Фагоцит разбушевался (СИ) - Величко Андрей Феликсович - Страница 41

А вскоре я и сам обратил внимание, и Ефремов мне об этом же сообщил - в общем, нас как-то незаметно стало двое. Мы почти сразу научились общаться с друг другом, а чуть погодя - блокировать какие-то избранные воспоминания одной личности от другой. Ясно, что от этого различия между Скворцовым и Антоновым только возрастали, году этак к шестьдесят восьмому мы иногда даже не всегда понимали друг друга с полуслова - что-то приходилось хоть парой слов, но уточнять дополнительно.

- Вот не нравится мне все это, - как-то раз заявил Антонов.

- Что именно? - не понял я. - Не вижу поводов для неудовольствия. Или ты про то, что у Веры и Веры Михайловны начали прорезаться какие-то способности вроде наших, но совершенно на них непохожие?

- Нет, это как раз то, что вселяет малую толику оптимизма. Без этого все было бы вообще беспросветно.

- Да что с тобой такое? - даже слегка обеспокоился я. - Неужели ухитрился заболеть, причем в тайне от меня?

Вообще-то, конечно, с точки зрения Скворцова Антонов всегда был пожилым и не очень здоровым человеком - это чувствовалось в первый момент всякого перемещения нашего более или менее общего сознания из двадцатого в двадцать первый век. Хотя наверняка более девяноста процентов ровесников Антонова многого бы не пожалели за возможность чувствовать себя столь же «плохо», какой.

- Не дождешься, - вздохнул мой духовный брат. - Меня беспокоит, что у нас все хорошо. А так не бывает. И, значит, или нас в ближайшем же будущем ожидает грандиозная бяка, или, что еще хуже, она уже наступила, но мы ее не видим. Впрочем, возможно, ты прав, и это просто старческое нытье.

- Или ты от здесь от безделья маешься, - высказал свое видение проблемы я. - Если мне нечего делать в двадцать первом веке, то я там свою личность и не активирую, мне вполне хватает твоих воспоминаний. Аты тут торчишь чуть ли не постоянно.

- Тебе что, жалко?

- Нет, зато тебе скучно. Прямо как какому-нибудь, прости господи, доктору Фаусту. В общем, это я вот к чему - завязывай с рефлексией, для тебя есть работа.

- Я весь внимание.

- Пора попробовать научиться совмещению наших функций. Нам скоро лететь в космос, а там возможна ситуация, когда придется одновременно и что-то срочно чинить - например, при нарушении герметичности станции. И поддерживать жизнедеятельность в условиях резко упавшего давления, или что там еще может стрястись.

- Всегда готов, а что мне делать?

- У меня сейчас по плану утренняя пробежка. Но побегу я не как обычно, километр в среднем темпе, а три и на пределе возможностей. А ты фиксируй состояние организма и прикидывай, чем сможешь ему помочь, не отвлекая меня от бега. Это будет вводный этап. Потом, если у тебя все получится, я включу нашу рентгеновскую установку, полезу под излучение и чем-нибудь там займусь, а ты будешь в режиме реального времени минимизировать воздействие на меня рентгенов.

- На тебя будут воздействовать не рентгены, а зиверты.

- Мне как-то хрен с ними, это твоя забота, чтобы они не нанесли вреда нашему общему здешнему организму.

- Саша настучит, и тебе будет втык. И вообще ты живодер.

- Не настучит, это же не сегодня, а он всю следующую неделю будет торчать в Зеленограде. И - неужели забыл? - живодер у нас как раз ты.

- Вот именно. Слушай, может, ну его в зад, этот космос? О тебе же забочусь, мне-то в двадцать первом веке ничего не будет. Я, пожалуй, смогу сотворить с твоим здоровьем что-нибудь, из-за чего полет будет признан невозможным, а потом вернуть все как было.

- Отстань, ты же знаешь, зачем я туда собрался.

Разумеется, Антонов это знал. В принципе я, конечно, мог бы стремиться в полет и просто так, из интереса, но это только если бы я здесь был один. Однако это не так, и дело тут не в

Антонове. У меня есть жена, дочка и тетя Нина с дядей Мишей, а, значит, для того, чтобы рисковать головой, нужны более серьезные аргументы, чем что-то вроде «это круто».

