Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 20

– Ки́сттетт-гго, – рассмеялась та.

– Что тут смешного? Тем более, я ведь прав?

– Прав, – сказала Эйнгхенне и рассмеялась еще раз.

– Этим «кист» ты меня уже обзывала, кстати. Надеюсь это не грубое и циничное ругательство,

Они приближались к башне – огромный параллелепипед выползал в темно-синее небо серо-фиолетовым призраком. Наконец они подошли. Основание башни пронзалось стрелой дороги, которая бесконечной прямой стремилась на запад. Они поднялись по насыпи и свернули налево в арку.

Пройдя под шаром-многогранником, который продавливал мрак некой черной дырой, всасывая последние кванты света, они прошли под восточной стеной башни и оказались в черте города. Стемнело; город едва рисовался узором дорог и точек-кубиков зданий – прямоугольная сеть, местами нарушенная диагоналями равных углов. Они двинулись по дороге, пересекавшей город понизу и покидавшей его прямоугольником восточных ворот, дошли до первого перекрестка, свернули налево. По ширине полотна и наличию тротуаров можно было представить, что это была такая же центральная улица – и ведущая, очевидно, к такому же главному зданию наверху. Однако сейчас наверху уже ничего не было видно.

Они поднялись до первой площадки – перекрестка с первой улицей, шедшей параллельно сквозной нижней дороге. Девушка тронула Марка, указала на ближайшее здание. Они подошли – все такой же квадрат с аркой в переднем фасаде; они прошли в арку – все такой же квадратный двор.

Эйнгхенне, протыкая густые сумерки своим космически черным мешком, пересекла площадку двора, подождала у двери, и они вошли в помещение. Вернее сказать, погрузились в полнейший мрак – потому что внутри царила абсолютная темнота – действительно, что называется, «хоть глаз выколи». Тем не менее, она уверенно провела Марка в некое место. (Притом что он не сомневался, что в темноте она ничего не видит – волшебные диски в глазах наблюдались пока только у Гессеха, его облаченных в шлемы собратьев, и также у белого «мага».) Затем мрак растворился – Эйнгхенне открыла бесшумные ставни, и в помещение проник фиолетово-серый сумрак двора.

Глаза, уже привыкшие к темноте, различили квадратный стол и несколько стульев, расставленных в беспорядке – или, скорее, брошенных. Как будто людей сидевших за этим столом, ведших беседу, застигла какая-то тревожная новость, и они, второпях отодвинув стулья, быстро покинули помещение. На столе открытая книга; вокруг разбросаны листья, на которых, насколько можно было разобрать, велись заметки – как видно, прерванные вместе с беседой. Вот еще стержень – то ли кость, то ли тяжелое дерево; держать в руке очень приятно, не хочется выпускать; один конец заужен и оканчивается маленьким шариком. Без сомнения прибор для письма; выточен (или отлит?) из цельного куска материала – то есть ничем не заправляется.

– Веэрге́йгес, – послышался голос Эйнгхенне.

Рядом возникло бездонное пятно балахона, и девушка взяла Марка за локоть. Она увела его от окна в другой конец помещения, где обнаружилась лавка; просто заполированное, ничем не обработанное дерево, необыкновенно приятное пальцам и даже как будто теплое – здесь, во мраке и пустоте, ощущение особенно четкое. Они улеглись, рядом, плечом к плечу; Марк за день устал, и быстро уснул, не успев оценить такого дара небес. Когда он проснулся, серо-фиолетовый квадрат окна исчез, была абсолютная темнота. Эйнгхенне сидела на лавке и смотрела на свой кристалл. Она сидела спиной и держала камень перед собой, но Марк сразу понял, что камень светился, теплым густо-багровым огнем, – достаточно ярко чтобы очертить контуры стола и стульев, отразиться в полированном дереве искорками рубинов.

– Хейд-лере́йнгет! – прошептала она, почувствовав, что он зашевелился.

Спрятав горящую каплю под балахон, поднялась и куда-то пошла – послышался только шелест ткани. Марк какое-то время сидел, затем снова прилег, ожидая девчонку и отгоняя сон.

Он сидел так долго, потерял счет времени. Затем, наконец, послышался какой-то неопределимый звук, затем далекий возглас Эйнгхенне: «Макхи́ггет! Мак...»

Крик оборвался, будто зажали рот.

