Моль - Резник Юлия - Страница 4

Ага… Точно. Не нашла. Собственно, она и не искала особо, но разве в этом признаешься?

– Прости, Паулина. Забегалась.

Ее мать, Паулина Золотарева, была известной театральной актрисой. Красивой, талантливой и… ужасно холодной. По отношению к дочери холодной, отношений с мужчинами это не касалось абсолютно. Сейчас, в пятьдесят пять, Паулина была счастливой обладательницей тридцатилетнего любовника. Впрочем, благодаря своевременным и очень профессиональным пластическим операциям, она выглядела едва ли не его ровесницей. И уж точно ровесницей собственной дочери.

– Света, ну сколько раз я тебе повторяла, что ты должна называть меня мамой. По крайней мере, когда мы наедине…

Света промолчала. Не считала нужным ничего комментировать. Как и не считала возможным для себя называть эту женщину матерью. Когда-то давно, в детстве, она бы многое за это отдала, сейчас же… Слишком поздно.

– Ты что-то хотела?

Паулина фыркнула. Любовь к театральным эффектам у нее была в крови. Иногда Свете казалось, что она всегда в образе.

– Вот! В этом ты вся… Ты даже не помнишь, что я тебя просила договориться с профессором Шишковым по поводу Николая Петровича…

Николая Петровича? Худрука Паулины?

– Я тебе тысячу раз говорила, что ему абсолютно правильно удалили аппендикс. О чем тут с Шишковым разговаривать?

– Да что они понимают в провинции?

В прошлом году, на гастролях в одном из областных центров, с худруком Паулины случился приступ острого аппендицита, который там же успешно и прооперировали. А совсем недавно у него обнаружили гастрит. И объяснить матери, что операция полугодичной давности и нынешние проблемы Николая Петровича с желудком никак не связаны, было практически нереально.

– Мама, гастрит – это хеликобактер. Бактерия. Понимаешь? Ему просто нужно пройти назначенный курс лечения и отказаться от алкоголя, который сводит все старания на нет.

– Ну, знаешь ли, Светлана! Ты невыносима.

Ничего нового. Она слышала это уже тысячу раз. Впрочем, Паулина позволяла себе такие выпады только наедине.

– Слушай… У меня был очень тяжелый день…

– У тебя никогда нет времени на мать!

Справедливо. У матери тоже никогда не было времени на дочь. Время собирать камни?

– Я работаю по семьдесят часов в неделю.

– Так не работай столько!

Опять разговор ни о чем. Она не может работать меньше. Во-первых, ей это нравится, во-вторых, ее никто не может заменить – она лучшая, ну, и в-третьих – ее любовь к модной одежде, вкусным продуктам и немецким машинам влетает в большую копеечку. И вторая ставка в этом плане – хорошее подспорье.

– Не работать не могу. Жизнь нынче дорогая.

– Какая же ты сложная, Света! Вся в отца.

Начинается! Нужно срочно прощаться, иначе это никогда не закончится – мать оседлала своего любимого конька.

– Все, убегаю. Извини, за мной приехали. – И не слушая больше мать, Света отключилась.

Прошла в спальню, натянула халат и опустилась устало на кровать. Для матери она стала абсолютным разочарованием. Паулина вышла замуж в восемнадцать лет. Известный ювелир, небедный, умный человек был ослеплен ее красотой и молодостью. Она же… Она была ослеплена открывающимися возможностями. Невзрачный тридцатисемилетний прибалт Юри Ильвес был очень перспективным мужем, и не по годам расчетливая Паулина это прекрасно понимала. Мужчина пал жертвой ее чар, и свадьба состоялась. Единственное, что не планировала начинающая актриса, так это беременность. Но она случилась, и до того мягкий, уступчивый Юри уперся рогом – ребенку быть. Света родилась ровно в срок. Точная копия своего отца, как справедливо заметила мать. Высокая, белесая, как и подавляющее большинство прибалток или скандинавок. Возможно, если бы они остались жить там, Света и не была бы таким фриком. Здесь же… Все было совсем иначе.

Прошла в коридор, достала записную книжку, которую уже практически ненавидела из-за переживаний, растревожавших ее душу, нарушивших привычный ход жизни… И снова открыла, перелистнув уже прочитанные страницы.

1 мая 1998

Более-менее оклемавшись, опять занялся поисками выхода. Мне нужно освободиться. Во что бы то ни стало. О том, что этот урод со мной сделал, стараюсь не думать. Я рос в приюте. На что там только не насмотрелся… Другое дело, что сам в роли жертвы никогда не выступал – научился защищаться. С моей смазливой мордой выжить можно было только защищаясь. Зубами и кулаками.

