Оригинал (СИ) - Чередий Галина - Страница 4

Да неужели?

— Знаешь, возможно, в вашем мире помочь и поиметь в своих целях равнозначные понятия, но я-то привыкла к другим жизненным принципам, — ответила, теряя весь интерес к разговору ни о чем.

— Я не вру! Клянусь чем хочешь, что хочу только блага и тебе, и тем, для кого твоя жизнь столь необходима! — затараторила Эбха. — Я здесь, чтобы помочь!

— Тогда помоги. По-настоящему. Я хочу вернуться домой насовсем.

— Ну так я тебя и зову домой! — досадливо тряхнула сверкающим ирокезом брауни, и в этот момент из зарослей за ее спиной вылетел уже знакомый мне здоровенный ослепительно-светящийся голубоватый шар и врезался в стену моего убежища.

Он был уже бог знает какой по счету за то время, что я оставалась здесь. Вся моя квартира вздрогнула и затряслась. Стены ходили ходуном и стонали, но вскоре все утихло.

— Да что же он не успокоится-то! — прошипела себе под нос Эбха.

— Вот, а ты еще просишь меня выйти. Как же! Я что, не в своем уме? — поднявшись на ноги, я решила, что убраться в спальню будет самым умным решением.

Раз Эбха не может войти, то я накроюсь там с головой подушкой и не буду ее слышать. Когда-то же ей надоест сидеть тут и горланить?

— Куда это ты? — тут же вскочила и брауни, или кто она там на самом деле.

— Ухожу. Ты ведь не хочешь оставить меня в покое, — почти легкомысленно ответила, даже не оборачиваясь. — Приятно было пообщаться, Эбха, но заходить больше не стоит.

— Плохо-плохо-плохо, — забормотала она, и голос ее стал трансформироваться, становясь глубже и ниже. — Нужно было, чтобы сама… плохо-о-о!

Последнее прозвучало совсем жутко, и я все же обернулась из чистого любопытства. Только для того, чтобы увидеть на месте крошечной Эбхи огромный, сверкающий, словно живой прозрачный кристалл, силуэт. Это нечто выбросило вперед руку, вторгаясь на мою территорию безопасности, и там, где она соприкоснулась с «моим» воздухом, ее поверхность охватило синеватое лютое пламя. Сверкающая миллионами крошечных граней фигура завопила так, что у меня все внутри свернулось ледяным комком, и горящая конечность обратилась в щупальце или даже хлыст, который с мерзким свистом мгновенно обвил меня вокруг талии. Я тоже истошно заорала, колотя и вырываясь что есть мочи, но силы были несоизмеримы. Мощный рывок в сторону ненавистных сияющих джунглей, и в момент прохода в дверной проем показалось, что меня с огромной высоты швырнули на асфальт, превращая в кучу осколков каждую кость в теле.

— Тише, Эдна. Скоро станет легче! — голос Эбхи звучит виновато и утешающе.

А я все кричу от боли и разочарования, глядя в черный потолок личной опочивальни архонта Грегордиана.

Мягкая теплая тяжесть внизу живота — первое ощущение после того как начала отступать рвущая на части боль, но не безысходность.

— Я не хочу быть здесь! — сиплю в черный потолок. — Нехочунехочунехочунехочу!

Отчаянно хочется бездумно забиться в натуральной истерике, надсаживая в воплях горло и колотя все, до чего дотягиваешься. Но первое же резкое движение отрезвляет, отозвавшись мучением в каждой мышце. Только и остается что бормотать, сглатывая пересохшим горлом, изливая протест против ненавистной реальности в бессильных, быстро затихающих словах.

