Смертельная ртутная ложь - Кук Глен Чарльз - Страница 14

Стручок с укоризной взглянул на меня. Он единственный в мире находит прелесть в этом сквернослове, в этом цыплаке из джунглей. Парень любил птичку. Покойник, правда, тоже использует Попку-Дурака. Куда бы я ни направлялся, он способен послать вслед за мной горластое пернатое существо.

Я пытался отдать чудовище в любые руки. Желающих не находилось. Я предоставлял ему возможность улететь. Он не возжаждал свободы. Я был готов предпринять самые героические меры – лишь бы избавиться от птицы.

– Стручок, если ты так беспокоишься о попугае, то почему бы тебе не забрать его совсем? Ему так нужен дом, где бы его все ценили.

– Нет, он не возьмет его, – осклабился Морли. – Это твоя птица, Гаррет.

Я приуныл. В этой битве победа осталась не за мной.

Дотс вновь обнажил в оскале все свои остроконечные зубы.

– Мне приходилось слышать, что некоторые попугаи живут добрую сотню лет.

– Некоторым, быть может, это и удается. Но только на воле.

Вообще-то можно отдать мистера Большую Шишку в качестве гуманитарной помощи голодающим крысюкам, подумал я, но вслух произнес:

– Ну я пошел, дружище. Морли захохотал мне вслед.

На улице оказалось хоть глаз выколи. Плохо.

Скверно и то, что я не заметил их приближения. У меня не было возможности подготовиться.

Тем не менее я дал бой. Мне удалось серьезно повредить несколько черепов своей тяжелой дубовой дубинкой, которую всегда ношу с собой, отправляясь в город. Я даже забросил одного парня в единственную на всей улице стеклянную витрину. Но смыться я не сумел. Мне так и не представилось возможности использовать те козыри, которые я обычно прячу в рукаве.

Кто-то сбоку опустил мне на голову дом. Думаю, что это был дом. Должен был быть дом, потому что ничем другим такой удар нанести невозможно. Я отпал, продолжая размышлять – кто и почему.

Обычно, схлопотав по крыше, я прихожу в себя очень медленно. На сей раз все было иначе. Минуту назад я пребывал в стране грез и вот уже дергаюсь вниз лицом, завернутый во что-то мокрое, и в нескольких дюймах от моего носа уплывает назад пол. Меня несли четверо парней. Неизвестно откуда на пол падали красные капли, хотя я хорошо помнил, что вина не пил. Голова разламывалась так, как не разламывалась с первого дня творения.

Пара милых женских ножек вышагивала почти рядом с моим лицом, так что при желании я мог укусить любую из них. При иных обстоятельствах я мог бы полнее оценить эти стройные конечности и посвятить часы их изучению. Но каждый, увы, вынужден исходить из существующих реалий и смотреть на мир в должной перспективе.

Дела мои обстояли не блестяще. Положение, в котором я оказался, было не совсем обычным. Я постарался забыть про боль и немного подумать.

Ага! Оказывается, меня завернули в мокрое одеяло. Это открытие не сделало меня счастливее. Мне вовсе не хотелось быть шутом на чьем-то празднике. Я ревел, выл, извивался, дергался и сучил ногами. Но это ни на кого не произвело ни малейшего впечатления. Я исхитрился увидеть, что находится выше этих роскошных ножек. Все до самого верха было не менее роскошным. Я даже мог полюбить ее. Но не сейчас и не здесь, а, возможно, у жаркого камина, на медвежьей шкуре, с бутылкой «Транферского золотого»…

Зато как выглядели носильщики, мне совсем не понравилось. Совсем не та шпана, с которой мы плясали в темноте. Те были стандартной дешевкой, готовой на все ради выпивки. На этих же клоунах напялена грязная, потертая униформа.

Как-то невесело.

Они все вели себя не так, как подобает разумным людям. Не отвечали на вопросы. Не отвечал ни один, за исключением Мисс Ножки. Да и та только издавала какие-то исполненные печалью звуки.

Наконец меня внесли в длинный зал.

Длинный зал? А откуда здесь такая вонь?

Все, кроме меня, остановились. Я же продолжал вопить и дергаться. Дело становилось все серьезнее. Я понял, где нахожусь. Это было безумное отделение в Бледсо – имперской благотворительной больнице.