Моль устало потерла брови. Господи Боже… Дай ей сил. Налила в бокал коньяка. Вино как-то незаметно осело. Черт… Такими темпами она сопьется. Или не сможет оперировать.

5 мая 1998

Прошло почти две недели после его визита, а я ни на секунду не приблизился к цели. Выхода из этого чертового дома попросту нет. Охрана везде, как и камеры наблюдения. Не знаю, возможно, они даже в туалете?

8 июня 1998

Он приехал. Я бился, как лев, но… Меня связали и изнасиловали. На этот раз по всем правилам. Жестоко и не щадя.

– Никогда, никогда мне не отказывай, – шептал он на ухо, вбиваясь в меня и причиняя невыносимую боль. – Тебе понравится, маленький. Это так хорошо, если сделать все правильно. Сладкий мальчик… Красивый…

Даже месяц спустя его мерзкий голос звенит в моей голове.

11 июня 1998

Сегодня я был близок к побегу, как никогда. В доме вырубили электричество из-за грозы. Камеры не работали, а новенький охранник не закрыл заднюю дверь. Я уже знал о времени обхода территории, соответственно, знал и о том, когда лучше бежать. В три часа вышел за дверь, осмотрелся и тенью скользнул к забору. Я был на половине пути, когда услышал жуткое рычание. Медленно обернулся. Собаки! Оказывается, здесь были собаки… Терять мне было нечего. Забор и желанная свобода были так близки… Я побежал, ноги скользили по жирному от дождя чернозему, доберманы с лаем и рычанием кинулись за мной. Последнее, что я запомнил, перед тем, как отрубиться, было ощущение боли, когда их зубы сомкнулись на моих щиколотках.

Моль вздрогнула, отдергивая руку от блокнота. Перевернула так и нетронутый бокал с коньяком. Встала резко, не став ничего убирать. Быстро оделась и вышла за дверь. Ей нужно было все для себя прояснить. Раз и навсегда. Света не знала, зачем ей это знание, но больше не желала жить в неведении. Припарковалась возле отделения, поднялась на этаж, натянула халат и поспешила в реанимацию.

– Лен, я гляну своего последнего… – пояснила дежурному врачу и открыла заветную дверь.

Он спал. Прикроватный монитор фиксировал вполне обнадеживающие показатели. Света подошла еще на шаг и задрала простыню, оголяя красивые длинные мужские стопы. Она немного приподняла одну и развернула. Прикрыла глаза, сбитая с ног увиденным. Маленькие глубокие ямки… Застарелые шрамы, которые могли быть оставлены только… зубами.

Он очнулся. И снова увидел ее. Женщину в белом медицинском халате.

– Вы кто? – прошептал, собираясь с силами.

Женщина резко вскинула голову, отрываясь от своего занятия. Интересно, что она делала с его ногами? Ноги тоже пострадали? Он парализован?! Что, черт возьми, опять случилось?

– Тише, ты… Успокойся, – приказала женщина, переводя взгляд на монитор, который стал противно пищать. – С тобой все хорошо. Не волнуйся. Тебя сбила машина, но уже все в порядке. Я – врач.

Сбила машина? Его сбила машина?!

– Как это случилось? – выдавил из себя. Все тело противно ныло, но он чувствовал и руки, и ноги, что не могло не радовать. Он не знал, хочет ли жить, но сейчас, когда практически все виновные были наказаны, было бы обидно умереть. Не дождутся.

– Понятия не имею. Уточнишь в полиции. Как тебя зовут? Кому сообщить о случившемся?

– Никому, – прошептал мужчина, отключаясь. – Меня никто не ищет.

Ложь, конечно, искали, еще и как. Просто, вряд ли бы это делали в больницах. На вокзалах, аэропортах, где угодно, но только не в реанимации… Разве могло прийти Виктору в голову, что после всей его подготовки к побегу тот так нелепо сорвется?! Как можно было столько всего пройти, выстрадать, выждать… А потом на ровном месте забуксовать. И ведь главное, из-за чего? Из-за того, что случайно попал под машину. Насмешка судьбы какая-то. И если он не вырвется из этого круга сейчас, то больше не будет шансов… Семнадцать лет ушло на то, чтобы подготовить пути к отступлению. Семнадцать гребаных лет в аду. Он ни за что не вернется в него снова. Лучше умереть.