Вместо ответа же только низкое глубокое урчание. Оно запускает ласкающую и какую-то уютную вибрацию сначала на поверхности кожи чуть выше моего лобка, единственного места, где у меня сейчас не болит, и дальше вглубь. Мельчайшая ласкающая дрожь вкрадчиво и осторожно просачивается в мое тело, заполняя все пространство за брюшной стенкой, поднимается выше, к диафрагме, проскальзывает тончайшими нитями дальше к легким и сердцу, обволакивает, одаривает почти такой же умиротворенностью, что и пребывание в том моей личном комфортном нигде, откуда меня насильно выдрала Эбхо-монстр. Закрываю глаза и пытаюсь нащупать источник этой захватывающей тело безмятежности. Вскрикиваю от того, что одна рука отзывается резью и неподъемной тяжестью. Но зато вторая натыкается на гладкую, жестковатую, плотно прилегающую шерсть, покрывающую изгибы и впадины здоровенной звериной морды, мягко, но настойчиво потирающейся об меня. Веду ладонью по крутому лбу, исследую пальцами спинку широкого плосковатого носа, обвожу раз за разом прижимающиеся от легкой щекотки острые уши. Урчание становится громче, не скрываясь сообщая об удовольствии от моих прикосновений столь интенсивном, что исподволь это начинает передаваться и мне. Нет никакого чувственного подтекста, никакой нужды, которую нужно будет удовлетворить рано или поздно, никакого требования большего. От гигантского зверя, нежно и трепетно потирающегося об меня в непосредственной близости от самого, казалось бы, интимного места, не исходит сексуальных вибраций. Только безмятежность и радость от самого факта такого тесного контакта. И хотя я отдаю себе отчет, что где-то там, под этой плотной, гладкой, словно лак, шкурой скрывается вторая ипостась существа, разрушившего мою жизнь, от самого ласкающегося подобно огромному коту монстра не исходит ни малейшей угрозы. Мое чувство самосохранения не вопит истошной сиреной, когда, опустив руку, я задеваю кончики выступающих из-под губы жутких клыков. Сердце не заходится в панике или возбуждении, когда громадное сплетенное из одних железных мышц тело скользит рядом со мною выше, тесно прижимаясь и согревая мой здоровый бок. Я глажу его мускулистую холку и спину, провожу по крутым ребрам, улавливая громкие равномерные удары биения его жизни. Этот гулкий ритм убаюкивает меня, завораживает, и, когда мягкое покалывание и зуд появляются в районе всех моих травм, настораживаюсь лишь на мгновенье, понимая, что это опять воздействие извне. Мощное дыхание зверя касается моей шеи, морда увещевающе зарывается в волосы, прося о доверии, а урчание становится еще мягче, снова захватывая мое сознание в умиротворяющие объятья, будто морские волны. Громче-тише, вверх-вниз, нежнее нежного, бережнее, чем с хрупкими крыльями бабочки. И я расслабляюсь, позволяю ему эту заботу о себе, о которой безмолвно и поразительно смиренно умоляет язык его тела. Того самого тела, что, кажется, создано как идеальное воплощение угрозы и совершенная машина убийства. Но сейчас оно дарит мне бесконечное тепло, защищенность и облегчение. Утыкаюсь лицом в шею зверя, обхватываю ее рукой, из которой стремительно, капля за каплей, уходит грызущая боль. Прижимаюсь к его боку еще плотнее в поисках живого истинного контакта и чувствую, как медленно начинаю проваливаться в сон.

— Хочу, чтобы ты был тут, когда я проснусь, — бормочу сонно. — Твое тепло по-настоящему греет. Если бы он тоже мог… мог дать мне хоть мизерную часть того, что даешь ты. Если бы только мог…

Урчание затихает на секунду, и зверь вздыхает протяжно и тоскливо, так что его грудная клетка расширяется до предела, создавая еще больше соприкосновения между нами. Но потом равномерный гипнотизирующий гул возвращается, окончательно усыпляя меня.

На то оно и пробуждение, чтобы беспощадно отнимать у нас краткие сладкие иллюзии, на которые столь щедр сон. И мое возвращение в реальность полностью этому соответствует. Я ощущаю, как сильные, желанные еще недавно до бесконечности руки оглаживают, буквально лепят изгибы моего тела, в котором уже ничего не болит. Как жадные горячие губы и язык оставляют влажные требовательные клейма поцелуев на ребрах и животе, временами срываясь до легких жалящих укусов. Дыхание Грегордиана, рваное, частое, с кратким глухим постаныванием — это отдельная песня его разгорающейся свирепым пламенем похоти, что всегда опьяняла меня до полной невменяемости. Но мое сознание и чувственность, раньше отвечавшие ему однозначной взаимностью без каких-либо особых усилий со стороны деспота, вдруг леденеют, восставая, отвергая его абсолютно. Распахиваю глаза и смотрю на Грегордиана в почти полной темноте спальни. Мне не нужен свет, чтобы воспроизвести каждую мельчайшую черту его лица и тела. Моя душа об них изрезана в клочья, и ей никогда уже не зажить, но сейчас желание оттолкнуть в тысячу крат сильнее всегдашнего неконтролируемого стремления прижаться как можно ближе, взять все, что есть, невзирая на цену. Мощное бедро вклинивается между моих ног, понуждая раскрыться для Грегордиана, рот алчно впивается в мой сосок, обжигающая твердость члена трется об живот, оставляя мокрый след, когда все тело мужчины буквально идет волнами от всепоглощающей необходимости жестко вторгнуться внутрь меня. Осознаю и четко вижу каждый мельчайший нюанс его сокрушительного желания. Еще совсем недавно я бы сама вспыхнула, запылала бы заживо, заражаясь его похотью. Подчиняясь, приветствуя и благословляя ее дикую силу, обращенную именно на меня. Но сейчас весь жар и агрессивная требовательность Грегордиана проходят будто сквозь меня, нигде не задерживаясь, не задевая, не запуская столь неизбежную всегда цепную реакцию, не рождая ни единой ответной искры. Мои соски твердые, кожа так же реагирует на его прикосновения и поцелуи, между ног мокро, но я не хочу его! Не сейчас! Не так! Я впиваюсь пальцами в кожу его головы, толкаю прочь, не сильно, но настойчиво.