Соседи по квартире (ЛП) - Лорен Кристина - Страница 21

А теперь мы с Келвином одни. И прятаться больше некуда и не за кого.

Я чувствую, как он берет меня за руку. Даже сквозь наши перчатки я ощущаю его тепло.

— Не против? — спрашивает Келвин. — Я ни к чему не веду. Просто чувствую себя очень хорошо.

— Все в порядке, — даже более чем в порядке. Вот только дышать мне стало гораздо труднее — черт, идея была плохая. Из-за его обезоруживающей честности и дружеской привязанности, которую Келвин так явно демонстрирует, все станет намного сложнее, когда репетиции окончатся и придет время расставаться.

— Нам в какую сторону? — спрашивает Келвин.

— Ой, — и правда ведь. Мы стоим посреди улицы на холоде, пока я таю изнутри, а он понятия не имеет, где теперь живет. — Нам на 47-ю. Вот сюда.

Мы идем быстро. Я успела забыть, как странно шагать по улице, держа кого-то за руку. А на морозе это странно вдвойне — потому что мы торопимся, и Келвин крепко сжимает мою ладонь. Я делаю то же самое.

— Как ты познакомился с Марком?

— Играли в одной группе в универе, — пока мы идем по 8-й улице, его плечо то и дело прикасается к моему. — В отличие от меня, относившегося к музыке серьезно, для Марка она всегда была просто развлечением. После окончания он пошел дальше и получил степень MBA, — помолчав немного, Келвин продолжает: — Я жил в его квартире в Челси.

А вот и ответ на один из моих вопросов.

— Не бесплатно, — тут же добавляет Келвин. — Сейчас ему, конечно, жаль терять дополнительные деньги, но, как он сам выразился, скучать по виду моего голого зада Марк точно не станет, — Келвин смеется. — И он посоветовал мне купить наконец пижаму.

Мои глаза становятся огромными, и Келвин спешно поясняет:

— Которая, само собой, у меня есть.

— Нет-нет… Я хочу сказать… — начинаю я и прижимаю ладонь к щеке. Мое лицо пылает огнем. — Я хочу, чтобы тебе было комфортно. Можешь просто предупредить меня, когда соберешься… И я буду стучать в дверь по утрам, прежде чем выйти из спальни.

Келвин широко улыбается и сжимает мою руку.

— Как бы то ни было, теперь я буду отдавать эти деньги тебе. Так будет по-честному.

У меня внутри все сжимается. Все это очень и очень странно. Из разрешения на брак о Келвине я знаю только самую базовую информацию: дату и место рождения и полное имя. Но не знаю ничего более значимого. Например, как он зарабатывает на жизнь помимо игры в метро и с кавер-группами, с кем дружит, во сколько обычно ложится спать, что ест на завтрак и — вплоть до этого разговора — даже не знала, где живет.

Конечно же, Келвин не знает всего этого и обо мне, но, как я понимаю, такая информация ему понадобится. Миграционная служба будет спрашивать у нас друг про друга то, чего не знают даже давно живущие вместе пары. Как же нам справиться? Продолжать быть предельно откровенными?

— Роберт с Джеффом покрывают примерно две трети от моей арендной платы, — выпаливаю я.

— Правда? — присвистывает Келвин.

— Да. Ты, наверное, удивишься, но на продаже футболок и закулисных фото много не заработаешь. По крайней мере, явно не столько, чтобы позволить себе жить на Манхэттене.

— Мне и в голову не приходило.

Я чувствую подступающую тошноту. Мое признание к лучшему или худшему? Намекнула ли я таким образом, что у Джеффа с Робертом много денег?

— Я стараюсь не пользоваться своим положением, — добавляю я, почему-то чувствуя стыд. В конце концов, Келвин прямо сейчас сам признался, что жил у друга, а часть своих денег он зарабатывает на улице. — Поначалу я собиралась жить в Нью-Джерси и ездить на работу оттуда, но дяди предложили мне эту квартиру, когда их друг съехал, — на самом деле умер. — Ну и… вот.

— Тебе нравится жить одной?

Я смеюсь.

— Да, но…

Кажется, до него дошел подтекст вопроса, и Келвин тоже смеется.

— Обещаю не путаться у тебя под ногами.

