Пертурабо: Молот Олимпии - Хейли Гай - Страница 39

— И ты туда же? — зарычал Занкатор. Напряженный, как струна, он жаждал хорошего боя, и теперь его инстинкты убийцы наконец почуяли выход. Он отложил болтер и вынул кинжал. Ясерону не нравились легкие смерти.

— Вы что творите? — В голосе Жальска зазвенело нечто, похожее на панику.

— Я согласен с Келлефоном, — сказал Дентрофор и встал рядом с братом.

— Неужели вы думаете, что господин, приговоривший свой родной город к смерти, вас за это по головам погладит? Из-за вас мы все окажемся на плахе! — Жальск попытался вразумить товарищей.

— Лохос никогда не был ему домом, — возразил Келлефон. — Нам всем хотелось так думать, хотя он сам снова и снова говорил, что это не так. Но здесь мой дом. Легион изменился. Это не наш путь. Куда подевалось наше милосердие? Взгляни на Фортрейдона. Неужели ты хочешь, чтобы он закалял в себе железо, думая, что мы — бездушные чудовища? Честь рождает железо! — Легионер поднял руку и обвел ей окрестности. В начале улицы показалась толпа вопящих гражданских, но, увидев Железных Воинов, он припустили прочь. — А где в этом честь?

— Такова воля примарха, и мы обязаны ее исполнить. Его слово — закон для нас. Подчинись или умрешь.

Но болтер сержант так и не поднял.

— Я же слышу, ты колеблешься, Жальск, — сказал Келлефон. — Откуда ты родом? Из Ирекса? А знаешь ли ты, что двадцать восьмой гранд-батальон сделал с Ирексом?

— Это не важно! — рявкнул Занкатор. — Все это не важно! Дело тут не в Олимпии или Императоре. Это вопрос чести. Отвернувшись от своих сыновей, Олимпия опозорила нас и сполна заслужила эту кару. Если не исполнить приговор, что будет с нашей честью? С нашей силой? Мы же станем посмешищем!

— Лучше так, чем превратиться в монстров, — ответил Келлефон. — С каких пор мы уподобились головорезам Кёрза?

— Послушай Занкатора, — едва ли не взмолился Жальск. — Забудем о том, что здесь произошло. Сейчас у нас есть приказ, а после Пертурабо здесь все отстроит. Олимпия будет жить.

— Как ты можешь так говорить, когда за черным дымом трупных костров не видно солнца?

Фортрейдон и Удермайс нерешительно озирались, разрываясь между двумя уже явно враждебно настроенными группами, на которые разваливалось отделение.

— Сомнения естественны, брат, — продолжал взывать к разуму Жальск, — но и только.

— О сомнениях речи уже не идет, — не скрывая удовольствия, сказал Занкатор. — Этот любитель огонька перешел черту. Он предал нашего господина.

«Предал»… Одно слово будто заглушило весь хаос погромов, и даже неспокойный воздух, казалось, замер, услышав его.

— Он такой же изменник, как и жители этого города, — продолжал Ясерон, выступая вперед с ножом наизготовку.

— Что ты делаешь? — спросил Жальск.

— Что должен.

С этими словами Занкатор сорвался с места и врезался в Келлефона, уже вынимавшего из кобуры болт-пистолет.

— Прекратить! — вскрикнул сержант. — Я приказываю!

— Не тебе здесь приказывать. — Дентрофор открыл огонь и сразил Жальска прежде, чем тот успел отреагировать.

Фан выстрелил в ответ, изрешетив нагрудник Месона. Его тело, раздираемое внутри доспеха реактивными болтами, дергалось, как тряпичная кукла, забрызгивая кровью всех вокруг. На самого Андоса ринулся Бардан и выбил болтер у него из рук, одновременно занося для удара боевой нож.

Фан успел увернуться. Раздался скрежет металла по металлу, и клинок оставил длинный шрам на его керамитовой броне.

— Остановитесь! Хватит! — в отчаянии завопил Удермайс, пятясь от сцепившихся братьев.

Он попытался оттащить сначала Бардана, потом Фана, но все как-то неловко, неуверенно, понимая, что вступиться за одну сторону значило обречь другую.

Фортрейдон переводил оружие с одной пары дерущихся Железных Воинов на другую.

Занкатор впечатал Келлефона в стену и принялся бешено колоть его в сочленения брони, стараясь пробить металл и поддоспешник. Огнеметчик же упер ладонь под визор шлема брата, отводя назад его голову. Ситуация сложилась патовая — ни одному не удавалось одолеть другого. Ясерон захрипел от прикладываемых усилий.

