Оригинал (СИ) - Чередий Галина - Страница 104

— В мире Младших есть расхожее выражение, что чужих детей не бывает, Алево. Я всегда считала его несколько пафосным и даже где-то лицемерным. Мне понадобилось сменить мир, чтобы получить шанс понять, что же оно значит на самом деле. Больше мне нечего тебе сказать, асраи.

— Неважно! — властно отмахнулся Грегордиан. — Я пошлю еще разведчиков, если понадобится — целую сотню, но не стану рисковать жизнью моей женщины ради…

Деспот осекся, когда Алево вперился в него тяжелым взглядом. Абсолютно уверена, что впервые в жизни преданный асраи позволил себе смотреть на своего обожаемого архонта с откровенным упреком. Не надо быть великим чтецом по лицам, чтобы разглядеть это сейчас в противостоянии взглядов двух мужчин.

— Ради моего сына? — тон Алево был сухой и холодный, как насквозь промерзший песок.

Я тоже не отрываясь смотрела на Грегордиана. Он же должен понять, что если откажется сейчас, потеряет, возможно, единственного настоящего друга?

Деспот скрипнул зубами, запрокинул голову к потолку и громко досадливо выдохнул.

— Эдна, ты ведь даже близко не представляешь, что тебя ожидает! — привел он довод.

И так как это не было обычное «я запрещаю, потому что такова моя воля», я поняла, что смогла столкнуть эту глыбу.

— Ну, кое-что я припоминаю. — На самом деле, если в твое тело хоть раз ударил разряд такой силы, забыть непередаваемые словами ощущения весьма проблематично. Только разве в случае полной амнезии.

Тут я согласна, если это и было медицинское средство, то точно шоковой терапии.

— Даже фейри учатся передаче энергии годами, и только единицы становятся и правда к этому способны, Эдна! — продолжил меня запугивать Грегордиан. — И это не дини-ши, а другие, гораздо менее одаренные расы!

Разумные доводы и чувство самосохранения — это хорошо. Но взывая к ним сейчас, деспот просто напрасно тратил драгоценное время Ерина.

— Все вокруг мне не забывали напоминать, что я не фейри, да и человеком признавать не хотели, так что будем надеяться, что у меня есть благодаря этому некая сверхпроводимость, а заодно и неуязвимость, — натянуто улыбнулась я ответ.

Грегордиан схватил меня под локоть и поволок в спальню, теперь уж точно не собираясь останавливаться. Развернув к себе, он наклонился так, что наши лбы ощутимо столкнулись.

— Думаешь, здесь есть над чем шутить, Эдна? — спросил он, сжигая свирепым взглядом. — Ты хоть представляешь, как тебе будет больно, и это в том случае, если у тебя сразу же не вскипит кровь и не сгорит мозг!

— А разве ты не можешь сделать это как-то поаккуратнее, постепенно, что ли? — припомнив, как этот немилосердный жидкий огонь прокатывался по венам раньше, я сглотнула, пряча поглубже нервозность.

— Женщина! Я до тебя вообще никогда в жизни ни с кем не делился даром Богини! Неужели ты считаешь, что у меня есть в этом хоть какой-то опыт? — отстранившись, Грегордиан глядел на меня, хмурясь так, что весь его лоб превратился в скопище хаотичных складок, а брови сошлись на переносице.

— Уже есть, и главное — он у нас с тобой равноценный. — Радость от обнаружения очередной грани моей исключительности для этого мужчины в такой момент неуместна и эгоистична, поэтому отложу ее на потом. — По крайней мере, я точно знаю, к чему нужно быть готовой, а тебе известно, что я могу это выдержать.

— То, что ты это переносила, когда была при смерти, вовсе не значит, что все будет точно так же сейчас, когда ты здорова, — резко качнул головой деспот.

— Мы можем ранить меня… — начала я, но, увидев, как Грегордиан закатил глаза и его ноздри стали бешено раздуваться, я исправилась: — Это только предположение!

Тут вспомнилось, как мне вполне успешно удавалось прятаться от искр, которыми меня пытался достать Грегордиан во время моего забытья или комы, а Эбха выносила мозг.

