Золото Телла Сакетта - Ламур Луис - Страница 24

• Предыдущая
• 24/31
• Следующая

Лошади удрученно дергали остекленевшую траву, лед резал им губы, под конец они, похныкивая, пришли ко мне. Я спустился к ручью, где трава росла повыше, разбил лед, нарезал травы и принес им.

Нет, так не пойдет. Во что бы то ни стало надо мне спуститься с горы. Да и лошадей хорошо бы увести, если получится. Только я знал, что ни черта не получится... А без меня они подохнут в этой горной западне.

Ближе к ночи я поджарил себе кусок оленины и съел, горбясь над костром и нарезая мясо полосками, чтоб легче с ним справиться.

За ночь выпал снег, и когда пришло утро, я увидел, что одна из вьючных лошадей лежит со сломанной ногой. Я застрелил её, и эхо разнеслось по задушенной льдом долине..

Под сыплющимся с неба легким снежком я прошел до самого водостока. Поток замерз, и желоб превратился в сплошную глыбу льда. Вода успела подняться ещё выше, чем раньше. Уступ, по которому вилась тропинка, оказался под несколькими футами льда. Об этом маршруте и думать не приходилось.

Эйндж со своим дедом продержалась здесь наверху зиму. Как им это удалось?

Их пещера побольше этой и лучше укрыта, вокруг неё между валунами валяются старые бревна - запас дров на целую жизнь... но смогу ли я спуститься по тропе на дно каньона?

Да смогу ли я вообще добраться до этого каньона? Там, наверху, где растут те щетинистые сосенки, ветер метет во всю силу, там будет ещё холодней, чем здесь. А тропа, даже если я смогу до неё добраться, - это ведь спуск на пятьсот футов по гладкому обрыву, который, наверно, покрыт сплошным льдом.

Ладно, пускай этот вариант остается на крайний случай. А пока надо мне отсиживаться там, где я оказался, и стараться выдержать холод.

Взял я лопату, вышел наружу и обколол побольше льда - надо было дать лошадкам шанс продержаться. Они-то и сами знали, как добираться до травы, но лед царапал им губы и резал бабки до крови.

А снег все валил, накрывал лед толстым одеялом и делал его ещё опаснее.

И вдруг голова аппалузы взметнулась кверху и уши стали торчком.

Я вытащил винчестер. За падающим снегом я видел недалеко, и тут все было неподвижно. Прислушался - нет, ничего не слышно.

Передвигаясь с крайней осторожностью, я спустился к прибрежному ивняку и нарезал длинных лозинок. Отнес в пещеру и сложил на полу не слишком близко от огня.

Выезжая из лагеря, я обычно всегда вожу с собой пучок сыромятных ремешков, вроде тех, какими связывают ноги бычкам, когда клеймят. Каждый ковбой всегда возит их с собой на всякий случай - на пастбище мало ли что может статься. И вот теперь я собрался пустить их в дело.

Лошадей вовсе не тянуло гулять, они держались возле пещеры. Все утро и часть второй половины дня и старательно трудился - крошил и дробил кварц, выскребал из него крошки золота, которое можно будет сложить во вьючок.

Когда лоза отогрелась и снова стала гибкой, я каждую лозинку по очереди согнул в обруч и связал концы. Потом выбрал два самых лучших обруча, навязал поперек сыромятные ремешки, и у меня получились корявые снегоступы.

Ближе к вечеру взял винтовку, нацепил снегоступы на ноги и вышел наружу, чтобы испытать их. Ну, это была не первая пара в моей жизни, так что свое дело они делали неплохо. Я прошелся по долине до водостока, и увидел, что желоб быстро забивает снегом поверх льда. Нет, этим маршрутом не выберешься, и думать не стоит.

Я развернулся и потопал к долине, где жила Эйндж. Почти добравшись до голого гребня с щетинистыми сосенками, повернул обратно, чтобы до темноты вернуться к себе в пещеру. Вот тут-то я и услышал выстрел.

Он меня просто ошеломил, я стоял столбом и слушал, как рокочет эхо в мрачных горах.

Наконец пушистый снег на склонах заглушил эхо, а я так и стоял на месте, слегка дрожа от холода, один в широком мире между небом и снегом, не желая согласиться с тем, что мои уши слышали.

Выстрел... здесь!

