Сирийский синдром (СИ) - Кравченко Ольга - Страница 30

Затянув последний провод, державший плечи Введенского боевик отпустил его и отошел на несколько шагов. Старый офицер старался держаться, но по его виду было понятно, что даже слегка пошатываться сейчас отнимает у него неимоверное количество сил.

«Эти часики начнут свой отсчет, как только первая из моих машин сдвинется с места.» – Продолжал в камеру, как все в казарме уже поняли, Зафар Хатини. Вернувшись к нему, бездушная техника вернула в кадр и еле стоящего на ногах Пчелкина, почти затянувшиеся раны на груди которого снова закровили, окрашивая землю у его ног в красно-бурый цвет. – «И чем дольше ваши вертолеты будут висеть над моим лагерем, тем меньше у вас будет времени добраться сюда сушей и успеть обезвредить не только их, но и помешать тому, что произойдет, как только прозвучит «ба-бах»…» – Театрально изобразил озвученную угрозу курд.

- Двухминутная готовность. – Подняв глаза на принесшего планшет офицера, командир вернулся к просмотру, не дожидаясь ответного кивка, после которого последний покинул казарму.

- Что он задумал? – Все происходящее на экране и так не нравилось Филатову, но чувство, что это не все прописанные в сценарии боевиков сцены, не покидало его.

Но то, что он и все остальные увидели следом, заставило не просто оторопело замереть, а и их, пятидесятилетних мужиков, воспринимающих самые жуткие фильмы ужасов как сказочку на ночь, вздрогнуть от осознание не знающей предела жестокости «сирийского дьявола», как прозвала Хатини мировая пресса.

Сквозь пытающееся справиться с болью сознание, а отключиться сейчас Пчелкин не мог себе позволить, уже не обращая внимания на мигающий глазок камеры, Витя почувствовал, как его потащили в сторону. Когда его ударом под колени тоже опустили на землю, он, видевший произведённые с Введенским манипуляции, был уверен, что его ждет тоже самое. Но вместо проводов он почувствовал стягивающие его запястья веревки. В тот момент, когда обнаженная спина коснулась прохладной пока еще земли, он немалым усилием открыл глаза. Но лучше бы не открывал.

Вздувшиеся от нервного напряжения лошадиные ноздри прямо напротив его лица перекрыли все предыдущие ощущения. Когда веревки опутали уже лодыжки, Пчелкин тут же вспомнил угрозу Зафара о превращении его тела в несколько отдельных составляющих. Все, что происходил с ним сейчас, именно к этому и вело. После общения с кастетом ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Все силы уходили на противостояние боли просто при дыхании, не говоря уже о чем-то другом. Поэтому, когда боевики отошли от него, он молился лишь об одном. Чтобы лошади рванули, когда он уже ничего не почувствует. Пока что те стояли спокойно, сдерживаемые курдами, что-то нашептывающими им в уши.

- Так, – послышался голос Зафара, – будет с каждым неверным, кто посмеет ступить на нашу землю и посягнуть на наше право жить на ней. Так будет со всеми, кто поставит себя выше Аллаха, даровавшего нам это место под солнцем. Смотри мир и думай, готов ли ты заплатить тысячи таких цен за желание своих правителей засунуть свои загребущие руки в наши богатства.

Когда тень упала на его лицо, Пчелкин непроизвольно отвернулся в противоположную сторону, туда, где, качаясь, как былинка, Леонидыч пытался удержаться в вертикальном положении и, словно почувствовав его взгляд, тоже повернул голову.

- Понимаю твое желание сказать последнее «прости» своему командиру, но не советую шуметь, если хочешь попытать удачу и выжить. Хотя я сильно сомневаюсь, что помощь подоспеет вовремя. Я же подонок, не так ли? Что мешает мне передвинуть время на таймере?

Резко вскинутый на усмехающегося Зафара взгляд, без лишних слов красноречиво желающий тому рано или поздно повторить путь любого из них. Сжатые в кулаки руки, замедленное тяжелое дыхание и вмиг пересохшие губы в тот момент, когда Зафар, махнув рукой, велел державшим лошадей боевикам отойти.

- Я буду скучать. – С силой нажав на освежённую рану на груди Пчелкина, прошептал Зафар.

- Увидимся. – Прохрипел тот, в одно слово вложив все, что думал и чувствовал сейчас.

