Нет ничего дороже
(Рассказы) - Воробьев Евгений Захарович - Страница 11

Бабка Василиса принялась носиться по избе, переставляя с места на место без всякого смысла и толку горшки и табуретки, хватаясь то за ухват, то за веник.

Дочка её Дарья Дмитриевна покраснела так, что избыток румянца залил даже шею. Она совсем не знала, куда девать свои большие руки, и всё проверяла, не распустился ли платок.

Луговой подхватил на руки белоголового Стасика.

— Стасик, узнаёшь меня?

— Узнаю, — неуверенно пробормотал Стасик.

— Помнишь, как ты с сахаром знакомился?

— Помню.

В день прихода наших в деревню Луговой протянул Стасику на ладони несколько кусочков рафинада. Стасик сперва с недоумением смотрел на эти белые квадратные камешки, потом боязливо взял и принялся играть ими. Он и не подозревал, что камешки сладкие…

В избе становилось всё многолюднее. Легковая машина всполошила деревню. А когда узнали, кто приехал, все, наскоро приодевшись, повалили к Жерносекам.

Штаб полка, которым командовал Позднышев, простоял в Замошенцах несколько месяцев. Дивизию тогда вывели во второй эшелон, и она пополнялась, приводила себя в порядок и готовилась к прорыву немецкой обороны юго-восточнее Витебска.

Прошло три года, но многие, особенно женщины, узнавали Позднышева. Лугового в его штатском костюме узнать было труднее.

На пороге вновь появился Антон Иванович. Он особенно лихо козырнул и отрапортовал:

— Машина на соседнем дворе, под навесом. Сторож выделен. Какие будут распоряжения?

— А как у вас с ужином, ночлегом?

На старую квартиру определился.

— Даже не сомневайтесь, — тотчас же донёсся из сеней удивительно мелодичный женский голос.

— Тогда вы свободны, — улыбнулся Позднышев. — Можете отдыхать.

— Есть отдыхать!

Антон Иванович снова козырнул, ухарски повернулся на каблуках и исчез в сенях. Как всякий сверхсрочник, Антон Иванович хотел показать всем, и прежде всего демобилизованным, что значит настоящий служака.

— Заходите, заходите, что вы там в сенях хоронитесь, — не уставала приглашать бабка Василиса.

Потом гости зашушукались, засуетились, попятились к двери и исчезли. Дарья и бабка Василиса собирали на стол, покрытый льняной скатертью. Уже отпотевали крынки с молоком, принесённые из погреба, уже шипела на загнетке сковорода с глазуньей из двухзначного числа яиц, уже ждало на столе блюдо с холодцом. Капуста и солёные огурцы стояли, как им и полагается, по соседству с водкой.

Гости и хозяева расселись за столом, причём Позднышева усадили в красном углу.

В этот момент на пороге появился черноволосый, взлохмаченный человек в вылинявшей добела гимнастерке.

— Сова и ночью кур видит, — сказала бабка Василиса.

— Здравья желаем, с похмелья помираем! — очень громко ответил вошедший и уже потом представился — Михайло Степанович Метельский, председатель замошенской советской власти.

Он уселся рядом с Позднышевым и, с места в карьер, попросил:

— Бабы гуторят, рассказчик ты больно хороший. Может, сделаешь вечером доклад о текущем моменте?

— Согласен.

Дядя Михась разлил водку по стаканам и громоподобным голосом провозгласил:

— За освободителей и защитников нашей жизни, за Советскую Армию, за солдат, сержантов, старшин, офицеров, генералов и адмиралов!

Дядя Михась тяготел к торжественным словам.

— Та-ак… В академию? Учиться? Ну что же, это можно, — важно разрешил дядя Михась. — Значит, академиком будешь. Это нам требуется…

Затем дядя Михась повернулся к Луговому и строго взглянул на него:

— Ты своему министру скажи, чтобы он про Замошенцы не забывал. И нам электричество требуется. Спим и во сне видим.

Позднышев чокнулся ещё раз, затем решительно отставил стакан. Он быстро отужинал, достал полевую сумку и Стасик повёл его в холодную баню. Там в тишине он стал готовиться к докладу.