Империя уже давно перестала существовать, но дела ее продолжали жить, а императорская семья все еще надеялась, что ее призовут назад. Она поддерживала больницу, обслуживающую самых безнадежных бедняков. Психушка – отвратительное место. Они засовывают вас туда навеки. Не имеет значения, что это сделано по ошибке.

– Эй! Отпустите меня! Что, дьявол бы вас побрал, происходит? Разве я похож на безумца?

Последний вопрос был явно не по делу. Я выглядел как классический экземпляр сумасшедшего. Кроме того, они уверены: был бы я здоров, не попал бы к ним в лапы.

Боже, такой грязной шутки со мной еще никто не вытворял.

С громким стуком распахнулась дверь. Дуб и железо девяти дюймов толщиной. Я ясно узрел свою судьбу.

Один из носильщиков что-то проревел. Какие-то люди разбежались в стороны. Парни швырнули меня через дверной проем, естественно, задев моим телом за раму. Приземление было крайне жестким. Мисс Ножки проводила меня жалостливым взглядом. Дверь захлопнулась прежде, чем я сумел убедить ее в том, что произошла ужасная ошибка.

Покатавшись по полу, я освободился от обертки, вскочил на ноги и потратил зря время, барабаня в дверь. Я исчерпал весь свой подходящий к ситуации лексикон, но сделал это без того энтузиазма, который мог бы проявить, если бы голова не болела так сильно. Впрочем, я не надеялся на успех, понимая, что зря трачу время. Но ритуал всегда следует соблюдать.

Услыхав позади себя шум, я обернулся и увидел по меньшей мере с десяток человек, не сводящих с меня глаз. Я посмотрел, что происходит в палате за их спинами. Там топталось еще множество народу, заинтересованного появлением в их обществе нового лица. Некоторые внимательно изучали мою одежду. Пациентам явно не меняли наряд последний десяток лет, а не мылись они, .очевидно, с начала века. Палата и являлась источником вони, которую я почувствовал еще в зале. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять – весь приветственный комитет состоит из естественных обитателей данного заведения. Это можно было прочитать по их глазам.

Я еще немного поорал и побарабанил в дверь. Медицинское обслуживание не улучшилось ни на йоту.

Слава Богу, что они не бросили меня к буйным. Возможно, у меня оставались кое-какие шансы на выздоровление.

Какой-то старичок, в котором по виду было не более пятидесяти фунтов весу, приковылял ко мне.

– Как вы поживаете? Меня зовут Айви.

– Пять минут назад, Айви, я поживал просто прекрасно.

– Как вы поживаете? Меня зовут Айви.

– Он больше ничего не говорит, приятель. Верно. Я обучаюсь довольно быстро. Айви даже не смотрел на меня.

– Усек, – ответил я.

Парень футов девяти ростом захохотал и выдавил:

– Ты, приятель, не обращай внимания на Айви. Он псих.

– Как вы поживаете? Меня зовут Айви. Это была только самая верхушка айсберга. Она оказалась не такой страшной. То, что я пока не успел увидеть, наверняка более жутко.

Кто-то, немного поразмышляв, вдруг заорал моему собеседнику:

– Ты что-то разболтался, безмозглый!

– Да? Что ты понимаешь? Это место не для меня. Кто-то подсунул мне наркотики и определил сюда. Я здесь проснулся.

О Боже! Товарищ по несчастью. Я начал проникаться к нему сочувствием и проникался до тех пор, пока какой-то идиот не завизжал:

– Паузиффл! Паузифл-физ!

Мой товарищ по несчастью согнул ноги в коленях, ссутулился и, рыча, начал носиться кругами по палате, очень похожий на гориллу. Его вой мог привести в ужас даже бэнши.

– Как вы поживаете? Меня зовут Айви.

К шуму, учиненному великаном, присоединились разноголосые вопли других обитателей палаты. В общем бедламе я уловил крик, который мне уже доводилось слышать на одном из островов в Кантарде. Так кричал раненный в живот солдат, оставшийся на ничейной земле. Он умолял добить его. Солдаты обеих сторон охотно откликнулись бы на его просьбу, если бы сами не опасались пасть жертвой снайпера. Поэтому каждый лежал, слушал, стиснув зубы, и благодарил своего ангела-хранителя: ведь любой из нас мог оказаться на месте несчастного.