Джек Мэггс - Кэри Питер - Страница 57
- Предыдущая
- 57/82
- Следующая
«В этом году в тюрьме Ньюгейт было особенно много женщин. Их собрали со всех Британских островов: мелкие воровки, убийцы и другие представительницы преступного мира переполняли это мрачное здание на Ньюгейт-стрит.»
Он все еще писал о тюрьме, когда дилижанс проехал мимо огромного Парка лорда Дингли. Здесь священник и фермер снова не сошлись во мнениях при оценке достоинств такого дерева, как ель; тема, как известно, непростая и трудно решаемая. Фермер перешел уже на крик, а священник посмеивался самым неприятным образом. Тобиас едва ли слышал их спор, ибо его отвлекло поведение другого молчаливого спутника: Джек Мэггс не сводил с него глаз.
Он продолжал прилежно писать, но теперь чувствовал чужой взгляд на себе. Это было похоже на отраженный линзой луч – сначала темный, потом слишком горячий, чтобы быть приятным. Он поднял глаза и прямо встретил взгляд каторжника.
Время шло. Одна минута, вторая. Это был молчаливый обмен взглядами, но такой упорный, что пассажиры замолкали один за другим; именно их внимание в конце концов заставило каторжника уступить.
Мгновение спустя, казалось, что ничего особенного не произошло. Тобиас вернулся к работе, а Джек Мэггс снова уставился в окно.
Вскоре после того, как дилижанс прибыл в Хоунслоу и его покинули фермер и священник, оставшиеся Тобиас и Мэггс наконец осознали, что дальнейшее путешествие в дилижансе они продолжат, кажется, только вдвоем.
– Что вы обо мне пишете?
Тобиас почувствовал, как краска поднимается к его лицу, как всегда откуда-то от груди.
– Эти записи не касаются вас, Джек.
– Я знаю, что вы пишете обо мне. Каторжник протянул руку к записной книжке.
– Дорогой друг, это не ваше дело.
– Дайте мне ее, – настаивал Мэггс.
– Нет, сэр.
– Дайте.
Тобиас, поколебавшись, в полном отчаянии начал читать вслух абзац из того, что набросал вчера вечером.
«В районе Кэмдэн-тауна прежде можно было встретить немало известных всем старых чудаков-эксцентриков, но в последнее время, кажется, количество их сильно поубавилось, мы их проспали, и теперь даже „счастливый Джон-Попрыгунчик“, если верить местным жителям, уехал в Швецию развлекать Королевский двор. Но тот, кто интересуется и ищет, может найти в Шейки-Роу ту, которая известна в этих местах как „Женщина-канарейка“.
– Дайте, – продолжал настаивать Джек Мэггс, и у Тобиаса остался лишь один выбор; отдать ему свою книжку, что он и сделал, заложив пальцем страницу с абзацем, который только что прочитал вслух.
С сильно бьющимся сердцем он смотрел, как Джек приблизил ее к своему осунувшемуся лицу.
– Вот видите, – сказал Тоби, – все, как я говорил. – Но Джек с настойчивым упорством прочитал все шестьдесят слов.
– Это старая женщина, – сказал он, не улыбнувшись, на что так надеялся писатель, но не вернул книжку, а продолжал держать ее на коленях.
– Как я вам и сказал, это не о вас.
– Вы здорово высмеяли эту старую курицу, должен заметить. – Каторжник вновь открыл книжку.
– Это комичная личность, Джек.
– Я думал, что я для вас стал комичной фигурой. – Джек медленно перелистывал страницы, а потом остановился. Он смотрел на снабженный пояснениями план камеры в Ньюгейтской тюрьме, в которую Тобиас собирался заточить Софину. На странице справа было начало текста, который он недавно написал.
– Отдайте мою книжку, Джек Мэггс. Будьте добры, пожалуйста.
Мэггс нахмурился, словно смутно осознавал, какая печальная судьба будет рассказана на этой странице. Затем, проведя рукой по лицу, будто снимая с него паутину, он далеко откинул со лба длинные темные волосы и, закрыв книжку, вернул ее повеселевшему владельцу.
– Перед Богом мы все смешны, – заметил Тобиас.
– Мы как мухи перед злыми мальчишками.
У Тоби учащенно билось сердце, когда он перевязывал тесемкой свою записную книжку в красном переплете.
– Если бы вы могли взглянуть на мою жизнь со стороны, вы увидели бы, как она раздвоилась и какую путаницу я сам в нее внес.
