Двойное попадание (СИ) - Михайловский Александр Борисович - Страница 68

В целом ситуация была отвратительна не только тем, что «марсиане» в очередной раз в своей излюбленной манере нанесли кинжальный жалящий удар по ничего не ожидающим германским войскам. Хуже было то, что после разгрома штаба группы армий «Центр» и пленения генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, к западу от Днепра и вовсе пропало хоть какое-то централизованное управление немецкими войсками. Командующие 9-й и 4-й армиями Адольф Штраус и Готхард Хайнрици держат своих подчиненных в кулаке, и их действиями можно управлять хоть напрямую, прямо отсюда, из Вольфшанце. Зато по ту сторону кольца окружения, куда сейчас прибывают соскобленные отовсюду резервы, каждый командир дивизии или даже полка, россыпью прибывшего на пополнение группы армий «Центр», не знает ни обстановки, ни назначенных ему позиций и ближайших задач. Но полк – это еще очень оптимистично; иногда это сборные группы, состоящие из отдельных рот и даже взводов, и на то, чтобы наладить между ними взаимодействие, уйдет еще немало времени. В результате каждый такой командир ведет с большевиками и пособничающими им «марсианами» свою личную войну, не имея никакого плана и не согласовывая свои действия с соседями.

Примерно то же творилось у большевиков два месяца назад, когда панцергруппы Гота и Гудериана вспороли фронт и рванулись на восток, оставляя позади себя огромные массы еще вооруженных, но уже деморализованных и никем не управляемых людей. Немецкая армия брала тогда пленных миллионами, и все, что эти люди тогда смогли сделать, это доставить немецким генералам некоторое беспокойство, не более того. Гитлер подумал, что если бы он сейчас отдал бы приказ войскам 9-й и 4-й армий на выход из окружения, это бы только увеличило силу бушующего хаоса.

Ведь никто и ничто не помешает супермобильным «марсианам» перегруппироваться и нанести еще несколько рассекающих ударов, после чего окончательно сожрать те войска, которые после выхода из первого окружения почувствуют себя вырвавшимися из смертельной ловушки.

Именно поэтому прибывшего с опозданием генерала-фельдмаршала Листа Гитлер принял как ангела-спасителя всей Германии.

– Мой добрый Вильгельм, – воскликнул он, едва тот пересек порог его кабинета, – как я рад вас видеть! Надеюсь, что вы находитесь в добром здравии и хорошем настроении, потому что ожидающая вас задача имеет просто историческую важность и титанический масштаб…

С этими словами Гитлер указал на настенную карту с изображением Восточного фронта. На ней было нанесено положение противоборствующих войск на сегодняшнее утро, как его понимали в Ставке Гитлера. Но даже это (весьма оптимистическое для немецкой стороны) понимание заставило фельдмаршала длинно и нецензурно выругаться, из-за чего девушки-секретарши Гитлера сначала растеряно пискнули, потом густо покраснели. Ну что поделаешь со старым солдатом, не знающим слов любви, да еще и баварцем по происхождению, а следовательно, заведомо грубияном. Сам же хозяин кабинета не обратил на ругань фельдмаршала никакого внимания. Если бы ему позволяло положение, он выразился и покрепче.

– Мой добрый Вильгельм, – сказал Гитлер, глядя на ничего не понимающего фельдмаршала, – я понимаю твое потрясение, но давай перейдем к делу. Обстановка на фронте группы армий «Центр» в последнее время чрезвычайно осложнилась, и ты мне нужен для того, чтобы постараться хотя бы частично исправить ситуацию.

Тут надо понимать, что о «марсианах» знали только те, кто непосредственно имел с ними дело (как правило, те солдаты, офицеры и генералы, которые воевали на восточном фронте). Всех остальных нацистская пропаганда держала в полном неведении, и ведь кампания Геббельса по запугиванию народов Европы ужасной марсианской угрозой на самом деле еще не началась. А уж в группе войск на Балканах (это вообще медвежий угол, где живут одни славяне) пока даже и не слышали о тех событиях, которые последние три недели происходили на Восточном фронте. Поэтому Гитлеру пришлось кратко, не вдаваясь в ужасные подробности, ввести своего генерала-фельдмаршала в курс дела. Ведь если тот будет не осведомлен, «марсиане» получат над ним лишнее преимущество.

