Предания вершин седых (СИ) - Инош Алана - Страница 40

Матушка, чистившая морковку для похлёбки, поднялась с места и подошла к ним, обняла обеих, пригнула их головы к своей.

— Доченьки, от всех людей благодарю вас, — проговорила она.

— И я твоя доченька, матушка? — улыбнулась Куница.

— И ты, — со смехом ответила та, обняла её, ласково потрепала её заострённое мохнатое ухо. — И ты, моя родненькая.

Куница, отвыкшая от материнской ласки, сперва смутилась, а потом облапила матушку в ответ и как-то подозрительно зашмыгала носом, пряча лицо.

— Родимушка ты моя, лапушка, комочек ты мой ушастенький, — приговаривала матушка в порыве нежности.

— Ну будет, будет, — грубовато-смущённо отстранилась Куница, быстро вытирая мокрые глаза и нос. — А то я совсем раскисну.

— Твёрдые задницы не плачут? — шепнула ей Олянка.

— Вот именно, — пробурчала та. — Давай сюда нож. Куда кровь цедить?

Они спускали кровь, пока не ощутили лёгкое головокружение. Набралось довольно много, снова можно спасти десятка три человек, а то и четыре. Но до возвращения Бабушки с зельем — ещё пять дней...

Стук в дверь. Это не за лекарством пришли, это вернулись те оборотни, которые сопровождали Свумару.

— Бабушка нам велела с вами остаться, — сказали они. — В нас-то крови поболее будет, чем в девицах этих худосочных.

— Это кого ты худосочной назвал, Свилим? — сразу ощетинилась Куница.

— Это тебя, — добродушно ухмыльнулся оборотень, здоровый детина с золотистой гривой волос и лиловато-синими глазами. Он мог бы легко усадить Куницу себе на плечо, как дитя.

— Тебе повезло, что я пока не в лучшем самочувствии, — огрызнулась та. — Вот оправлюсь малость — и всё-ё-ё тебе припомню!

— Буду ждать, — осклабился Свилим во всю белозубую, клыкастую пасть.

Он давно подбивал клинья к Кунице, но та, считая его недостойным своей особы, раз за разом отшивала. А между тем парень был пригожий и как будто неглупый. Много красивых девиц попадалось среди Марушиных псов, но он выбрал дурнушку Куницу и не терял надежд покорить её гордое сердце. О ней в Стае поговаривали: «Страшная, как сто леших, а спеси хватило бы на сто красавиц!» Да видно, не в красоте было дело... Не пригожестью лица пленяла Куница, а чем-то иным. Олянка бы даже сказала, каким твёрдым местом, но решила, что сейчас не до шуток.

Оборотни между тем пришли не с пустыми руками. Они опустили на пол три мешка со свежим, ещё не успевшим подмёрзнуть мясом. Видно, добыча совсем недавно ещё бегала по лесу. Сцедив вдвое больше крови, чем Олянка с Куницей вместе взятые, клыкастые лесные молодцы даже глазом не моргнули, а подкрепились увесистыми кусками мяса и сырой печёнкой.

— Вот это ребятушки! — потрясённо прошептала матушка Олянке. — Это сколько ж пирогов каждый умять может?

— Они пирогов не едят, матушка, — тихонько засмеялась Олянка. — Им мясцо подавай.

— Ежели пироги с мясом, то съедят, — добавила Куница, присоединяясь к ним и с усмешкой поглядывая на трёх лесных богатырей. Чаще всего её взгляд задерживался на Свилиме. — Да и от иной начинки тоже не откажутся. От рыбы, к примеру, да и птица — за милую душу. И ягоды — тоже с удовольствием. Но мясцо, само собой, непременно должно быть каждый день!

— Это ты для кого сейчас рассказываешь? — прищурилась Олянка. — Или, может, готовишься писать пособие для хозяек под названием «Чем кормить мужа-оборотня»?

Куница сердито фыркнула.

— При чём тут муж? Просто... оборотня.

Так они и протянули до возвращения Бабушки, сцеживая кровь по очереди: то Олянка с Куницей, то парни. А между тем зря Куница обвиняла людей в неблагодарности. В качестве добровольной платы за целительное снадобье те приносили съестное в корзинках, хотя никто сейчас не мог похвастаться богатыми запасами. От себя, от детей люди отрывали скудные угощения, чтобы отблагодарить за спасённую жизнь. Половину этих подношений удавалось впихнуть обратно или отдать соседям. Из-за этого у Куницы с Олянкой случались споры.

