Оригинал (СИ) - Чередий Галина - Страница 41

— Все. Я твоя любовница, и ты не скрываешь факт нашей связи, — я нарочно избежала слова «отношения», памятуя резкую отповедь в прошлый раз, когда его применяла. — Все вокруг, похоже, это воспринимают тоже совершенно естественно. Но как все будет, когда ты будешь женат?

Задавая вопрос, я все отчетливее ощущала нарастающие внутри гнев и отторжение. К чему эти разговоры, трусливая ты Аня? На полном серьезе я хочу выяснить, как будет, когда в жизни Грегордиана появится другая женщина? И не просто другая женщина, а полноправная хозяйка его времени, внимания и тела. Жена! И кем это сделает меня? Воровкой чужого? Побирушкой, довольствующейся ненужными кому-то крохами? Скорее уж полноценной шлюхой, хоть и для одного мужчины, греющей его постель в обмен на уют, роскошь, на саму возможность выжить. Всю свою жизнь я страдала острым неприятием подобного и вот сейчас лежу тут, изображаю адекватный диалог, когда внутри желчь закипает и хочется заорать так яростно и истошно, чтобы вся эта проклятущая реальность лопнула, как стекло, осыпаясь осколками, которые и за миллион лет не собрать! Я что, надеюсь, что ясность из уст Грегордиана каким-то волшебным образом примирит меня с будущим, которое отторгает все во мне? Да неужели такое вообще возможно? Сто тысяч раз нет! Магия, какой бы она ни была, тут абсолютно бессильна! В этом я уверена. Сколько бы весомых и чисто рассудочных доводов я не взваливала на одну чашу весов, среди которых и главный — от меня ничего собственно не зависит, все равно они не могли перевесить вторую, на которой лежала моя душа. Выходило лишь опять бессмысленное самоистязание, в котором я в этом долбаном мире Старших стала настоящим профи. Хоть преподавать начинай. Сколько не ходи кругами и не взывай к реализму, практичности и благоразумию, все равно выходило, что ожидающая меня жизнь — это вовсе и не жизнь, и принять ее абсолютно-полностью-совершенно невозможно!

— Все останется по-прежнему, — выдержав паузу, произнес Грегордиан.

Охренеть, какой обстоятельный ответ! Да к чертям!

Вывернувшись, я все же уселась, кривясь и охая, и уставилась на деспота. Как же временами бесит эта непроницаемость на его лице! Но с другой стороны, лучше так, чем орет и грубо закрывает тему.

— Мы, выходит, будем жить под одной крышей, сталкиваться на ужинах и ходить по одним коридорам в Тахейн Глиффе, постоянно пересекаться… и это называется по-прежнему? Как ты себе это представляешь? — я очень-очень старалась сдерживаться, вот только не особенно-то справлялась, так что вышло вызывающе.

Вместо того чтобы, как обычно, с легкостью завестить от моей дерзости, Грегордиан совершенно на вид расслабленно перевернулся на спину и занялся рассматриванием потолка. Да что с ним такое сегодня?! А со мной, если так откровенно напрашиваюсь?

— Если тебя интересует, думаю ли я об этом вообще, то нет. — Вот и что это должно значить? — И не понимаю, что заставляет тебя размышлять об этом, Эдна. Сейчас Илвы нет, потом она появится. Факт, никак от тебя не зависящий, а значит, бесполезный для твоего внимания. Тахейн Глифф огромен, мешать вы друг другу не будете. Или ты хочешь, чтобы я разграничил коридоры так, чтобы вы не встречались?

Пару секунд изумление даже перекрыло возмущение. Он это сейчас серьезно?

— Очень надеюсь, что ты прямо сейчас не глумишься надо мной откровенно. По-твоему, какие-то дурацкие границы помогут мне забыть о том, что в одном со мной пространстве существует твоя жена?

— Я не понимаю, почему ты должна об этом помнить, Эдна! — нетерпение, очень близкое к раздражению, появилось в голосе деспота, и теперь он уставился на меня требовательно. — Появление Илвы никак не повлияет ни на твой статус, ни на образ жизни, ни на мое отношение к тебе. Если ты это хотела выяснить, то я считаю вопрос исчерпанным.