– Так значит, – спросил в конце этого рассказа генерал-фельдмаршал Лист, – насколько я понимаю, против нас выступает прекрасно вооруженная превосходящим оружием будущего чудовищная помесь древних спартанцев, великих героев Валгаллы и самих господних ангелов, ибо недопустимо смертному человеку быть таким совершенным. Но при этом мы против них не в состоянии выставить ничего, кроме войска, которое пришлось по мелочи выскребать либо с других участков фронта, либо из тыловых гарнизонов? Канцлер Бисмарк, если я не ошибаюсь, называл это настриганием шерсти со своих собственных яиц.

– Да, мой добрый Вильгельм, – подтвердил Гитлер, – единственный подвижный резерв, который я смогу тебе дать, это 29-й мотокорпус – его первые эшелоны только начали прибывать в Минск. Используй его с умом. Все остальное будет либо маршевыми пополнениями, либо большим количеством мелких подразделений, которых еще потребуется хоть как-то организовать. Я же тебе не большевистский вождь Сталин, который одним движением пальца способен мобилизовать и двигать к фронту целые армии. Там, у русских, миллион туда, миллион сюда – это мелкие расчетные единицы, и тратят солдат их генералы не глядя и без счета. У Германии просто нет такой возможности, потому что у нее и так уже на счету каждый солдат, а враги свирепы и неумолимы. Но могу тебе обещать, что в связи с важностью задачи ты будешь получать такие пополнения в первую очередь. Что хочешь делай, а перекрой «марсианам» путь к Фатерлянду. Иначе мы тут погибнем все до единого.

– Хорошо, мой фюрер, – кивнул генерал-фельдмаршал Лист, – я возьмусь за это дело. Да только распорядитесь, чтобы мне предоставили всю информацию, какая имеется по поводу этих «марсиан», даже самую сумасшедшую. В конце концов, должен же я знать, с чем сражаюсь…

8 сентября 1941 года. 19:35. Брянская область, райцентр Сураж.

Учительница немецкого языка, переводчик и дворянка Варвара Ивановна Истрицкая.

Утром у меня не было и минутки, чтобы пообщаться с мамой – я чуть не проспала на работу. Так что разговор мы отложили на вечер. Весь день меня беспокоило осознание необходимости сказать маме о том, что вечером у меня намечено свидание… Как бы она не обиделась, что у я уделила ей мало времени…

На работе мне с Василием встретиться не довелось – видимо, его не было в этот день в штабе. Я с трудом скрывала одолевавшее меня волнение и приподнятость, надеясь, что коллеги ничего не замечают. Еле дождалась, когда закончится рабочий день…

Когда я вернулась домой, там меня уже ждал горячий самовар и нарезанный кусочками торт, купленный мной в торговом центре будущего. В вазу было насыпано ассорти из конфет того же происхождения. Мама сказала, что она даже не пробовала ничего – ждала меня. Ну и, конечно же, она испекла мой любимый пирог с малиной…

Мы приступили к чаепитию. Торт оказался божественно вкусным (вот уж не знаю, почему Марина критикует выпечку будущего, толкуя про какие-то пищевые добавки; впрочем, возможно, что я их просто не ощущаю). А конфеты… как конфеты, не особо впечатлили.

Я стала рассказывать маме о своей экскурсии в будущее. При этом я заметила, что она смотрит на меня с некоторым недоверием. Наверное, ей казалось, что я приукрашиваю. Да и сама я сейчас вспоминала свое приключение (а иначе и не назовешь) словно удивительный сон. Все, что я увидела ТАМ, было так невероятно! Наверняка каждому человеку свойственно хоть как-то представлять себе будущее. Но теперь, увидев это будущее воочию, я пришла к выводу, что ВОТ ТАКИМ его, пожалуй, не видит никто из моих современников.

Сама я до этого не особо задумывалась о том, как все будет лет через семьдесят-восемьдесят – никогда не обладала буйной фантазией. Но, будучи по натуре оптимисткой, я тем не менее предполагала, что люди там такие же, как и мы, только более улыбчивые и приветливые, красиво одетые, у них одухотворенные лица. Будущее виделось мне спокойным, в нем отсутствовали кровопролитные войны и потрясения. И человек в нем являлся существом с высоким интеллектом, который на протяжении жизни всячески совершенствовал свою личность, делая упор на духовность. Мне представлялось, что там, в грядущем столетии, преимущественно царит атмосфера философского созерцания, жизнь течет неторопливо и размеренно…