Он положил книжку в портфель, закрыл пузырек с чернилами, вытер перо и все это вернул на свои места, а затем перевязал портфель лентой, для большей безопасности скрепил кожаным ремешком, и все это уложил в дорожный чемоданчик.
– Вы парень, который любит планировать, – заметил Мэггс.
– Как планировать? – спросил Тоби, хотя предвидел, к чему приведет этот неизбежный разговор.
– У вас предусмотрено, где место для пера, а где для чернил. Но все-таки я спланировал бы лучше, – сказал Джек. – В колонии я был известен как лучший по этой части.
Он впервые в здравом уме, без гипноза, упомянул перед Тобиасом о своем прошлом.
– Еще до того, как меня помиловали, я был уже известен, как парень, который умеет все спланировать. Я мог подготовить план обеспечения для изыскательской партии и написать все на двадцати страницах, не упустив ни единой нужной детали. Для меня ничего не стоило с другого конца планеты планировать покупку дома на Грэйт-Куин-стрит.
– Какого дома, сэр?
– Бросьте, вы знаете, что этот дом мой.
– Дом Бакла?
– Разве он вам ничего не говорил? Я сосед Бакла, вернее, мог бы быть им.
– Вы сняли дом?
– Купил. У меня безусловное право на эту собственность.
Сказать, что Тобиас был потрясен, значило бы ничего не сказать. Подумать только, этот преступник владеет недвижимостью, а он, Тобиас, вынужден тратить все свое время на комические скетчи или заметку в газету о пожаре в Брайтоне!
– Как я уже сказал, я спланировал это, находясь далеко отсюда. У меня есть адвокат, холостяк, живет в Грейс-Инн. Он присылал мне пять образцов обоев, пока я не выбрал то, что мне нужно.
– Вы сдали дом в аренду Гарри Фиппсу? Тому самому человеку, которого мы сейчас ищем? Он арендатор вашего дома?
Джек Мэггс нахмурился.
– Моя вина, что я не заботился о мистере Фиппсе так же хорошо, как о доме, в котором он живет. Увы, я не сделал этого. В Сиднее я был очень занятым человеком, повседневно занятым своими кирпичами.
– Вы кирпичник?
– Когда меня помиловали, мне дали небольшой грант – участок земли для поощрения моей новой честной жизни. Это были двадцать акров неплодородной земли, поросшей виноградной лозой и каким-то ядовитым кустарником; но под ним оказалась настоящая красная глина.
– На которой ничего не вырастишь.
– Правда, на ней вырастить капусту дело бесполезное, но если у тебя есть нюх, – тут Мэггс выразительно постучал себя по ноздре носа, – то из нее можно изготовить кирпич, и он будет не хуже лондонского. Эта глина принесла мне доход, я стал богатым, мистер Отс. В Сиднее у меня большой особняк. Глина дала мне деньги для покупки дома в Лондоне на Грэйт-Куин-стрит. И тут, как я уже говорил, я стал обустраивать его. Купил обои, фарфор, лучшие персидские ковры.
– Большая удача для вашего арендатора, что ему попался такой домовладелец!
– Мистер Фиппс писал мне откровенные и уважительные письма. Я только жалею, что не нашел времени быть с ним столь же откровенным.
– Почему жалеете?
– Потому, парень, что теперь мучаюсь от того, что для него я остался всего лишь обыкновенным вором.
Мэггс отвернулся и стал смотреть в окно, оставив То-биаса ломать голову: зачем придавать значение тому, что думает о тебе твой арендатор?
– Я не ваш комический герой, мистер Отс.
– В каком смысле?
– В таком, в каком вы понимаете вашу старую курицу, Женщину-канарейку. У вас есть для нее жестяная коробка?
– Жестяная коробка, Джек?
– Такая, какую вы припасли для меня. Жестяная коробка, в которых вы держите демонов, извлеченных из меня вашими магнитами.
– У меня есть Бегемон и Дабарейел, крепко запертые и прочно спрятанные. Но с собой по дорогам я их не вожу.
– А у вас есть жестяная коробка для вашей Женщины-канарейки? Я задал вам этот вопрос. Если она у вас есть, то, значит, у вас этих коробок должно быть так же много, как у ростовщика.
– Канареек я держу вот здесь. – Тобиас постучал себя по голове и улыбнулся. – В этой жестяной коробке.
- Предыдущая
- 57/82
- Следующая
