Оригинал (СИ) - Чередий Галина - Страница 51

— Хватит! — почти мгновенно вышел деспот из себя. — Я и так проявляю неоправданную вами щедрость, учитывая, что вы никак не продвинулись в лечении монны Илвы, и у нее до сих пор ни разу не приходила кровь чрева! Это делает ее для меня пока бесполезной!

— Нельзя ее излечить, не вернув украденное! — в запале неудовлетворенной алчности огрызнулась все та же главная переговорщица и снова гневно полоснула по мне взглядом, отчего мне прямо поплохело. — Отними у нее…

— Вон! — оборвал ее Грегордиан. — Больше вам в моем доме не рады! Вы получили, что хотели. Убирайтесь, пока я не передумал.

— Что она имела в виду? — спросила, едва закрылись двери. — Что ты должен отнять у меня?

— Долго объяснять, Эдна, — дернул головой Грегордиан, но я не слепая. Дело не в недостатке времени, он просто уходил от ответа.

— Это то самое, о чем ты говорил мне у тару-ушти? — не захотела уступать я. — То, что может стоить мне жизни?

— Твоей жизни в ближайшее время ничего не угрожает, Эдна! Я этого не допущу! — но, говоря это, деспот посмотрел в сторону.

— А когда?

— Никогда! Хватит! Я не буду это обсуждать! — посыл «заткнись» был более чем очевиден, но недостаточен, чтобы остановить меня сейчас.

Весь страх, отчаяние и растерянность, что я испытывала в первые дни после Завесы, когда только и слышала, что приговорена, мгновенно вернулись. Почему я позволила себе думать, что опасность миновала и единственное, что мне нужно, это приспособиться к местной жизни и быть эксклюзивной для Грегордиана? Похоже, все обстоит совсем не так.

— Очень жаль, потому что я хочу знать, что такого должны у меня забрать для этой твоей невесты! И если ты мне не скажешь, я стану спрашивать об этом каждого, кто только будет попадаться мне на пути!

— Ты смеешь мне грозить, женщина? — вскочив, Грегордиан нагнулся ко мне, почти сталкивая наши лица и вцепившись в подлокотники моего кресла, заставляя почувствовать себя в западне.

— Это касается меня, возможно даже моей жизни, так что смею, да! Думаешь, у меня склероз, и я забыла, что и ты, и Алево, и другие твердили, что меня должны убить? Теперь ты заявляешь, что умереть мне не грозит, но все же у меня есть что-то нужное твоей долбаной невесте! Просто скажи, что собираешься отнять у меня, я хочу знать!

— Часть души, — ни крика, ни рычания, два четко произнесенных слова. — Не отнять, а лишь вернуть туда, где ей и место.

Тут же в памяти всплыл тот самый первый обстоятельный разговор с Алево, когда он разложил мне по полкам, почему я голем, в чем согрешила, сама не подозревая, и обвинил маму в преступном бардаке устроенном, в желании вернуть душу своей дочери. Не то чтобы я совершенно не вспоминала о сказанном им ранее, просто у меня постоянно находились более насущные проблемы, чем размышления о чем-то столь нематериальном, как душа. То есть да, мы все привыкли употреблять это слово в повседневности. Плюнуть в душу. Вывернуть наизнанку. Душа ушла в пятки. Но что каждый вкладывает в это понятие? Для верующих это одно, некая бессмертная основа сути каждого, вполне осязаемая и реальная, потому как ее можно запятнать, извратить или же трепетно коснуться. Но для людей абсолютно прагматичных, далеких от религии и любой мистики, какой я и была до недавнего времени, душа это, скорее, некое собирательное определение собственной личности. Общность сознания, эмоций, опыта, восприятия окружающего мира, присущая только тебе и больше никому во всей Вселенной. Как взять от этого часть и отдать кому-то добровольно или принудительно? Это же не костный мозг и не печень на пересадку, от которых можно отделить некий кусочек от целого и переместить в другую оболочку. В моем разуме вообще отказывалось это хоть как-то укладываться. Аналогия была лишь одна: потеря души — это смерть. Но вот по словам Грегордиана выходило, что физическое умирание мне не грозит. Но что тогда? Стану вот такой куклой, как сейчас Илва? В этом вся соль?

— Ты для этого разыскивал меня в мире Младших и притащил сюда? Как долбаную жертву на заклание для благополучия своей чертовой невесты?

