Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана - Страница 85

— Я была бы счастлива и горда иметь такую дочь, как ты, — проговорила Ждана, снова ощущая колкую близость слёз, но уже не мучительно-едких, а светлых, лёгких и тёплых, как вода из Тиши. — Ты позволишь поцеловать тебя?

Накрывший её приступ самообвинения миновал, как бурная, ненастная ночь, и в её смущённых, опомнившихся глазах брезжил влажный рассвет. Рамут, значительно превосходившая Ждану в росте, склонила голову, и та прильнула губами к её высокому, умному лбу, поцеловала длинные жёсткие щёточки ресниц и смуглые скулы. Навья, тоже слегка порозовев от смущения, с дочерней почтительностью нагнулась над руками Жданы и поцеловала в запястья, где под тонкой кожей ветвились голубые жилки.

Вместе они вышли из дома и направились к сосне. Когда ладони Жданы легли на тёплую кору, из её глаз не упало больше ни одной слезинки, вся влага осталась внутри кромки ресниц. Рядом на стволе лежала рука Рамут, сверкая перстнем — подарком Радимиры.

Вечером Ждана занималась рукоделием в своей светлице. Погожий летний день подходил к завершению, княжеский сад озаряли густо-янтарные закатные лучи, но Лесияра ещё не освободилась от дел. Нет, не было причин у белогорской повелительницы ревновать Ждану к сосне на полянке. Телом и душой Ждана принадлежала супруге, а Северга стояла совершенно отдельно — нечто совсем другое, необъяснимое, но неотъемлемое и жизненно необходимое ей. Для навьи-воина в её душе был отведён тихий, светлый и печальный уголок, подобный той полянке с домиком, куда она приходила, как в свой личный храм. Божество в том храме царило одно — Любовь, большая, чем что-либо на свете.

Воткнув иголку в ткань, Ждана сделала девушкам знак, что хочет остаться одна. Смолкли песни и былины, зашуршали лёгкие шаги девичьих ног; по мановению её руки все выскользнули из светлицы. Ждана поднялась на ноги, разминаясь после долгого сидения за вышивкой, подошла к окну и окинула ясным взором дворцовый сад. Яблони клонились от зреющего урожая, вишни горели сочным багрянцем ягод, в маленьком пруду плавали лебеди. Не верилось, что ещё недавно всему этому мирному зрелищу угрожала страшная военная беда. Опасность миновала, снова слышались во дворце песни и смех, с тем только отличием, что уже больше никогда не переступит княжна Светолика порог родительского дома...

А княгиня Лесияра заплатила за мирное небо ржаным золотом своих русых волос: их выбелил безжалостный иней. В этот умиротворённый вечер ещё не знала Ждана, что невзгоды войны и кинжальное ранение в грудь укоротили век её любимой государыни, и той суждено уйти в тихорощенский покой намного раньше отведённого природой срока. А пока всё было хорошо, и резвилась в саду их дочурка Златослава под надзором нянюшек. Может быть, и хотела бы Лесияра вырастить ещё одну дочь Лалады, но молока у неё уже не было: со смертью первой супруги, Златоцветы, оно перегорело навсегда. Кормилицу-кошку они после размышления брать не стали, Ждана выкормила Злату своим, родным молоком, и девочка росла белогорской девой.

Дарёна жила отдельно, своим домом, а подросшие и порядком возмужавшие Радятко с Малом постигали ратную и прочие науки под наставничеством кошек-дружинниц, дабы к тому времени, когда их единоутробный брат, великий князь Воронецкий Ярослав, приступит к самостоятельному правлению, стать ему добрыми сподвижниками и дружинными мужами. Не будучи княжичами по рождению, на собственные удельные владения сыновья Добродана рассчитывать пока не могли — только в будущем, сообразно с их заслугами, великий князь мог пожаловать им уделы, выделив их из собственных земель.

Сердце Жданы радостно вздрогнуло, как и годы назад: ни на крупицу не уменьшилась, не остыла в нём любовь к супруге. Лесияра, закончив дела на сегодня, возвращалась через сад, и закатные лучи румянили её серебряные волосы, рассыпанные по плечам пышными волнистыми прядями: поседев, они не поредели. Княгиня была в летней рубашке из тонкой и лёгкой ткани, ветерок колыхал полы её алого плаща, а стройные ноги в красных, вышитых жемчугом и золотом сапогах ступали с ещё молодой силой и резвостью. Златослава, заметив матушку, бросилась к ней, но, видимо, немного не рассчитала скорость, которую она задала своим детским ножкам — оступилась, шлёпнулась и заплакала.

— Ну, ну, дитятко! — воскликнула княгиня, подхватывая дочурку на руки.

Поцелуями и мурлыканьем она быстро успокоила Злату, и они принялись резвиться вместе. Ждана не могла удержаться от улыбки, глядя на них. Но оказалось, что не одна она наблюдает за играми княгини с младшей дочкой: из другого окна на них смотрела княжна Любима — немного подросшая, но всё такая же ревнивая. Шаг в проход — и княжна уже бежала к родительнице. Лесияра, в этот миг кружившая Злату, подхватила и Любиму, чмокнула в губы, и вот уже две дочки визжали и хохотали от восторга в её объятиях. Княгиня и сама смеялась, катая их на своих плечах и целуя то одну, то вторую.

— Котятки мои... Звёздочки мои ясные, — приговаривала она нежно.

Обычая ужинать во дворце не бытовало. Приняты были два довольно плотных приёма пищи в день — завтрак и обед. Завтракала государыня, как правило, в кругу семьи, а за обед часто садилась вместе со своими советницами, Старшими Сёстрами. Утром подавалось всего одно-два кушанья, а дневная трапеза была богаче, обильнее и состояла из нескольких перемен блюд. Вечером княгиня выпивала только чашку простокваши либо плодового отвара, кваса или медовой сыты, в урожайную пору могла съесть миску ягод, собранных Жданой собственноручно в саду. Часто в сборе ягод для родительницы участвовали и юные княжны. Нередко Ждана уступала Любиме право поднести государыне летнее угощение, не желая лишать девочку этого огромного и важного для неё удовольствия.

Миска крупной чёрной смородины уже ждала Лесияру. Её кропотливо и заботливо собирали пальчики младших дочек. Во время сбора они сами наелись вволю прямо с кустов, но и сейчас были не прочь ухватить ягодку-другую вместе с матушкой. Лесияра разделила угощение с девочками. Миска большая и глубокая, душистой смородины в ней целая гора — на всех хватало, даже Ждане досталось.

Оставив дела за порогом, вечером Лесияра безраздельно принадлежала дочкам. После садовой беготни настало время негромких домашних бесед, сказок, совместного чтения книг. Любима уже знала грамоту и хорошо читала, а Злата пока смотрела на буквы, как на загадочные закорючки. Впрочем, отдельные письменные знаки она уже узнавала. Ей шёл четвёртый год.

Наконец дочки выпили свою простоквашу, умылись и были уложены спать — с обязательной сказкой на ночь от матушки-государыни, а Ждана навестила сыновей, чтобы пожелать им спокойной ночи. После этого княжеская чета удалилась в свои покои, дабы посвятить оставшееся время друг другу.

Ждана сидела перед большим настольным зеркалом в одной нательной сорочке, окутанная волнистым водопадом волос. Княгиня любила сама распускать ей косы и расчёсывать гребешком. Ждана покрывалась плащом из сладостных, чувственных мурашек, когда пальцы супруги как бы невзначай касались её, а дыхание согревало ей ухо.

— Как день твой прошёл, ладушка? — мурлыкнула Лесияра. — Что нового случилось? О чем думалось тебе, ягодка моя сладкая? Не было ли печали какой?

Бережно, осторожно раздвигал гребешок лёгкие, послушные, шелковисто-гладкие пряди, напитанные силой льняного масла, тихорощенского мёда и промытые чудодейственной водицей из Тиши. Настоящим великолепным украшением были волосы Жданы, сама Белогорская земля наделяла их здоровьем и красой, но не для чужих глаз — лишь для очей милой сердцу супруги, по-прежнему влюблённой в неё, как и в первые дни совместной жизни. Пальцы Лесияры дотронулись до плеча Жданы, с которого сползала и была готова вот-вот упасть тонкая сорочка. Дыхание лёгким дуновением обласкало плавную округлость.

— Добрый день ныне был, моя госпожа и государыня, — ответила Ждана. — Сыны мои большие успехи в науках делают, наставницы их хвалят. Обе младшие княжны утром хорошо себя вели, а после обеда расшалились. Любима — заводила во всём. И до всего ей есть дело, всюду носик свой непременно сунет! Начальница стражи твоей, Яромира, рыком рычит от её выходок! — Ждана рассмеялась и добавила, шутливо поблёскивая глазами: — А ведомо ли тебе, государыня, что у нашей Яромиры ладушка-зазнобушка завелась? И дочурка твоя любимая, судя по всему, принимает в судьбе влюблённых самое живое участие!