Джек Мэггс - Кэри Питер - Страница 34

• Предыдущая
• 34/82
• Следующая

– О Господи! – Потрясенный Тобиас отшатнулся, зажав рот рукой.

– Томас Грифф, – повторил имя мальчика мистер Хоук. – Подмастерье плотника. Старший брат в семье.

– Господи, помилуй нас, – прошептал Тобиас, прижавшись лбом к сырой холодной стене. – Прости их всех, добрый наш Господь.

Мистер Хоук опустил покрывало на гроб. Пройдя мимо Тобиаса, он открыл дверь на улицу.

– Вам следует прочитать письма в конторе.

– Письма?

– Директриса написала немало писем в контору фирмы об утечке газа. Начните со 2 января.

Тобиас Отс механически записал в своем блокноте дату: 2 января 1837 года, а у самого перед глазами был бедняга Томас Грифф – черная обгоревшая кожа, страшная голубоватая белизна костей. Он попрощался с владельцем похоронного бюро и, не раздумывая, зашагал к месту пожара. Там в обществе молодого констебля он уделил целый час осмотру газовых труб, а уж потом зашел в контору корпорации и познакомился с письмами директрисы. В три часа пополудни он вернулся на место пожара, на этот раз с президентом строительной фирмы, отвечающим за утечку газа. И все время пребывания на пепелище, когда он задавал вопросы строителю, его неотступно преследовало изуродованное тело Томаса Гриффа. Наконец у него и его спутника начали тлеть подошвы башмаков.

Потом Тобиас поговорил с усталыми заплаканными сестрами и узнал от них короткие истории погибших детей. Выжившим детям, которых эвакуировали в зал церкви Сент-Стивен, Тобиас принес сладости. Здесь для них он вынимал пенни из-за уха, вытаскивал шарф из их марлевых повязок. Он был добрым кудесником и задержался бы у них подольше, если бы не обратил внимание на молодого ординатора, который явно ждал, когда Тобиас освободится. Это был доктор Мак-Алпун, шотландец. Он был послан, чтобы передать Тобиасу приглашение больничных врачей поужинать вместе с ними.

Но Тобиас не слышал его. Он смотрел на молодого ординатора, а видел перед собой беднягу Томаса Гриффа.

Пусть Господь будет милостив к ним, но такой конец ждал и Джека Мэггса. Тобиас не знал, как он почуял это и почему такая страшная картина родилась в его мозгу.

– Несомненно, и для вас этот день был трудным днем, – промолвил ординатор и успокаивающе положил ему на плечо руку. И в это время что-то вспыхнуло, как огонь, в голове писателя. – Если, конечно, вы свободны от других обязательств, – закончил свое приглашение ординатор.

Крапчатые глаза Тобиаса смотрели на уговаривающего его врача, но видели перед собой чудовищную картину: Джек Мэггс, как в западне, в своем горящем доме; он один среди бушующего пламени.

– Нет, нет! – заикаясь, выкрикнул Тобиас. – Никак не могу.

Он отвернулся и увидел, как по горящему полу бегут во все стороны потревоженные жуки и пауки. Теперь он знал, каким будет конец его новой книги.

Читатель Тобиаса Отса не мог не заметить, какую роль играют врачи в его книгах: время от времени они предают его героев, покидают их, проявляют снобизм и привередливость, когда речь идет о помощи бедному люду.

Ничего из этого, естественно, не могло подготовить нас к тому, что Тобиас, узнав о приглашении на ужин, – и что эти известные и уважаемые врачи не только знают его имя, но в восторге от его комического романа, – тут же изменит свои планы и решит, что он слишком устал и лучше ему уехать в Лондон не сегодня, а завтра утром.

Конечно, это означало потерю по меньшей мере четырех рабочих часов, и если утром подобное решение казалось бы недопустимым, то сейчас для него это уже просто пустяк. Он уедет на рассвете почтовым дилижансом. А сейчас переночует в гостинице. Тобиас сам освежил воротничок, ополоснув его холодной водой, чтобы не давать чаевые горничной.

Весенний вечер был тихим и ясным. Пожалуй, неплохо было бы подышать озоном, прогулявшись по эспланаде, но вместо этого он сидел в своем номере и, свесив руки между колен, смотрел в окно на дорогу, мечтая о ждущем его неизменном успехе.

