Исцеление (СИ) - Сойфер Дарья - Страница 49

Отключиться удалось лишь после пятого похода на кухню за водой и, что уж греха таить, шоколадкой. Приснилось детство, старый двор у школы. И будто бы поздняя осень: деревья голые, хотя листьев на земле нет. И как-то зябко, пасмурно, кричит ворона. А потом вдруг оказывается, что это не ворона, а Пашина мама зовет сына из окна низким хриплым голосом. Кругом — никого. Ни людей, ни машин. И Ника понимает, что кроме нее Исаева некому отыскать, и она бежит за гаражи, где он всегда играл с мальчишками. Гаражи почему-то большие, их много. Она бродит среди них, как в большом сером лабиринте, и никак не может найти ни Пашу, ни выход. И вдруг что-то хрустит под ногами. Она смотрит вниз — большое черное перо. И чем дальше, тем больше этих перьев. Ступает с омерзением, не в силах вернуться назад, и за очередным поворотом видит огромную дохлую птицу. Вздрагивает — и с облегчением просыпается.

Ника села на кровати, провела по липкому от холодного пота лицу ладонью. Сон, всего лишь сон. Но внутри остался колючий осадок, и она поняла, что если сейчас же не поговорит с Исаевым, сойдет с ума.

Оделась, приготовила кофе. Пока пила, заглянула в сонник. Так и есть! К неприятному известию. Набрала Пашу и вновь не смогла пробиться через автоматического цербера.

— Куда ты собралась? — пришлепала на кухню босая Ленка, подслеповато щурясь. — Еще только восемь!

— Мне снилась мертвая ворона. Поеду к нему.

— Ты — чокнутая, — вынесла вердикт Макарычева и побрела умываться.

Ника натянула красный комплект, молясь про себя, чтобы все было хорошо, то самое платье, в котором когда-то заявилась к Паше с тортом, и вышла из дома. Стало прохладно: приближение лета не помешало погоде испортиться. Ветер резкими порывами обрывал цветы с каштанов, поднимал сухую пыль.

Карташова взглянула наверх, в темнеющее небо. Будет дождь. А она без зонта и куртки, и явно зря, потому что руки уже покрылись гусиной кожей. Кажется, мама что-то говорила про похолодание, но сложно бывает выцепить дельные вещи из всего, что она тарахтит. Ника поежилась и домой решила не возвращаться. Обычно она пренебрегала приметами, но после такого сна… В конце концов, тут не так уж далеко, можно добежать.

Поспешила к Пашиному дому пешком. Не стала связываться с троллейбусом: будний день, утро. И народ на работу едет, и бабушки на рынок. И ждать неизвестно сколько. На своих двоих надежнее. Торопилась, периодически срываясь на бег, чтобы не попасть под дождь.

Вот он, двор, в котором они выросли. Но теперь здесь все иначе, чем во сне. Зеленые деревья, новенький детский городок, о котором когда-то они не могли и мечтать. И от этой мысли стало легче. Нечего было бояться, мало ли, что подкинет подсознание на нервной почве.

На асфальте уже появились первые темные пятнышки, первые капли ударили по затылку, и Ника, довольная собой, вскочила в подъезд. Взбежала по ступенькам, вспоминая, как они вместе волокли коляску с Никитой, не сдержала ностальгической улыбки. Все будет хорошо, как только она могла сомневаться?

Знакомая дверь, кнопка звонка. Ужасная трель, надо будет непременно ее сменить. Ну же, Исаев, где ты? Минута, другая — тишина. Набрала его домашний номер, прижалась ухом к двери. Звонки есть. Но никто не подходит. И глазок темный, свет в коридоре не горит.

Тут Нику осенило: надо было сразу смотреть, здесь ли его машина. Спустилась, распахнула скрипучую железную дверь и остановилась перед стеной ливня. Оглядела двор, но так и не увидела Пашиного авто. Вздохнула. Можно было бы переждать дождь у мамы, тут два шага. Но там все напоминает об Алинке… Начнутся расспросы… Нет, ну его. Такси — и в больницу.

Еще только подъезжая к тринадцатой, Ника вытягивала шею, пытаясь издалека различить среди десятков припаркованных машин ту самую. Может, и не новенький «ягуар», зато добрая и верная рабочая лошадка. Но ее нигде не было. Расплатившись, Карташова бросилась к крыльцу приемного отделения, безуспешно прикрываясь от дождя сумочкой. Зарядило надолго: в лужах уже вздувались пузыри, мутные потоки стремились к решеткам канализации. Надо же, совсем недавно она была здесь с Пашей и плачущим Никитой на руках. А потом дорога домой, ужин, первый поцелуй… Ника тряхнула головой. Не время разводить нюни.