Три секунды Марк сидел, пытаясь что-то сообразить. Затем вскочил – и тут же получил удар под колени, и грохнулся на пол. Падая, он ударился затылком о край лавки – в глазах вспыхнул огонь, полыхнули синие искры.

– Эллойге́йммед, доо! – услышал он возглас и отключился.

Нейгетт

Марк очнулся от головной боли. Голова раскалывалась — больно просто двинуть глазами. Наконец он понял, что лежит на спине; было так плохо, что не пошевелиться. Сколько он так пролежал – неясно; мыслей – никаких. Он только отметил, чуть-чуть приоткрыв глаза, что стоит, очевидно, день, а он лежит, очевидно, просто под небом – свет которого, проникнув под приоткрытые веки, ударил в голову – боль отдалась во всем теле.

Прошло неопределенное время. Раскаленный кирпич в голове стал остывать. Боль притупилась; Марк пошевелил глазами, приоткрыл веки снова — можно смотреть. Долго привыкал к свету дня, наконец открыл глаза как обычно. Он лежал на спине, под ясным безоблачным небом. Солнце грело левую половину тела – теплее всего было левой щеке. Однако это тепло – мягкое, расслабляющее, приятное само по себе – сейчас доставляло мучения. Захотелось в глухое прохладное место, в какой-нибудь подвал, например.

Воздух здесь был ощутимо свежее чем везде до этого. Как раз что надо — он растворял боль, прояснял голову, вливал энергию. Марк продолжал лежать, и сколько еще так пролежал — также неясно; но вот, наконец, появилось желание приподняться. Он приподнялся – на локте, осторожно и медленно – боль все-таки отдавалась в теле с каждым движением. Перевернулся на две руки, повисел на локтях, поднялся дальше, сел на колени...

Посидев на коленях минут пять, с закрытыми глазами, он снова разжмурился, и, наконец, смог оглядеться как следует.

– Интересное дело, – он удивился. — Я это место знаю!

Это место он знал превосходно — так как бывал здесь каждый сезон несколько лет подряд. Глубокое ущелье между крутыми кряжами, шедшими здесь параллельно несколько километров, по меридиану, -- начинались на юге от обширной холмистой равнины и заканчивались на севере упираясь в отвесный обрыв плато. Место было очень «туристическим»; в частности, привлекало экстремалов – рафтеров и бейс-джамперов. Первых – необузданным потоком по дну ущелья (категория четыре и выше), вторых – обрывом плато (триста метров обрыва с гостеприимно торчащими скалами).

Наверху этого обрыва Марк сейчас находился. Он сидел метрах в пяти от пропасти, лицом на юг, на мягкое августовское солнце в мягком сияющем небе. По сторонам уходили в синеющую перспективу кряжи, между ними в хрустальной глубине стелилась долина с коварным потоком по дну. Необозримый простор, высота и воздух прочистили голову быстро. Вспомнилось, что эта местная Мекка рафтеров и бейс-джамперов находилась километрах в пятнадцати от того озера – через которое их с Гессехом переправлял перевозчик. Километрах в пятнадцати к западу. То есть – шли, шли, шли на северо-запад – и вот теперь юг. Этот загадочный здесь юг.

– Ч-черт, – простонал, вглядываясь в глубину долины. – Ведь это не сон!.. Где деревня? Вон там ведь была, под той скалой. Я ведь там был, еще две недели назад! Ведь это не сон ведь!.. – он оглядел небо и горы.

И только тут он заметил, что сидит на черной квадратной платформе, и не просто так, а прикован – двумя тонкими багрово-золотыми цепями. По периметру платформы шли цилиндры-штыри, а на лодыжках у Марка находились кольца-«наножники», схваченные этими двумя цепями. Цепи крепились к угловым штырям, довольно длинные – можно двигаться по платформе, можно даже сойти и прогуляться вокруг – метра на два.

– Железо вполне реальное, – он ощупал кольца и цепи. – И это, похоже, на самом деле не сон.

Появилось странное ощущение, что он принимает участие в некой диковинной ролевой игре. Такой масштабной, что в радиусе пятидесяти километров поубирали все населенные пункты, пути сообщения, вышки сотовой связи, все артефакты привычной цивилизации. Проложили диковинные дороги, построили диковинные сооружения, завезли диковинных статистов... Затем, по ходу действия, так двинули по голове, что, похоже, чуть не убили.