— Черта с два он исчерпан! — от подступившего к коже гнева запылали щеки, и боль физическая будто испарилась, но зато ее место заняло мучительное жжение в груди. — У меня здесь нет никакого проклятого образа жизни, Грегордиан! Я просто сплю, ем, пью, гуляю в ожидании, когда ты закончишь свои дела и придешь поиметь меня! Словно я домашний питомец, а не самостоятельная личность! Просто кукла, в которую ты играешь как и когда хочешь! А когда ты будешь женат, то еще придется ждать, когда очередь дойдет до меня? Знаешь, для меня это просто охренеть как все меняет! Я бы предложила тебе представить себя на моем месте, но, к сожалению, прекрасно понимаю, что это бессмысленно. Ты никогда даже не попытаешься это сделать!

— То есть причина твоего раздражения в том, что я буду делить постель с Илвой? — и это все, что он услышал? Или это я не могу нормально сформулировать свои мысли от того, что злость мозги затмевает?

Но, положа руку на сердце, разве не это основное, почему меня трясет и корежит?

— Как замечательно, что до тебя дошло! — мне захотелось поступить так, как раньше делал Грегордиан. Уйди побродить, успокоиться и, вернувшись, попытаться изложить все заново. Ведь изначально я не хотела ссориться.

— Эдна, но это глупо! Я не собираюсь спать с ней чаще, чем потребуется для зачатия наследника, — по-прежнему почти неестественно спокойно увещевал меня деспот. — Все остальное время буду проводить в постели с тобой!

Я слезла с кровати и стала бродить по огромной спальне, унимая упорно рвущиеся разочарование и ревность. Да уж, если она сейчас меня живьем сжирает, то что начнется, когда эта самая Илва будет неподалеку? Нет, совершенно исключено, чтобы я могла сохранять адекватность в таких обстоятельствах.

— А меня это должно как-то утешить? — усмехнулась я в темноту. — Или как-то сделать черное белым и примирить с тем фактом, кто я здесь?

— Ты моя первая фаворитка! — а вот и архонт Грегордиан прорезался.

— Я твоя любовница! Женщина, которую держат рядом удовольствия ради, тогда как все главное в жизни делят совсем с другой! Меня всегда с души воротило, когда видела со стороны дамочек в такой роли, а теперь сама поставлена в подобные условия! Ты хоть представляешь, каково мне от этого? — Нет, не надеялась я в самом деле быть услышанной, но хоть высказаться, пока не затыкают, — и то облегчение. — С момента как я тебя встретила, на меня то и дело сыплются потери. А теперь я должна распрощаться с последними каплями собственного достоинства и спокойно воспринимать то, что ты будешь уходить в ее постель, а потом как ни в чем ни бывало возвращаться ко мне? Некоторые женщины примиряются со второй ролью в надежде однажды все же занять место жены. Но ведь это совершенно точно не моя ситуация? Так скажи, как мне тогда продолжать оставаться рядом с тобой, понимая, что я навечно застряла в роли любовницы? Сколько бы я ни думала — ответ всегда один. Нет ни одного благополучного решения для этого долбаного уравнения.

Грегордиан не торопясь поднялся с постели и подошел ко мне. Наклонившись, он почти столкнул наши лбы, захватывая мой взгляд.

— Тогда замени в нем «любовницу» на «возлюбленную», и оно может появиться, Эдна! — не предложил, приказал он. Но я отказалась подчиняться и попыталась отстраниться. Молниеносно была поймана и обездвижена, наказана и обласкана властным захватом-объятьем и требующим капитуляции поцелуем.

— Нет, — откинула голову назад, прерывая такую непреодолимую и при этом жестокую магию его обладания моей чувственностью. — И так не выходит, Грегордиан. Возлюбленная в моем понимании одна. Она та, с кем делят всю жизнь до капли. Та, от кого хотят детей. В радости и в горе, болезни и здравии. И возлюбленная не может быть твоей пленницей, не имеющей никакого выбора. Это точно не про тебя и меня.

Сильные пальцы сгребли и стиснули волосы на моем затылке, и Грегордиан почти грубо вернул контакт наших глаз. Он был зол. Очень. Его рот кривился, когда деспот наклонился и провел зубами по моей шее, словно он боролся с желанием вырвать мне горло и прекратить спор.

— Прежде чем говорить о выборе, женщина, взгляни внимательнее на меня! — его рычание отзывалось вибрацией на моей коже, пугая и возбуждая, неизбежно и неотвратимо, как всегда. — Я тот, у кого его и правда нет, Эдна! Ни за что в жизни я бы не выбрал нуждаться в такой, как ты! Ты пленница, Эдна? Да это я скован тобой по рукам и ногам, да так что еще немного — и кости в пыль!