— Нет-нет. Мне нравится жить одной, — решаю уточнить я, — но я не из тех, кому одиночество необходимо, если тебе это важно услышать.

Келвин поворачивается ко мне и улыбается.

— Важно, — подтверждает он, а потом, помедлив, говорит: — На том, чем занимаюсь, я нормально зарабатываю. Баксов пятьдесят за каждый день игры на улице. И около двух сотен за каждый вечер в барах. Но все это не настоящая работа.

Я поворачиваюсь к нему. Келвин запрокинул голову и смотрит на небо, будто рад холоду.

— Что ты имеешь в виду под словами «не настоящая работа»?

Келвин смеется.

— Да ладно тебе, Холлэнд. Ты ведь прекрасно понимаешь. Мне нравится, чем я занимаюсь. Но ты точно знаешь, что я имею в виду, — будто заглядывая мне прямо в душу, он добавляет: — Это приносит деньги, но больше похоже на жульничество. Как будто я не реализую свои способности на всю катушку.

— Теперь тебе больше не придется так делать.

У него на лице расцветает улыбка, которую мне очень хотелось бы описать словами. Она словно ластиком стирает все мои сомнения и тревоги.

— Да, — говорит Келвин. — Больше не придется.

***

Поскольку заснуть перед собственной свадьбой мне все равно не удалось бы, я всю ночь убиралась, как сумасшедшая. Я не неряха, но и не помешанная на чистоте, в итоге уборка заняла у меня не меньше двух часов, и во всей квартире не осталось ни пятнышка — хоть зубной щеткой проводи. После чего я начала составлять список важнейших моментов своей жизни.

На сегодняшний день самые продолжительные по времени отношения у меня были с парнем по имени Брэдли. Он родом из Орегона, и познакомилась я с ним во время учебы на старших курсах в Йеле. Мы встречались два с половиной года, и теперь я понимаю, что то время было чем-то вроде историй, которые вы слышали, возможно, не один раз. Но с Брэдли — парнем он был вполне хорошим, но еще жутко скучным (кстати, его пенис очень сильно был загнут вправо, и как бы я ни притворялась, будто это не имеет значения, мне всегда казалось, что это кость, которую нужно верно срастить), — я многие из этих тривиальных историй познала на собственном опыте. Например, мы узнавали друг друга, ведя интимные беседы в баре под рюмочку-другую, пьянея и позволяя себе все больше и больше физического контакта. А расстались при совершенно банальных обстоятельствах: я больше ничего по отношению к нему не чувствовала. Спустя неделю притворяться, что жить без меня не может, и умолять вернуться он устал, а через месяц начал встречаться с женщиной, на которой впоследствии женился. Наши два с половиной года прошли совершенно не примечательно.

Я размышляю обо всем этом — как будто сейчас мы будем рассказывать друг другу истории нашей жизни, — пока захожу с Келвином в квартиру, и, увидев на столе свой список, хочу расхохотаться.

— Ого, — вытаращив глаза, говорит Келвин и смотрит по сторонам. Квартирка у меня маленькая, но замечательная. В гостиной огромное эркерное окно, занимающее большую часть стены. Вид из него, конечно, не совсем как на открытках, но зато красуются крыши соседних домов. В комнате стоит раскладной диван, телевизор и журнальный столик на ковре с сине-оранжевым узором, который Джефф с Робертом подарили мне на новоселье (несмотря на мои уверения, что сама квартира и есть подарок на новоселье). По обе стороны от телевизора стоят два шкафа, заполненные книгами. И все. Больше ничего в гостиной нет. Чисто, уютно, ничего лишнего.

— Очень симпатично, — говорит Келвин и подходит рассмотреть корешки книг. — У Марка мне тоже нравилось, но к нему часто приходили его двухлетки-близнецы, из-за чего возникала суматоха.

Мысленно подшиваю эту информацию в файлик для собеседования в миграционной службе, а Келвин проводит пальцами по корешку книги Майкла Шейбона.

— А здесь… Мне нравится, что у тебя тут так просто, — говорит он, пока обследует крохотную кухню, заглядывает в такую же крохотную ванную, после чего останавливается и поворачивается ко мне. — И очень уютно, Холлэнд. Ты молодец.

Он так восхитительно стесняется, что я не могу сдержаться и не сказать: