Белая роза - Кук Глен Чарльз - Страница 25

Была моя вахта. В желудке стояла гложущая, свинцовая тяжесть. Высоко в небе весь день кружили точки. Парочка вертелась – патрулировала – там и сейчас. Постоянное присутствие Взятых было недобрым знаком.

Чуть ниже планировали в послеполуденных небесах две пары мант. На восходящих потоках они поднимались, потом, кружа, опускались, поддразнивая Взятых, пытаясь подманить их поближе к границе. Они недолюбливали пришельцев вообще, а этих – особенно, потому что те раздавили бы мант, если бы не другой чужак, Душечка.

За ручьем прохаживались бродячие деревья. Блестели мертвые менгиры, пробужденные каким-то образом от обычной спячки. Что-то назревало на равнине – нечто, чего ни один чужак не поймет.

За пустыню зацепилась огромная тень. В вышине плыл, бросая вызов Взятым, одинокий летучий кит. Порой до земли долетал едва слышный низкий рев. Первый раз слышу, чтобы кит говорил. Для них это признак ярости.

Забормотал, зашептался в кораллах ветер. Праотец-Дерево пропел возражение киту.

– Скоро твои враги придут, – произнес, менгир рядом со мной.

Я вздрогнул. Его слова напомнили мне недавний ночной кошмар, не запомнившийся, но полный ужаса.

Я не позволил себе пугаться подлой каменюги. Сильно пугаться.

Что они? Откуда пришли? Почему отличаются от обычных камней? И если уж на то пошло – почему равнина так дико отличается от всего мира? Почему она так жестока? Покамест нас терпят как союзников против более серьезного врага. Но посмотрим, сколько продержится эта дружба, когда Госпожа падет.

– Когда?

– Когда будут готовы.

– Великолепно, каменюга. Объяснил. Мой сарказм не прошел незамеченным – просто его не откомментировали. Менгиры сами славятся сарказмом и ядовитым языком.

– Пять армий, – пояснил голос. – Долго ждать не будут.

Я ткнул пальцем в небо:

– А Взятые летают как хотят. Беспрепятственно.

– Они не чинят препятствий.

Сущая правда. Но извинение слабое. Союзники должны быть союзниками. Летучие киты и манты обычно считают одно появление на равнине достаточным препятствием. Мне пришло в голову, что Взятые могли их подкупить.

– Неправда. – Менгир подвинулся. Теперь его тень падала мне на ноги. Я наконец оглянулся. В нем было каких-то десять футов. Недоросль.

Он прочитал мои мысли. Черт.

Менгир продолжал сообщать мне то, что я и без него знал.

– Не всегда можно вести дела с позиции силы. Будь осторожен. Народы собрались, чтобы переоценить целесообразность вашего присутствия на равнине.

Ах вот как. Этот булыжник-трепач, оказывается, посланник. Местные испуганы. И некоторые думают, что избавятся от неприятностей, выставив нас за дверь.

– Да.

Слово «народы» не слишком точно описывает тот межвидовой парламент, что принимает тут решения, но лучшего не подобрать.

Если верить менгирам – а они лгут только путем умолчания или обобщений, – то равнину Страха населяют более сорока разумных видов. В число известных мне входят менгиры, ходячие деревья, летучие киты и манты, горстка людей (как дикари, так и отшельники), два вида ящериц, птица вроде сарыча, большая белая летучая мышь и исключительно редкая тварь наподобие перевернутого верблюдокентавра. Я хочу сказать, что человеческая часть у него задняя. Бегает оно вперед тем местом, которое у всех других существ называется задницей. Наверное, я встречал и других, по не узнавал. Гоблин утверждает, что в сердце больших коралловых рифов живет маленькая мартышка, в точности похожая на Одноглазого в миниатюре, – но когда речь заходит об Одноглазом, Гоблину верить нельзя.

– Я обязан принести весть, – сказал менгир. – Чужаки на равнине.

Я задал вопросы. Не получив ответа, раздраженно обернулся. Менгир уже исчез.

– Чертова каменюга…

У входа в Дыру стояли, наблюдая за Взятыми, Следопыт и пес Жабодав. Мне передавали, что Душечка тщательно допросила Следопыта – я-то пропустил эту часть – и допрос ее удовлетворил.

Я тогда поспорил с Ильмо, которому Следопыт понравился.

– Напомнил мне Ворона, – заявил Ильмо. – Пара сотен Воронов нам бы пригодилась.

– Мне он тоже напоминает Ворона. Именно это мне и не нравится. – Но что толку спорить? Так не бывает, чтобы все всем нравились. Душечка полагает, что с ним все в порядке. Ильмо с ней согласен. Лейтенант его принял. Почему я дергаюсь? Черт, если он слеплен из того же теста, что и Ворон, то у Госпожи большие неприятности.

Скоро его проверят. Что-то у Душечки на уме. Подозреваю, упреждающий удар. Вероятно, по Рже.

Ржа. Где поднял свою звезду Хромой.

Хромой. Восставший из мертвых. Я сделал с ним все, что можно, только что тела не сжег. А надо было, наверное. Проклятие.

Самое страшное – подумать: «А один ли он?» Не избежали ли прочие верной смерти? Не прячутся ли где-то, чтобы изумить мир своим появлением?

На ноги мне упала тень. Я очнулся от раздумий. Рядом со мной стоял Следопыт.

– Ты выглядишь расстроенным, – сказал он. Должен признать, был он отменно вежлив. Я глянул на кружащие в небе напоминания о битве.

– Я солдат, – ответил я, – старый, усталый и запутавшийся. Я сражаюсь дольше, чем ты живешь на свете. И все жду, когда мы чего-нибудь добьемся.

Он улыбнулся – слабо, почти скрытно. Мне стало неуютно. Мне было неуютно от всего, что он делал. Даже от его проклятой собаки, хотя она почти все время дрыхла. Как она одолела дорогу от Весла при такой лени? Работа-то нелегкая. А этот пес – клянусь! – даже жрать не торопился.

– Можешь быть уверен. Костоправ, – ответил Следопыт, – она падет. – Он говорил абсолютно убежденно. – У нее не хватит сил приручить весь мир.

И снова мне стало не по себе. Прав он или нет, но фразу он построил жутковато.

– Мы сокрушим их всех. – Он указал на Взятых. – Это самозванцы, не то что прежние.

Пес Жабодав обчихал Следопыту ботинок. Следопыт посмотрел вниз – я думал, что он пнет дворнягу, но он нагнулся и почесал скотине за ухом.

– Пес Жабодав. Что за имя такое?

– О, это старая шутка. Тех времен, когда мы были намного моложе. Ему понравилось. Теперь он на этом имени настаивает.

Казалось, что Следопыт со мной только наполовину. Глаза его были пусты, взгляд блуждал где-то, хотя он продолжал смотреть в сторону Взятых. Странно.