Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 24

Но серый только стоял и смотрел на жезл.

– Вот так я не попадал еще никогда, – Марк снова присел на платформу – ноги не держали, – обхватил голову руками, стукнув дурацкой железкой висок. – Ни дров, ни огня развести, вообще никак... Что делать?

Стемнело уже совсем; небо рассыпалось миллионами звезд, в ясном и чистом сиянии которых дорога, арка тоннеля, черные силуэты платформы и короба, серо-серебристая фигура серого были видны как при яркой луне. Холод одолел усталость; Марк поднялся, пробежался вокруг платформы. Сделав круг, он вернулся к серому – тот стоял, дрожал, и смотрел.

– Это дурдом, – сказал Марк.

Затем он, окоченев до такой степени, что стал терять над собой контроль, со злостью пнул платформу. Платформа тронулась и заскользила – в тоннель. Марк ожидал, что она, как обычно, остановится метров через десять-двенадцать, но она продолжала скользить и исчезла в черноте тоннеля. Без этой квадратной металлической плиты с черным ящиком, в компании с очередным серым немым, стало вдруг как-то дико и страшно. Марк рванул за платформой во тьму тоннеля, наткнулся, ушибся, вскочил на холодный край, примостился спиной к холодному ящику. Терять нечего. Если у этой железки что-то свое на уме – пусть везет куда ей там нужно. Даже в тоннель. Только подальше отсюда.

Темнота была абсолютная, реально непроницаемая, реально «хоть глаз выколи». Во всей этой темноте существовала только ледяная железка под ягодицами и ледяная железка под лопатками. Сидеть так дальше было нельзя, и он осторожно перемостился на корточки. Когда ноги затекли так, что почти перестали чувствоваться, он снова вернулся на пятую точку, свесил левую ногу – и, тронув полотно дороги, понял, что платформа продолжает двигаться.

– Интересное дело... Отлично я ее пнул.

Через некое неопределенное время абсолютный мрак заискрился тонкими хрустальными искрами. Искры, сначала призрачно-золотистые, стали густеть, темнеть, и, наконец, сформировались в сеть все прежнего нескончаемого узора – как видно, отражавшего источник света, все прежний густо-тепло-рубиновый. Марк вдруг отметил, что вся эта запредельная красота и совершенство стали его сейчас раздражать. Может быть, он просто устал, замерз, несколько остервенел от того что случилось; он наблюдал как узор кладки пола и стен тоннеля проявляется все ярче и четче (потолка видно почему-то не было) – и ощущал злобное раздражение.

Наконец случилось то чего следовало ожидать. Платформа остановилась на перекрестке, под очередным рубиновым шаром. Стволы двух перпендикулярных тоннелей расходились во мрак и растворялись в мерцании рубиново-золотых искр. Марк соскочил с платформы, не удержался на бесчувственных ногах и упал; поднялся; держась за стену, раз двадцать присел. Когда ноги вернулись на место, обошел платформу.

– Надеюсь она просто ждет куда поворачивать...

И долго не решался толкнуть ее дальше; когда, наконец, решился, произошло то чего он боялся – платформа совершила, опять же, привычное действие – сдвинулась на двадцать сантиметров и вернулась в исходное положение. Ни на север, ни на восток, ни на юг, ни на запад дальше этих двадцати сантиметров она двигаться не желала.

– Значит, буду сидеть и ждать – либо пока кто-то появится, либо пока просто не сдохну. Нет, сидеть на этой железке не буду... А то импотентом стать можно. Буду ходить, вокруг... Хотя какая разница уже, – он посмотрел на мерцающий клубок дыхания. – И, блин, нога что-то разнылась, – он потер ушибленную голень, на которой давно обозначилась большая припухлость.

Погуляв вокруг платформы минут пять, Марк достал жезл – и обнаружил, что хрустальный шарик на нем светится таким же теплым огнем – маленький клон огромного шара, висящего наверху в пустоте. Потыкал шариком в платформу, в ящик, рассыпав холодный хрустальный звук, как-то дисгармоничный с теплым багровым светом, – но все, разумеется, без эффекта. Он топтался по перекрестку минут еще, наверно, двадцать, может быть, тридцать – и вдруг в перспективе западного тоннеля заметил звездочку огонька.

