Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана - Страница 8

Женщина-кошка, с ласковой бережностью подымая девушку с земли, отозвалась:

— Хвалислава я. — И в свою очередь спросила: — А ты кто?

— Драгана, — ответила избранница Веселинки. — Похоже, нашими с тобой супругами станут родные сестрицы.

Выченя тем временем пришла в себя и открыла глаза. Несколько мгновений её взгляд, мутный и сонный, блуждал по сторонам, а когда остановился на лице Хвалиславы, в нём промелькнули искорки беспокойного, непоседливого восторга. Впрочем, она не принялась сразу буйствовать, а лишь крепко обвила женщину-кошку за плечи, словно боялась, что та исчезнет, как сон. Но Хвалислава не растворялась в воздухе, а вполне осязаемо держала её в объятиях.

Наконец Веселинка ощутила ногами твёрдую почву. Сильные руки Драганы поддерживали её, и девушка в ответ льнула к белогорской жительнице: не хотелось её отпускать, выныривать из мурлычущей кошачьей нежности. Всматриваясь в её глаза, Веселинка с каждым мигом всё яснее узнавала их. Да, именно они виделись ей в снах... Сердце вдруг сжалось, точно от холодного сквозняка: а как же родители и сестрицы? Как же оставить их? Долго противилась она своей судьбе, отмахивалась и бежала прочь, а встретив её и взглянув в глаза, не находила теперь в себе сил от неё отказаться. Точно незримая золотая нить протянулась между их душами, певучая и звенящая от каждого слова, от каждой улыбки и движения — лёгкая, как девичий волос, и вместе с тем прочная, как стальная цепь. Ясный весенний день поплыл в солёной дымке слёз, и Драгана обеспокоенно заглянула Веселинке в глаза.

— Что с тобой, ладушка? Отчего опечалилась ты?

Веселинка смахнула тёплые капельки с ресниц и улыбнулась.

— Нет, ничего... Не печалюсь я. Просто сердце моё переполнилось, не могу совладать с ним...

— И всё-таки что-то тревожит тебя, милая, — окутывая её проницательным и тёплым взором, молвила Драгана. — Расскажи мне, облегчи сердце своё... А я сделаю всё, чтобы тебе помочь.

Не решалась Веселинка поведать о том, что омрачало её душу в этот радостный солнечный день — не день, а светлый драгоценный перл в ожерелье Лаладиной седмицы. Прильнув к груди женщины-кошки, она с улыбкой смотрела, как целуются-милуются Выченя с Хвалиславой; радовалась она за младшую сестрицу, и наполнялось её сердце тихим, крылатым счастьем. Вот ведь как занятно вышло: нашли они своих избранниц в один день! Ну не чудо ли?

— Ты прости, что я в таком виде, — спохватилась Веселинка, смущённо покосившись на своё затрапезное и неприглядное одеяние. — Я тут неподалёку работала... Не успела переодеться. Не хотела я сюда идти, да сестрица вытащила.

— Почему же не хотела ты идти? — Драгана нежно касалась пальцами выбившихся из косы прядок волос девушки, играла ими, а её глаза тепло искрились.

Веселинка только вздохнула. Не находились слова, повисали тяжестью и на языке, делая его неповоротливым, и на сердце ложились холодным грузом. Склонилась она на грудь женщины-кошки, уткнулась и уже не могла сдерживать слёз.

— Горлинка моя, что ты! — воскликнула та огорчённо.

Не могла Веселинка отворить дверцу, за которой в её душе пряталась печальная правда, но Драгана не принуждала её говорить. Она прижала девушку к себе, окутав крепкими и тёплыми объятиями, щекотала поцелуями её лоб, сушила дыханием мокрые ресницы. Рвалось на части сердце Веселинки, металось и стонало: «Нет, не могу отказаться, не могу оттолкнуть...» Случилось то, чему суждено было случиться. «Судьба найдёт и за печкой», — так сказал батюшка.

А между тем начались пляски и всеобщее веселье. Понеслись хороводы, большие и малые, зазвенели бубенцы, запели гудки и дудочки; Выченя потащила свою избранницу плясать, и та со смехом поддалась — как тут откажешься? Веселинку ноги в пляс не несли, и они с Драганой подошли к столам с праздничным угощением. Женщина-кошка наполнила хмельным мёдом большой кубок и поднесла ей. Веселинка пригубила мёд едва-едва, но под осторожным нажимом руки Драганы ополовинила сосуд. Вторую половину веселящего напитка женщина-кошка отправила в себя, после чего пахнущими мёдом губами поцеловала девушку. Никто прежде не касался губ Веселинки, всем желающим давала она отпор, а тут — не устояла... Растаяла, как масло на стопке узорчатых горячих блинов. Разве могла она оттолкнуть прочь обнимающие её руки — сильные и нежные, точь-в-точь такие, как описывала сестрица Выченя в своих чувственных мечтах? Единожды ощутив на себе их прикосновение, отказаться было уже невозможно, немыслимо. Веселинка слабела в их крепком кольце — и телом, и сердцем, и волей. Не осталось в ней ни твёрдости, ни упрямства... Вся размякла она, поникнув на грудь Драганы, и её руки, с лёгкостью управлявшиеся с топором, пилой и рубанком, сейчас, наверное, не смогли бы и иголки удержать.