Опоздав на пять минут, Тобиас наконец стоял перед внушительного вида дверью Института Гиппократа. Его приветствовал швейцар, тут же передавший его лакею. Следуя за чрезмерно нарядным лакеем по широкой мраморной лестнице, Тобиас поймал свое отражение в зеркале и усомнился, не сделал ли он ошибки, приняв приглашение. Но он был бодр и уверен в себе, хотя в измятой одежде, наскоро починенной и еще не просохшей. Левая пола камзола обвисла из-за тяжелого блокнота в кармане.

Перед гостем открылись двери. Тобиас вошел в зал с арочными окнами, из которых было видно море, похожее на серый шелк.

Гостя встречали сидевшие за столом и уже ждавшие его восемь элегантно одетых джентльменов. Те, кто получил рыцарское звание, были при орденских ленточках.

Все они были выше его ростом. Питомцы Оксфорда и Кембриджа, они изучали греческий и латынь, Платона и Аристотеля. И несмотря на то, что им нравился роман их гостя, им все же было трудно примириться с тем, что именно этот неказистый на вид парень пользуется английским языком, словно лирой. Тобиас пожимал им руки, чувствуя их разочарование.

Сэр Стивен Уолл, позднее в своих мемуарах вспоминая этот вечер, особенно отметил, что «красногубый кокни», сев за стол, вытер свой прибор салфеткой. Сэр Стивен не преминул описать, как Тобиас все время менял местами свой стакан с вином и стакан с водой, вилки и ножи, «а это, с медицинской точки зрения, свидетельствовало о неврастеническом возбуждении».

Хотя Тобиас какое-то время чувствовал себя неуютно, пугаться он не собирался. С самым серьезным видом он смотрел на хирургов, задерживая взгляд то на одном, то на другом, словно ему было поручено изучить каждого из них. Пока он усаживался на свое место за столом, воцарилась неловкая пауза, но затем без всякого предисловия он стал рассказывать историю своей неожиданной встречи с мистером Теккереем. Рассказ был в значительной степени не в его пользу, но зато вскоре его слушатели весело смеялись.

Потом он познакомил их с Перси Баклом. Рассказал о жареной рыбе и его «Счастливой Фортуне», о мяукающих кошках, которые путаются за ужином в ногах у гостей, о паре его лакеев в желтых ливреях. Он поведал им в общих чертах, что собирается написать пьесу, которая впоследствии войдет в антологию. Ее название будет: «Бакалейщик с Грэйт-Куин-стрит».

К этому времени вино сделало свое дело, за столом стало шумно, как на студенческой пирушке в последний день семестра. Тобиас ел ростбиф, сочащийся кровью. Ростбиф был очень вкусный, и он похвалил его. Слово «вкусный» показалось ему просторечием, и он испугался, что этим выдал свое бедное детство с бутербродами, которые готовила мать из черного хлеба и остатков жира на сковороде. Однако заметив, что уже успел обворожить своих хозяев, Тобиас продолжил развлекать их в том же духе.

Когда лакеи обносили гостей тортом с заварным кремом, доктор Мак-Алпун рассказал обществу, как прошлой зимой, побывав в Лондоне, он посетил театр «Орфей» и видел Тобиаса Отса в роли такой нелепой личности, как костоправ сэр Спенсер Спенс.

Он даже вспомнил и процитировал несколько фраз, сказанных актером.

По случайности он выбрал те строки, которые не принадлежали ему, автору пьесы. Но, по сути, эта его пьеса и не была литературой, а всего лишь скетчем, некой пародией на поведение и манеры регентского хирурга сэра Герберта Кэтсуэйлера.

Сейчас, в Брайтоне, в конце этого беспокойного дня Тобиас был рад, что может отдаться вдохновению и вновь сыграть свою «роль» для собравшихся здесь врачей.

Сначала он изменил только голос, используя лишь ложку для пудинга и стакан портвейна, но вскоре образ напыщенного пустомели зажил собственной жизнью: он ходил вразвалочку по комнате и учинил сущий допрос хирургам, обзывая их «бесстыжими негодниками» и «болванами».

О Господи, все это заставляло их покатываться от смеха, и даже самый чопорный и спокойный из них, очень высокий, с землистого цвета лицом джентльмен по имени Пепперидж смеялся до слез, да так, что у него взмокла борода.

• Предыдущая
• 34/82
• Следующая