Огонек приближался, высвечивая пол и стены; вот, наконец, стал различим силуэт – платформа, на ней фигура с шестом – словно на плоскодонке; вот, наконец, силуэт материализовался в огне многогранника – к перекрестку подскользила платформа со стоящим на ней человеком. В руках человека имелся длинный гравированный посох, который встречался до этого только раз – у того перевозчика, на озере, весьма похожий на ойссехх Эйнгхенне. Хрустальный шар на конце светился все таким же тепло-густым рубином – огонек в холодной бездне тоннеля.

Вместе с платформой к перекрестку подкатила волна характерного козлиного запаха. Человек, заросший как классический Леший, был облачен в характерное жуткое рубище – копия того перевозчика, который переправлял их с Гессехом через то, самое первое, озеро. Вспомнилась та необыкновенная штука, брошенная перевозчику Гессехом (то ли монета, то ли какой-то жетон-пропуск?). Платформа остановилась; пришелец продолжил стоять, опираясь на посох, сверкающий в вязком рубиновом свете мрачно-багровым золотом.

– Не́йддве-кхи Марк, – сообщил снова Марк. На всякий случай, почти машинально, никакого ответа не ожидая; однако «Леший» вдруг отозвался, вполне обычным человеческим голосом:

– Не́йгетт, не́йддве-кхи.

И продолжил стоять, не двигаясь. Тогда Марк, для которого козлиная вонь представляла сейчас наименьшее зло, запрыгнул на платформу «Лешего», и сказал:

– Таахе́йнгес! Ты понял?

Пришелец, словно действительно на плоскодонке, оттолкнулся посохом, и платформа поплыла обратно – на запад, в глубину тоннеля. Платформа грела (не может быть!), и Марк постепенно начал приходить в себя. Еще часа два этой дороги (насчет времени он сейчас не был уверен; обычно он чувствовал время точно, но после нескольких суток без часов, после всех этих дорог, после этого антарктического тоннеля особенно, все чувства исчезли) – и тоннель кончился. (Чувства исчезли, но башка еще как-то варит – если мы едем так долго, пришелец, стало быть, в дороге уже давно? Ведь на перекрестке он появился минут через двадцать-тридцать после того как там появился сам Марк?) Впереди засветился прямоугольник – западное небо, отражающее восход матово-синим бархатом. Перед воротами платформа остановилась; человек поднял посох, направил звездочкой шарика к небу, произнес формулу. Железка двинулась дальше, и они, наконец, оказались под светом утра.

Тоннель вышел в узкую глубокую долину, с юга и севера ограниченную жемчужно-серыми скалами. Вокруг только камень, ни листика, ни травинки; дорога стелилась дальше и дальше – здесь будто не сложена из этих узорчатых плит, а выточена из собственно камня, слагавшего дно долины. Солнце было еще низко, в долине лежала холодная тень, отчего весь камень вокруг приобретал синеватый оттенок. Марк оглядывался, и вдруг заметил, в высоте северной цепи скал, яркую искру. Вглядевшись, он разобрал – такой же шар-многогранник на стержне, какие шли цепью там, за той сверкающей башней (и которые, как видно, атаковали Гессеха в той круглой долине).

Минут через пятнадцать на вершине кряжа засверкала новая искра, а вглядевшись вперед, он разглядел, пока еще вдалеке, третью. Они двигались вдоль некой границы, и, как видно, здесь были «свои» – как минимум этот неароматно пахнущий «перевозчик», Нейгетт. Дорога продолжала стелиться вперед, мерцая холодной синевой узора; позади оказалась третья искра, четвертая, пятая; солнце, наконец, поднялось над южными скалами и залило прозрачно-золотыми лучами долину. Узор полотна засверкал так, что захотелось зажмуриться; когда глаз привык, оказалось, что долина кончается, и они подъезжают к очередному тоннелю – прямоугольник ворот ярко горел над сверкающей шпагой дороги; казалось – сам излучает весь этот свет, которым сверкал узор.

За все это время Нейгетт ни разу даже не обернулся. Он стоял впереди, отталкиваясь посохом от полотна, мерно, через убаюкивающе равные промежутки времени, когда платформа теряла ход. Словно, на самом деле, они не двигались на скользящей по воздуху квадратной железке, а плыли в плоскодонке по каналу золотой воды. Перед входом в тоннель Нейгетт повторил манипуляции с шариком посоха; они двинулись дальше, погрузились во мрак – глаза, после яркого света, надолго ослепли, а когда снова смогли различить искры на плитах пола и стен, платформа остановилась.