А Драгана, завладев рукой девушки, с улыбкой рассматривала её, мягко прикладывалась к пальцам губами, целовала суставы и жилки под кожей. Только сейчас бросилось Веселинке в глаза, какие у неё руки грубые — все в занозах, царапинах и заживающих ранках. Ноготь на большом пальце почернел от ушиба, а на ладонях желтели трудовые мозоли. Прежде Веселинка не придавала этому значения, а сейчас вдруг застеснялась. Осторожно высвободив руку, она спрятала её за спину. Драгана засмеялась-замурлыкала, щекоча дыханием щёки своей невесты.

— У меня руки... некрасивые, — пробормотала Веселинка, едва дыша от смущения.

— Руки моей горлинки умеют работать, — сказала женщина-кошка, окутывая её тёплым взглядом. — Тем они и прекрасны.

Тут Веселинке пришлось смутиться ещё пуще: её живот подал голос. Встала она сегодня чуть свет, позавтракала едва-едва кашей с луком, с самого утра работала не покладая рук, а теперь солнце уж к обеду клонилось. А на столах столько соблазнительных яств: и пироги, и птица жареная, рыба печёная, блины да ватрушки, пряники да калачи... Всё так и манило, так и дразнило, так само в рот и просилось!

— А не пора ли нам угоститься? — засмеялась Драгана.

Так заразительны были солнечные искорки в её глазах, что и Веселинка не удержалась — рассмеялась, прижав ладони к горячим, разрумянившимся щекам. Женщина-кошка вручила ей большой и красивый пряник — сладкий, на меду замешанный и душистыми травами сдобренный, а себе выбрала печёную рыбину.

— Рыбку любишь? — робко улыбнулась Веселинка.

— Ещё как, — мурлыкнула Драгана.

Удивлялась девушка себе, не узнавала самоё себя: ведь прежде ни перед кем она не робела, ни за чью спину не пряталась, за словом в карман не лезла, а надоедливых ухажёров так отшивала, что только держись! А тут... словно затмение на неё какое-то нашло, сама не своя стала: язык спотыкался, а сердце то колотилось, то сладко щемило. Она вдруг как будто резко поглупела. А женщина-кошка глядела так ласково, с такой нежностью, что Веселинка недоумевала: за что её, такую глупую, и любить-то?.. Что такого Драгана в ней находила, что глаза её искрились так влюблённо и восхищённо?

— Сестрица, что же ты не пляшешь? — раздался звонкий смех. — Идём, идём с нами, там так весело!

Это неугомонная Выченя подбежала и принялась тормошить Веселинку, тянуть её от столов в гущу пляшущих гостей. Веселинка упёрлась было, но Драгана подхватила:

— А и в самом деле, горлинка, идём! Отчего б не размяться?

Завертела Веселинку суета хороводная. Из одной пляски в другую несло её, точно волной — без роздыху, без жалости! То одна, то другая женщина-кошка её подхватывала и кружила, вот уж и Драгана где-то потерялась. А рядом то и дело рассыпался бубенцами смех сестрицы: та наслаждалась пляской и вскидывала к солнцу руки от необъятного счастья своего. А медок хмельной, выпитый на пустой желудок, как-то вдруг ударил в голову, и сделалась Веселинка лёгкой и поворотливой, как никогда прежде. Искала она взглядом Драгану, и от мельтешения пёстрых нарядов у неё рябило в глазах.

— Попалась, пташка моя! — схватили её сзади чьи-то руки.

Конечно же, это была её избранница. Легко, красиво и лихо плясала женщина-кошка,  встряхивая пшеничными кудрями, разлетались полы её красного кафтана, мелькали, блестя, кисточки на сапогах, сверкали в улыбке белые зубы с острыми кошачьими клыками. От восхищения сердце Веселинки было готово разорваться на тысячу весёлых и озорных пузырьков. Дюжине парней она без сожаления сказала «нет», давая воздыхателям от ворот поворот, а к этой удалой, златокудрой, статной белогорянке сама бросилась в объятия и понеслась с нею в безудержной пляске. Забыла она и о своём неказистом одеянии, и о загрубевших от работы руках... Все горести и заботы ушли в тень, растаяв, как снег под лучами яркого солнца.