Взгляд Фортрейдона метался между противниками. От смрада дыма и крови, что просачивался даже сквозь решетку шлема, у него перехватывало дыхание.

Железные Воины пришли сюда по приказу Пертурабо. Молот Олимпии вновь оправдывал свое имя. Фортрейдон вспомнил время, когда его только призвали в легион. Звон испытательного оборудования, возвещавший, что он достоин… Слезы матери и плач других женщин, чьих сыновей забирали из домов… Взросление без братьев и отца…

Он вспомнил… гордость. Он помнил, как впервые надел силовой доспех и познал честь служить примарху. Помнил, как обрел небывалую силу, как сражался и побеждал тварей из самых темных кошмаров. И это будущее ему подарил Пертурабо.

Внезапная злость толкнула его вперед. Люди вроде Келлефона погубят все это, из-за них человечество останется слабым и расколотым. Фортрейдон поднял болтер и приставил его сбоку к голове Келлефона.

Занкатор разразился жутким хохотом.

— Ты всегда был слаб, Генуе.

Но огнеметчик не сдавался.

— Что с тобой, парень? Разве ты не видишь — это не наш путь!

Фортрейдон сильнее прижал болтер к его шлему.

— Железо внутри, железо снаружи, — сказал он и выстрелил.

Тело с глухим лязганьем рухнуло на землю. Занкатор брезгливо пнул его ногой.

Вардан получил серьезные увечья. Фан лежал мертвым. Удермайс стоял в одиночестве, скованный шоком.

— И не мечтай, что я забуду это, — бросил ему Занкатор.

— Что делать с Варданом? — спросил Фортрейдон.

У него кружилась голова, в ушах стоял гул.

— Оставь. Если выживет, Железный Владыка с ним разберется. — Занкатор убрал клинок в ножны и подобрал свой болтер. — А нам нужно сжечь город.

Пертурабо в последний раз вернулся домой.

Перед ним лежал дворец Лохоса, разгромленный и беззащитный. Площадь покрывали воронки и пересекали трещины, искусно вырезанные мраморные плиты рассыпались в прах. На ступенях, ведущих к уничтоженным воротам, лежали искореженные панели золотых и серебряных барельефов, прежде украшавших створки. Шагая по обугленному арочному проходу, Железный Владыка отбрасывал пластины ударами ног. Сзади доносились отголоски стрельбы.

Часть дворца за вратами пострадала не так заметно. Грязные залы пустовали. Богачи сбежали отсюда — они всегда уходили первыми. С потолков после каждого взрыва снаружи медленно осыпалась пыль, и стекла в изящных окнах потрескались, но по большому счету строение осталось целым и выглядело так, как его запомнил Пертурабо.

Примарх воспроизвел в памяти день, когда его впервые привели сюда — каким чудесным представилось его неопытному взору громадное каменное здание! С того времени Железный Владыка повидал Галактику, и теперь дворец казался ему примитивным, словно хлев для гроксов. Он презирал постройку за напускное величие. Много раз Пертурабо предлагал Даммекосу возвести резиденцию, достойную правителя Лохоса, но тот неизменно отказывался. Такое пренебрежение до сих пор выводило примарха из себя. Впрочем, он никогда не понимал приемного отца.

Посреди главного зала стояли похоронные дроги, поразительно искусно вырезанные из камня по традициям планеты. На них покоился гроб из прекрасного горного хрусталя, частично расплавленного и перестроенного в стекло алмазной прочности. Внутри, на подушках из лучшего бархата, спал вечным сном Даммекос, бывший тиран Лохоса и имперский сатрап Олимпии, а ныне — забальзамированный труп.

Железный Владыка подошел к нему с почтением, хотя редко выказывал уважение приемному отцу на протяжении его долгой жизни. Под огромными сабатонами примарха скрипели кусочки кладки, свалившиеся с потолка — тяжеловесный воин в доспехе растирал их в порошок.

С тишайшим металлическим щелчком он положил руку на крышку гроба. Лицо тирана, обрамленное стволами железных орудий, было желтоватым и осунувшимся от глубокой старости. Даммекос прожил очень много лет, но на это не указывало ничего, кроме ухудшения внешнего облика. В его организме не имелось аугментаций и жутких изменений, характерных для представителей Механикум. Он был просто глубоким стариком и, несмотря на это, оставался гордым патриархом Лохоса.