Схватка
(Повесть о ростовских подпольщиках) - Агуренко Борис Петрович - Страница 6

Когда председатель Войскового круга Харламов предоставил слово главнокомандующему вооруженными силами Юга России генералу Антону Ивановичу Деникину, грянула овация, все встали и стоя приветствовали человека, к которому теперь были обращены взоры с упованием и надеждой.

Деникин стоял перед бушующим восторгом залам, растроганно улыбался, касаясь белоснежным платком кончиков усов. Выждав нужное мгновение, он поднял руку. Зал загремел аплодисментами с новой силой, но когда генерал спрятал платок в карман и вынул взамен несколько листков, зал быстро затих. Даже в этом сказывалась вековечная привычка казаков к дисциплине, к сильной руке.

— Господа, члены Войскового круга, — начал Деникин речь, — я так взволнован вашим приемом, так обвеян вашей лаской, что вряд ли сумею сказать все то, что хотел сказать, и сказать так, как хотел… С чувством душевного волнения, после года отсутствия, я вновь приехал в Новочеркасск, в тот город, где с огромным трудам, окруженные слепою стеной злобы, предательства и непонимания, три великих русских патриота Каледин, Корнилов и Алексеев начали строить заново русскую государственность. Я приехал исполнить свой долг: поклониться праху мертвых и приветствовать живых, чьими трудами и подвигами держится донская земля, — я приехал приветствовать Войсковой круг, олицетворяющий совесть, разум и волю Всевеликого войска Донского…

Речь Деникина лилась уверенно и спокойно. Немало времени потратил он на ее составление, понимая, что в такой день он должен быть не только убедительным, но и обязательно эмоциональным.

— Не могут же донцы допустить, — ронял генерал грустные слова в благодатную почву, — чтобы наглые пришельцы — красноармейцы — сели на их землю, лишили свободы, обобрали их до нитки и послали в братоубийственный бой против своих же казаков, как это делается в северных округах. Я верю в здравый разум, русское сердце и любовь к родине донского казака, я верю, что наша внутренняя разруха, которой я не могу и не хочу быть судьей, не отразится на нашей общей работе против врага Дона и России, и Дон будет спасен…

Сторонники Деникина стремились созвать вторую сессию Войскового круга как можно быстрее, особенно их натиск усилился после революции в Германии и, по сути, так и не удавшихся попыток установить связи с англичанами и французами, получить от них помощь. Союзники хотели на Юге иметь дело только с Деникиным, а уже через него с Красновым. Пришлось уступить. Но и этого было мало союзникам. Они, конечно, не афишируя своих устремлений, договорились о разделе влияния: Англии должен быть подчинен Кавказ и южная часть Донской области по линии реки Дон до Царицына, Франции — Крым, Таврия и северная часть Донской области.

10 февраля капитан Фуке, находившийся в это время в Новочеркасске, пригласил атамана Краснова в «Центральную» гостиницу и в присутствии французского консула Гильоме предложил подписать условия соглашения о помощи Войску Донскому.

Краснов мало хорошего ждал от этой встречи, но то, что он прочел, потрясло его:

«1. Мы вполне признаем полное и единое командование над собой генерала Деникина и его совета министров.

2. Как высшую над собой власть в военном, политическом, административном и внутреннем отношении признаем власть французского главнокомандующего генерала Франше д’Эсперро.

3. Согласно, с переговорами 9 февраля (26 января) с капитаном Фуке все эти вопросы выясняются с ним вместе и с сего времени все распоряжения, отдаваемые войску, будут делаться с ведома капитана Фуке.

4. Мы обязываемся всем достоянием Войска Донского заплатить все убытки французских граждан, проживающих в угольном районе „Донец“, и где бы они ни находились в происшедших вследствие отсутствия порядка в стране…»

Дальше Краснов не смог читать. Он положил руку на блестящий лист бумаги со страшными словами и, откинувшись на спинку кресла, пробормотал:

— Но, господа… Это же!.. Это же!..

— Это единственный возможный вариант нашего сотрудничества! — капитан Фуке встал, давая понять, что разговор окончен.

Краснов вскочил, как будто в ногах распрямились пружины:

— Я доложу эти предложения моему правительству.

Фуке развел руками…

Оттягивать дальше для атамана созыв Войскового круга не имело смысла. И так уж была на носу дата, которую он назначил для второй сессии еще в сентябре, — 14 февраля. Краснов решил довести до сведения депутатов Войскового круга требования французов и, чем черт не шутит, может на этом отыграть свое последнее сражение.

Но первый же день работы Круга показал: все его надежды тщетны. Когда походный атаман Денисов принялся докладывать о положении на фронтах, ему нечего было оказать: всюду разложение, отступление, неудачи.

По сложившейся традиции, никто не предъявляет претензий наказному атаману. Все направляют критику на походного атамана и начальника штаба. Затем зачитывается решение, в котором требуется отставка генерала Денисова и полковника Полякова.

Краснов с перначом в руках произносит речь и пытается представить доклад Денисова несколько в ином свете, рассказывает о французских требованиях. Его плохо слушают. Заканчивает он речь словами о том, что если Войсковой круг принимает отставку командующего Донской армией и его начальника штаба, то он, Краснов, тоже уходит в отставку. Круг молчит. И Краснов уходит. Так решилась почти полугодовая задача, кто кого — Деникин Краснова или Краснов Деникина.

Атаманом Всевеликого войска Донского избрали брата известного идеолога белоказачьего движения генерал-лейтенанта Африкана Богаевского, о котором позднее очень точно скажет прокурор Донской области Калинин: «Он обладал симпатичными свойствами, которые удовлетворяли в равной мере и Деникина, и Харламова, — полной бездарностью и умением никому не противоречить».

Так заменилась одна белая власть другой. Лагерь контрреволюции становился более тесным. Мрак над Доном густел.

Полмесяца назад «за рубеж», в Донбюро, ушли Ольга Ильина и Нина Бородкина. Если все сложилось удачно, они должны вот-вот вернуться. Но у комитета уже накопилось много различных важных документов — и донесения военного характера, и материалы областной конференции подпольщиков.

На этот раз в поездку отправлялись сразу трое — Анна, Варя, Вернидуб. Анна и Варя имели студенческие документы. Вернидуба прикрыли более основательно: у него была справка, в которой значилось, что инвалид Д. И. Вернидуб направляется в Харьков как уроженец этого города для получения протеза в ортопедической мастерской. Все его документы были подлинные, выданы союзом увечных воинов и подписаны почетным председателем генералом Чернояровым и председателем прапорщиком Ковшуридзе. Ими же была написана просьба оказать содействие при переходе через линию фронта.

Донбюро к этому времени уже перебралось в недавно освобожденный от белых Харьков. Посланцы ростовчан поездом доехали до станции Никитовка. Потолкались здесь на базаре и, прикинувшись случайными попутчиками, наняли подводчика, на санях добрались до Дидиевки, где находился передовой пост белых.

Комендант Дидиевки, старый полковник, небрежно взглянув на документы просителей, сказал:

— Чушь! Возвращайтесь, господа, в Никитовку. Никакого пропуска дать вам не могу— по справкам, извините, через фронт не ходят.

Вернидуб подошел к столу, тяжело стуча протезом, и сказал:

— Господин полковник, это написал генерал! А он, думаю, знает, что можно, а что нет.

Полковник устало улыбнулся.

— Мне нравится, молодой человек, ваша вера в авторитет старших. Но генерал — в Ростове, далековато. Я же — здесь. Не могу-с. Честь имею. А девицам вообще в такое время дома сидеть полагается. Вот-с! Ах да, вы студентки! Сиречь — необыкновенные. Но — увы, увы!

Тогда вмешалась Анна. Потихонечку подвигая полковнику документы, она умоляюще заглянула в его глаза:

— Господин полковник, как отца родного прошу — посмотрите всё же документы. Может, есть возможность выдать пропуск? Ну, посмотрите, — мне необходимо к маме. Папы давно нет, красные его убили. Ну пожалуйста, господин полковник!