Он донесся из каньона подо мной. Кто-то там есть, внизу! Кто-то находится в пещере Эйндж или недалеко от нее.

Здесь? В этом месте?

Может, это внезапно треснул лед? Сломалась ветка под тяжестью снега?.. Да нет, это был выстрел, отчетливый, резкий, ошибиться невозможно.

"Телл Сакетт, - сказал я себе, - держи нос по ветру, ты, брат, тут не один".

Кто знает о пещере внизу? Да вообще о долине? Только Эйндж, насколько мне известно. Кэп знает то, что я ему рассказывал, но Кэп не смог бы сюда добраться, даже если бы я дал ему точные указания. Да и не давал я никаких указаний, он пока слишком слабый.

Эйндж?.. Что за дурацкая мысль! У неё никаких причин забираться сюда.

Кто-то из тех, что шли по моему следу там, внизу? Может, они как-то нашли дорогу в эту долину? Вот это, пожалуй, самое вероятное.

Если я двинусь в каньон теперь, то, пока доберусь, станет совсем темно, один черт я ничего не увижу. Сейчас имеет смысл только отправиться обратно к шахте и забиться в нору до рассвета.

Одно было ясно как божий день. Если эти люди, неважно, кто они такие и откуда взялись, действительно внизу, в каньоне, то их там нежданно-негаданно прихватило снегопадом, как и меня... и, если я не ошибаюсь, они куда менее приспособлены к такой истории.

Мы, Сакетты, никогда не жили в большом достатке, и у себя в горах привыкли обходиться самым малым, зато научились изворотливости. Любой из нас, братьев, в одиночку странствовал за многие мили от дому и умел выживать в диких местах, когда ещё и шестнадцати не стукнуло.

С тех пор у меня вся жизнь - сплошные тяжелые времена, хоть на войне, хоть после. Перегон гурта длиннорогих из Техаса в Монтану - не тот случай, где можно человеку размягчиться... в общем, будьте уверены, я провел половину своей жизни, имея меньше чем ничего.

Трудности - это мой всегдашний образ жизни, редко-редко мне не приходилось голодать, мерзнуть и бороться против дикой природы. Можно сказать, всю жизнь я не жил, а старался выжить. Даже для меня не слишком большое удовольствие оказаться отрезанным тут, в горах, занесенных снегом, но уж как-нибудь я выживу. А вот те, другие?..

Когда я вернулся обратно в лагерь, мои лошади стояли у самой пещеры. Я завел их внутрь и тщательно обтер холстиной. В основном, правда, я с ними возился, чтобы малость их подбодрить. Они ребята сообразительные и понимают, что влетели мы в большую неприятность, но раз о них заботятся, значит, все пока нормально.

Хотел бы я сам в это верить.

После развел костер, снял свою овчинную куртку и натянул жилет, а потом снова надел куртку. Когда приходится выходить в холодную погоду, я всегда стараюсь натягивать на себя поменьше лишних одежек. Тут главное чтоб не вспотеть. Потому что как остановишься, пот начинает замерзать и превращается в ледяную рубашку под одеждой.

Приготовил я себе чего-то поесть и уселся у костра с открытым Блэкстоном. Только время от времени косился наружу, пытаясь разглядеть там что-нибудь.

Последние несколько месяцев, улегшись спать, я временами подолгу лежал без сна, раздумывал о том, что прочитал, или пытался высказать какие-то мысли, пользуясь словами, взятыми из этой книжки. Я надеялся, что, пока придет весна, речь у меня станет получше.

И ещё время от времени я думал об Эйндж... о тех днях, когда я заботился о ней, а она была полумертвая от голода и слабости, когда я думал, что, может быть, это и есть моя женщина. Я угробил уйму времени, мечтая про нее, просто думая о ней и обо всем, с ней связанном.

Но теперь мечтать мне особенно не о чем. Она это ясно показала в тот вечер в магазине.

Так что ж выходит, лучше было дать Китчу пристрелить меня? Ну уж нет, я так не думал. Приходилось мне слышать про людей, убивающих себя из-за женщины - ну, так большей дурости я в жизни не слышал.

Женщины - народ практичный. Они во всяком деле видят самую главную суть, и ни одна женщина не станет тратить время попусту, вспоминая человека, который был таким дураком, что убил сам себя. Человеку положено жить для любви, а не помирать ради нее.

• Предыдущая
• 24/31
• Следующая