— Ты снова извращаешь сам смысл, Эдна, — Грегордиан раздраженно зыркнул на меня и стал вышагивать по залу. — Да, я столько лет прочесывал мир Младших в поисках тебя, что уже почти отчаялся. И до тех пор пока все не осложнилось, единственное, что мне нужно было сделать, обнаружив тебя, — это убить. Разорвать порочную связь и вернуть все, как и должно быть. Но ты все еще жива!

— Убить? — от неприкрытой жестокости слов деспота, а главное от тона, в котором и не было тени сомнения или раскаяния, стало еще хуже. Если такое вообще возможно в моем нынешнем состоянии. — Вот просто так подойти на улице и лишить жизни? Без объяснений, чем заслужила, без попыток узнать, что я собой представляю?

— Да. — Словно свист топора палача, что случайно промахнулся или умышленно ударил плашмя, оглушая, но не отсекая. Конечно, не смерть, но безумно больно.

Но разве это и правда шок для меня? Ведь однажды Грегордиан не задумываясь практически убил меня, едва узнав, кто я.

— Что значит — все осложнилось? — дурацкий вопрос, понятно, что это касается нашего почти сверхъестественного влечения друг к другу, но, с другой стороны, мой разум требовал хоть какой-то реакции. Начать орать, рыдать, заламывать руки и вопрошать «как же ты мог?». Стоять тут и представлять, что в любой момент моей жизни от колыбели и до того судьбоносного вечера нашей случайной встречи моя жизнь могла оборваться, что я была обречена гораздо раньше, чем узнала об этом, потому что так было всегда? Ну, а смысл рефлексировать на эту тему сейчас? Скорее уж в моем положении стоит порадоваться, что, несмотря на смертный приговор, я все еще живу и дышу.

— Ты и я. Этого никогда не должно было случиться, — хрипло ответил Грегордиан, останавливаясь напротив меня и глядя так, что у меня все внутри перевернулось от противоречивых эмоций. Его слова были констатацией откровенной безнадежности для меня, которая для всех вокруг никакая не трагедия, а лишь восстановление естественного порядка вещей. Но вот его взгляд… В этом сверкающем мрачностью сером льде был тот свет, что давал крошечную толику надежды.

— Но случилось, — тихо проговорила, пытаясь вцепиться за этот проблеск, но чувствуя себя соскальзывающей, потому что реальной опоры не было. Я не понимала, почему все так!

— Да. И осложнило все еще больше, — кивнул Грегордиан и усмехнулся, но не так как раньше — зло и насмешливо, а как-то расслабленно, хотя и не без некой нотки обреченности. — Но сейчас я этому даже рад.

— Рад? — спросила опять тихо, борясь с желанием закричать в голос. — Но этой радости, выходит, недостаточно для того, чтобы снять с моей шеи петлю? Эти твои радостные осложнения дают мне лишь отсрочку, но совсем не помилование? Хотя нет! Зная тебя, скорее уж просто время тебе наиграться со мной! Так?

Тут же прикусила язык, увидев, как изменилось и потемнело лицо Грегордиана, становясь почти страшным. Зачем я позволила упреку прорваться? Разве этот мужчина поймет и примет его смысл? Нет! А сказанное разрушит даже то хрупкое взаимопонимание, что у нас было. А ведь очень может быть, оно было единственным моим шансом избежать гибели. Но слов не вернешь, и внутри словно прорвало.

— Зная меня, Эдна? — навис надо мной Грегордиан, но я уперлась в его грудь и вынудила позволить мне тоже подняться. — Думаешь, что хоть немного знаешь меня?

— Нет! — с горечью выплюнула я, глядя ему в глаза и отказываясь уступать его давлению. — Мне казалось, что вроде бы начала узнавать, но нет! Но знаешь что, архонт Грегордиан? Думаю, мне это больше и не нужно! Я не страдаю гребаным стокгольмским синдромом и не собираюсь проникаться чувствами к тому, кто не дрогнущей рукой отправит меня на смерть!

В сером льдистом пламени напротив добавилось ярости, но наружу ей деспот в отличии от меня не дал прорваться.

— Что касается чувств, женщина, то для нас обоих уже поздновато изображать их отсутствие! — ровно произнес он, знающе ухмыльнувшись. — И никакой смерти не будет, сколько тебе повторять! Я позволю провести обряд, только если буду точно уверен в том, что ты выживешь. — Вот тут краткая вспышка.