Они были, и самый весомый звучал как «хочешь, что было сделано хорошо - сделай сам». То есть я не очень надеялся на товарищей Брежнева, Шелепина и Косыгина. Нет, они, конечно, прониклись показанными им картинами своего возможного будущего, а с точки зрения Антонова - прошлого. Однако, как нас учит марксизм-ленинизм, они, пусть и не совсем осознанно, но будут действовать в интересах своего класса. А это - партийно-государственная номенклатура. То, что она чуть ли не с момента своего образования стала классом, никаких сомнений не вызывает. Все признаки налицо.

- У нее есть свое исторически определенное место в системе общественного производства. Она всем руководит, а по результату хрущевских реформ еще и ни за что не отвечает.

- У нее особое отношение к средствам производства. Она ими распоряжается, но (к ее сожалению) пока не владеет.

- Размеры и способы получения доли общественного богатства у номенклатуры свои и не такие, как у рабочих, крестьян и даже творческой интеллигенции, которая, как справедливо указывает марксизм-ленинизм, не класс, а всего лишь прослойка.

И, наконец, у номенклатуры свое отношение к собственности.

Кстати, если смотреть по Ленину, то и в РФ чиновники никакая не социальная группа, а самый настоящий класс, но об этом пусть болит голова у Антонова.

Хотя, насколько я помню, она у него не болит никогда.

Так вот, хотят они или не хотят, но нынешние триумвиры действуют и будут действовать в интересах своего класса, а это меня не устраивает. И, значит, надо лезть на самый верх самому, а героическому космонавту это проще, чем просто успешному инженеру и ученому, пусть даже и обладающему паранормальными способностями.

Тем временем для СССР и всего прогрессивного человечества вовсю приближалась дата, по своему значению никак не меньшая, чем прошедшее пятидесятилетие великого Октября - столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Я с трудом удержался от запуска в массы анекдотов вроде выпуска трехспальной кровати «Ленин с нами» и переименования Бахчисарайского фонтана в «Струю Ильича». Главным образом потому, что эти и многие другие им подобные творения прекрасно сочинят и без меня, история это подтверждает. К тому же анекдот про настенные часы, где вместо кукушки выезжает Ленин на броневике и говорит «товарищи, революция, о необходимости которой говорили большевики, ку-ку!», мне дядя Миша уже рассказал. Я же в ответ поведал ему про конкурс политических анекдотов к юбилею. Мол, третья премия - три года общего режима по ленинским местам, вторая - пять строгого и пять ссылки, первая - встреча с юбиляром. Кажется, тесть понял.

Поначалу у меня была даже мысль лететь пораньше, к юбилею Ленина, но по здравому размышлению я от нее отказался. Во-первых, я просто не успевал закончить программу подготовки. А во-вторых, из соображений пиара летать все-таки лучше в компании Гагарина, чем Николаева. Тем более что с Юрой мы уже почти подружились, а Николаева я несколько раз видел, и все.

Поэтому сначала слетают Николаев с Севастьяновым и проведут на орбите дней двадцать. Кстати, в той истории многие говорили - мол, за что ему вторую звезду-то? Чай, не первый полет и даже не десятый. А если бы люди узнали действительную степень риска и, главное, то, что после полета космонавты даже не смогли сами выйти из корабля - их вынесли, отношение было бы совсем другим - это я к вопросу, надо ли в таких случаях обнародовать правду. Именно тогда был обнаружен так называемый «эффект Николаева» - серьезные трудности при адаптации к земной гравитации после более чем двухнедельного полета в невесомости.

Разумеется, Антонов давно предоставил материалы об этом, и теперь одной из основных задач полета была проверка методик поддержания организмов космонавтов в тонусе.

Потом на орбиту будет выведена станция «Салют», ну, а затем мы с Гагариным полетим ее обживать. Если все пройдет по плану, то это займет восемнадцать суток, ну, а если нет, то хрен его знает. Во всяком случае, теоретически в станции можно будет прожить полгода, а если наши с Антоновым возможности в космосе не исчезнут, то больше.