Медленно поднявшись, Зафар направился прочь к стоявшим за импровизированным соломенным забором машинам. Остановившись возле одной из лошадей, погладил ее морду, на удивление доброжелательно что-то промурлыкав на ухо. После чего, поправив поворот камеры так, чтобы она транслировала крупным планом Пчелкина, а Введенского скрыла за пределами ракурса, подошел к последнему и – Витя четко это разглядел – изменил время на таймере. Наблюдая лишь спину Зафара, Пчелкин, тем не менее, не смог сдержать удовлетворённого «дааа…», когда, немалым усилием подняв голову, Леонидыч послал в курда свои последние ему пожелания, метко попав, судя по всему, в глаз.

Вытерев рукавом лицо, замерев, Зафар вдруг наотмашь ударил Введенского по лицу. Тот пошатнулся, но удержался. Поднявшись, Зафар, более не оборачиваясь, продолжил свой путь к машинам и, прежде чем захлопнуть дверь, дал знак задержавшимся возле Пчелкина боевикам. Повязки тут же закрыли глаза лошадей, и Витя понял – с этой секунды любой шум, любой звук может стать для него в прямом смысле убийственным. Сколько еще этих секунд ему отпущено, он не знал, но не больше установленных на бомбе в ногах Леонидыча. Как только та рванет… Пчелкин посмотрел в сторону тающего вдали шлейфа от машин боевиков.

- Исполни два последних желания. – Неслышно прошептал он одними губами, подняв глаза в затянутое облаками небо. – Пусть ребята не поддадутся и сравняют их с песком, и пусть Ольга и Кир не увидят моего всемирного триумфа.

- Ничего не предпринимать, пока не дам команды!

Заскакивая через открытый верх военного джипа, на ходу отдавал распоряжения командир «аллигаторов». Остановить буквально обгонявшего его долговязого дружка одного из исполнителей главных ролей кино, что они продолжали смотреть, он даже не пытался. Едва тот и двое его друзей оказались в машинах, как те сорвались с места, подняв за собой столб пыли.

- Если не будет бури, доберемся за двадцать пять минут. – Придерживая грозящую улететь в бесконечность пустыни кепку, командир повернулся к сидящему рядом с ним Белову. Двое других тряслись на задних, менее комфортных местах, но лишь молча подскакивали на барханах, не сводя глаз с экрана планшета и то и дело матерясь такими словами, каких даже прошедший Чечню полковник не знал.

- Значит, у нас будет двадцать минут, чтобы обезвредить бомбу и отвязать лошадей. – Посмотрел на него Белов.

- Хатини, – покачал головой полковник, – славится не только своей жестокостью, но и хитростью и коварством. Чует мое сердце, оставил он нам сюрприз. Поэтому, – включив рацию, заговорил уже в нее, – никакой самодеятельности. Все только после моего разрешения. К вам, – обернулся он на похожего на вышедшего из пены морской Посейдона Космоса, – это в первую очередь относится.

- Вы упомянули бурю. – Филатов был, пожалуй, сейчас самым спокойным и при этом здравомыслящим из них троих.

- Такое, – поднял глаза к затягивающим небо серым облакам командир, – бывает редко, но почти всегда заканчивается песчаной бурей. И тогда ничего не видно на расстоянии мизинца. Боюсь сглазить, но надеюсь, минимум полчаса у нас есть.

Всю оставшуюся дорогу они вслушивались в тембр голоса пустыни, разбавляемый лишь ругательствами Космоса. Но и тот замолк, когда, вынырнув из-за очередного бархана, джип резко затормозил. Прямо перед ними, метрах в ста, начиналась та самая деревня, а дальше за ней в повисшие почти у самой земли облака уходила уже так знакомая им гора.

- Сокол, – тут же зашипела рация, – сколько нам еще руки чесать? Так хорошо на прицел легли.

- Я тебе лягу! – Заорал, наклонившись к плечу полковника, Космос. – Ты у меня потом ля…

На затухающий под широкой ладонью Филатова голос Коса Белов и сам полковник никак не отреагировали.

- Зачем так нервничать… – Крякнула рация.

- Крем для рук подарю, когда вернемся. – Всматриваясь вперед, пробурчал командир. Деревня казалась совершенно безжизненной, если бы не замерший на экране планшета кадр. – Я сказал ждать моей команды. – Выходя из машины, распорядился полковник. – Держите их на прицеле, ведите осторожно, но никакого шума.