Заторопился и дядя Михась. Через несколько минут он уже названивал из сельсовета по телефону. Он орал истошным голосом, вызывая соседские сельсоветы, и приглашал на доклад.

«Будут знать, с кем дружбу водим! Подполковники приезжают в Замошенцы к дяде Михасю доклады делать».

Собрание началось поздно вечером, школа была битком набита. На первых скамейках сидели гонцы из соседних деревень и хуторов.

— На повестке дня у нас — один вопрос, — торжественно и громогласно объявил Михась. — Академик Позднышев сделает доклад о текущем моменте…

Тут дядя Михась подумал и добавил:

— …о текущем моменте нашей действительности и жизни.

Доклад был обстоятельным, но ещё больше времени заняли ответы на вопросы, которых было множество.

Когда Позднышев, Луговой и дядя Михась вышли после собрания в черную звёздную ночь, они услышали то осекающийся, то вновь возникающий рокот мотора.

Что это у вас за мотор? — спросил Луговой. — Вроде хочет работать, да не может.

Дядя Михась вытянул шею, повернулся боком и вслушался.

— Это наше «длинное зажиганье», иначе сказать — Зина Барабанова и ваш шофёр над движком колдуют. Девка на все проценты, лучше нельзя придумать, а с движком никак не управится.

Наутро гости пошли пройтись по деревне, наведались в новые дома, откуда ещё не выветрился запах смолы и стружки.

— На той неделе последнюю землянку порушили, — сообщил не без гордости дядя Михась.

— И зря, — сказал Луговой. — Одну землянку нужно было сохранить. Обнести заборчиком и сохранить. Для потомства.

— И то верно, — вздохнул дядя Михась. — Не догадались!

Антон Иванович давно был готов к отъезду, но на этот раз не проявлял никаких признаков нетерпения.

У машины стояла высокая девушка в замасленном комбинезоне и с чёрными руками. Она была с непокрытой головой, и, когда прядь волос, отливающих золотом, падала ей на глаза она поправляла полосы движением локтя. Брови её тоже были золотистые. Глаза в светлых густых ресницах освещали тёплым голубые светом веснущатое лицо.

— Значит, Зиночка, с Антоном Ивановичем, поскольку он одинокий, дружите, а с нами знаться не хотите? — спросил Луговой, усаживаясь в машину.

— Где нам майоры! Образование не позволяет. Семь классов на двоих с подругой…

— Вы как сюда ехали? — перебил Зину дядя Михась и в ожидании ответа повернул голову вбок, как это делают все контуженные, которые слышат на одно ухо.

— Через Аксиньино, — сказал Позднышев, он уже занес ногу на подножку машины.

— Через Аксиньино? — ужаснулся дядя Михась, словно машина всю дорогу ехала по минным полям. — Зачем же такой крюк? От Запрудного берите влево, мимо Княжьего болота, через лес, где сапёры секретную дорогу для танков построили, и, мимо плотины, по Сапёрному мосту на тот берег. Километров на двенадцать экономию наведёте.

— Так ведь тот мост был временный? — удивился Луговой.

— Временный! Вечной постройки мост. Для танков строен. Его так и народ называет — Сапёрный мост. Ни один паводок ему не страшен.

— Плотина-то взорвана? — продолжал удивляться Луговой.

— Немцы взорвали, а мы починили.

«Мой мост и моя дорога! Живут! — взволнованно подумал Луговой. — Выходит, сапёры не только разрушали. И впрок строили!..»

— Нужно будет на свою карту поправки внести, — сказал Позднышев, а мысленно себя пристыдил. «Как свои пять пальцев, как свои пять пальцев! Не нужно хвастать…»

Наконец, сказаны все слова благодарности и привета, выслушаны все пожелания и напутствия. Машина в пути.

— Ты извини, Антон Иванович, что задержались, — сказал Луговой, стараясь быть серьёзным. — Зато отдохнул ты как следует. Выспался сразу за несколько дней.

— Как же, выспишься у них! Полночи с этим проклятым движком провозился.

— Антон Иванович сердится! А кто же тебя заставлял?

— Да всё этот председатель тугоухий. Такой настырный мужичонка! Попросил помочь, я отказался. Тогда он, хитрый черт, попросил только дать механику консультацию. Ну, как тут откажешься?