Вошла в приемное, оставляя на плитке мокрые следы и беспомощно озираясь. Посещения еще не начались, и Ника только сейчас сообразила, что в хирургическое ее просто так, с улицы, никто не пустит.

Нашла на информационной доске телефон ординаторской, где они когда-то сидели. С третьего раза удалось дозвониться. Ответила суровая женщина.

— Исаев в отпуске, — отрезала она. — Будет через две недели.

И снова короткие гудки. Ника уже отчаялась и собиралась уходить, как вдруг из смотровой вышел Поспелов. Быстрым шагом он двигался к выходу, и она одним прыжком перегородила ему дорогу.

— Евгений Игоревич! — выпалила она. — Я — Вероника Карташова, Вы меня оперировали вместе с Пашей. Помните? Осложнения после гангренозного аппендицита?

— Здравствуйте, — он сосредоточенно кивнул. — Извините, я тороплюсь, сейчас должны подвезти пациента…

— Я понимаю, но это быстро! Я ищу Пашу, а он не отвечает на звонки… Я волнуюсь… Это правда очень важно! — от отчаяния она вцепилась в его рукав.

— Ладно-ладно. Успокойтесь, — он отдернул руку и потер мушкетерскую бородку. — Паша собирался на дачу с Фейгиным. Илья Владимирович, наш анестезиолог.

— Высокий такой?

— Да. Наверное, там проблемы со связью, — Поспелов взглянул на нее пристально, видимо, что-то обдумывая, потом вздохнул. — Я дам вам его телефон. Но только в виде исключения!

— Конечно! — обрадовалась Ника, переписала цифры с экрана его мобильного и, едва хирург исчез за дверью, нажала зеленую кнопку вызова.

— Слушаю, — раздался почти оперный баритон.

Карташова сбивчиво изложила цель звонка.

— Он у меня, — сообщил Фейгин.

— А можно я приеду? — взмолилась Ника. — Я только с ним поговорю, увижу его — и сразу назад!

Она понимала, что ее присутствие совершенно не в жилу чужому человеку. Он отдыхает за городом от назойливых пациентов и московской суеты, а тут она со своим навязчивым маниакальным психозом. И раз Паша нашелся, вполне можно было бы подождать… Но это в теории. На деле ее буквально распирало от нетерпения. Не каждый же день решается ее судьба!

— Горьковское направление, — Фейгин зевнул. — Вы записываете?

Господи, какой стыд! Он, наверное, еще и с дежурства! Какая же она бестактная, наглая…

— Записываю!

— Станция «Кабаново», та сторона платформы, которая из Москвы. Спускаетесь у первого вагона — и направо. Там будет одна тропинка, не перепутаете. Идите по ней, увидите зеленые ворота садового товарищества «Железнодорожник». Перед воротами развилка, там налево и через лес до упора. Забор сплошной, табличка «Буревестник». Семнадцатый участок. Увидите, дом новый, брусовой, и Пашина машина под навесом.

— Спасибо Вам огромное! Извините за беспокойство! — благодарно бормотала Ника, но Фейгин уже сбросил звонок.

Она снова потратилась на такси, попутно изучая в телефоне расписание электричек. Ходили они не часто: ближайшая через двадцать минут, а после — только в час дня. И Ника ерзала на пассажирском сиденье, скрещивая пальцы и мысленно призывая светофоры быстрее светить зеленым.

У Курского вокзала было не протолкнуться, пришлось вылезать из машины раньше, мчаться через трамвайные пути, лужи и толпу на остановке к пригородным кассам. Она сто лет не была в этих краях, с трудом ориентировалась, где межгород, где метро, где электрички. Спрашивала на ходу и, не успевая даже благодарить, бежала дальше. Там ее ждал новый сюрприз: очереди. Какая-то тетка махнула в сторону автоматов, видимо, люди прежнего поколения не решались с ними сражаться. Но Нике пришлось: она выбрала свою станцию, торопливо засунула в приемник одну купюру, обнаружила, что мелких больше нет, принялась выгребать из карманов монетки… Не хватало двух рублей. Она чуть не взвыла. Поезд через три минуты, а она не может взять билет. Не через турникеты же перепрыгивать, удирая от контролеров! Черт, надо было сразу платить картой! И она решилась на отчаянный шаг.