморщился. Тем временем Кей рассматривала его – безусловно, он был самым симпатичным мужчиной из всех, что попадались ей после окончания медицинского колледжа, однако более пристально она изучала движения его рук, игру лицевых мышц, изгиб губ в поисках того напряжения, в котором медики видят опасный симптом душевной болезни.