— Почему бы не принять благодарность? — настаивала Куница. — Ежели мы голодать станем, как же мы оправимся? Нам ведь силы восстанавливать надобно. А с пустым-то брюхом — как?

— У людей это зачастую последние крохи, — сурово возразила Олянка. — Ну, или предпоследние. Правильно ли спасать чью-то жизнь, чтобы тот человек потом от голода помер?

— А коли с голоду помрём мы, тогда мы уже никого не спасём, — фыркнула Куница.

— Мяса у нас ещё вдоволь, — сказала Олянка, желая закончить спор. — Чего нам ещё надо? А людей объедать мы не станем.

— Один из этих людей, коли помнишь, собаками тебя травил, — злопамятно ввернула Куница. — Эти люди, которых ты так боишься объесть, особой любви к нам не питают. Ну, не благодарность, ладно. Но хоть крупицу уважения взамен мы заслуживаем?

— Все мы разные, Куна: и люди, и оборотни, — мягко подытожила Олянка. — Не все люди слепы и непримиримы, не все оборотни мудры и благородны.

— Ну ладно, пусть не мы! — не желала сдаваться Куница. — Кто мы такие, в самом деле! Но Бабушка?.. Бабушка-то заслуживает и любви, и почёта!

— Бабушка — одна из великих, кто не страдает без чужого одобрения, — с улыбкой и на губах, и в сердце сказала Олянка. — Выше её — только боги.

— Но даже боги хотят какого-то отклика! Потому мы их и чтим! — устало и горьковато вздохнула Куница. — Невозможно только давать, давать, давать без конца... и не получать что-то в ответ. Что-то хорошее. Не пищу, не золото. Но что-то вот отсюда, — и Куница приложила руку к сердцу.

— Куна, я верю, что настанут времена, когда нас не будут бояться. — И Олянка погладила спорщицу по плечу. — А теперь давай-ка, подкрепи силы. Ещё разок кровь сцедим, а там уж и Бабушкино зелье подоспеет.

Бабушка и пятеро оборотней с бурдюками и мешками мяса пришли им на выручку уже на следующий день. Крепкие ребята со свежими силами остались в доме взамен троих предыдущих, порядком измотанных кровопусканиями. А ещё они принесли замороженную кровь, пожертвованную прочими членами Стаи.

— Есть у вас погреб с ледником? — спросила Бабушка.

Матушка кивнула.

— Вот туда и положите эту кровь. Она будет про запас. Скоро хворь пойдёт на убыль. Она уже пошла.

Любимко решился шагнуть вперёд.

— Бабушка... коли ты позволишь себя так называть, — проговорил он. — Все спасённые люди вряд ли смогут поблагодарить тебя. Разреши мне поклониться тебе от всех — разумеющих и не разумеющих, злых и добрых, молодых и старых. Всех, кто способен ответить добром на твоё благодеяние, и всех, кто ослеплён страхом перед оборотнями. От всех я кланяюсь тебе.

Опустившись на колени, он простёрся ниц. Помолчав мгновение, Бабушка промолвила:

— Встань, дитятко. — Принудив Любимко подняться, чтоб его глаза были на одном уровне с нею, она сказала: — Сердца тех, кто сейчас разумеет, я вижу и знаю наперечёт. Их немного. Тех, кто способен уразуметь в будущем, не так уж мало — больше, чем ты думаешь. Ну а те, кто так никогда и не уразумеет, не столь важны для меня, чтобы слишком печалиться из-за их неразумения. Есть враги, которые могут однажды стать самыми верными друзьями; за них стоит побороться. Врагам, которым суждено остаться врагами, не стоит отводить места ни в сердце, ни в мыслях.

— Вот только как отличить первых от вторых? — улыбнулся Любимко.

— Отличие поймёт тот, кто зряч и глазами, и умом, и сердцем, — ответила Свумара, и уголки её редко улыбающихся губ приподнялись.

Больше ей приходить не потребовалось: недуг и правда пошёл на спад, причём так же быстро, как вспыхнул. Чуть позднее Олянка узнала, что к его распространению были причастны навии. Помог ей в этом паучок в ухе: ей удалось незаметно подслушать разговор двух воинов — не рядовых, а сотенных, которые знали побольше.

— Ну так что, так и не удастся нам прижать к ногтю этих лекарей?

— А как прижмёшь? Сама матушка Адальгунд, младшая сестра матушки Махруд, запретила их трогать!

— Да ты что! Матушка Адальгунд всё ещё живая?!