— Я знаю, как уберечь себя! — заявила я деспоту со всей уверенностью, которую только могла изобразить. Конечно, я немного привирала, и «знаю» следовало бы заменить минимум на «предполагаю», но мое чутье подсказывало, что при такой формулировке мы никогда не договоримся. — Даже если не выйдет помочь Ерину, себя я смогу защитить.

Ведь именно это Грегордиан желал услышать в первую очередь.

— Говори! — приказал он, но выражение его лица, да и весь язык тела заметно сместились от отрицания к настороженному вниманию. Так держать, Аня!

— Убежище, ну, типа зона безопасности. Я создам его здесь, — постучала я по своему виску.

— Подробности! — прозвучало еще требовательней.

— Моя квартира в мире Младших. Я представлю себя там, в прошлый раз это помогло. Ни одна твоя искра не смогла до меня добраться.

Грегордиан со свистом вдохнул и отвернулся к окну на пару секунд.

— Твой дом в мире Младших — твоя зона безопасности, Эдна? — голос его звучал как-то странно-отстраненно.

— Это же логично. — Наверное, стоило добавить «было», но что-то мне подсказывало, что я не буду уже услышана.

— Логично, — без выражения то ли просто повторил, то ли резюмировал деспот и, повернувшись, продолжил: — Будет больно, Эдна. Очень!

И почему мне на долю секунды показалось, что говорит он не обо мне и совсем не о ситуации с Ерином?

— Разве ты сам когда-то проходил через это, Грегордиан? — снова вернулась к борьбе я.

— Нет. Но я слышал о таком. И однажды видел неудачный результат.

— Все будет хорошо, обещаю! — У меня нет уверенности в этом, но есть право надеяться. — Пойдем уже, Ерин совсем слабый.

Повернувшись, я пошла к выходу из спальни, но Грегордиан стремительно настиг меня, буквально врезавшись в спину, и развернул так резко, что в голове поплыло. Грубо сграбастав волосы на затылке, он бесцеремонно дернул, вынуждая запрокинуть голову, и прикусил мою губу, карая за дерзость и вызывая болезненный всхлип.

— Ты сама и твоя жизнь принадлежите мне, Эдна, ты ведь еще помнишь это? — сдавленно рыкнул он. — У тебя нет права умереть без моего разрешения!

Конечно, я бы предпочла услышать нечто возвышенно-нежное… Хотя нет, кому я лгу? Ничего такого не мог бы сказать мой деспот. Именно эти протиснутые сквозь сжатые зубы бесцеремонные слова и есть его аналог трепетно-сопливого «ты дорога мне», «боюсь потерять тебя» и-и-и-и-и… может, и «люблю». Это ревело и рвалось наружу из-за тончайшей ртутно-серой пелены гнева в его глазах, просачивалось в мою кожу через грубый, собственнический захват.

— Я помню, что принадлежу тебе всецело, Грегордиан. Помню и признаю. Но и ты не смей об этом забывать. Как и о том, что и ты мне принадлежишь без остатка! — я задержалась на пару мгновений, давая время деспоту отвергнуть мое наглое заявление.

Ответа не последовало, но и отсутствие отрицания в нашем случае разве не самый красноречивый ответ? Потянув волосы из его хватки, я отвернулась и пошла из спальни, хотя на самом деле в голове, как заевшая пластинка, крутилось видение того, как я запрыгиваю на Грегордиана, вцепляюсь руками и ногами, целую дико и отчаянно, кричу, если уж не словами, то языком тела, кто и что он для меня. Но тогда это будет похоже на прощание, а я не собираюсь прощаться. Я с этим мужчиной НАВСЕГДА!

Ерин, все такой же бледный и безжизненный, лежал, вытянувшись в струнку на одеяле, которое я заботливо расстелила, собственноручно расправив каждую мельчайшую складочку. Естественно, я понимаю, что парню плевать сейчас, где он и на чем, но мне-то нет! К тому же эта мелкая суета вроде как помогала сконцентрироваться. Готовиться заранее к тому, что тебе будет больно… на самом деле, такого опыта у меня не было. В мире Младших самое страшное, к чему можно было готовиться заранее — это анализ крови из пальца или из вены. Из пальца, кстати, больнее. Но разве это хоть близко сравнится с тем, что мне предстоит? Здесь же все болезненные моменты случались как-то без предупреждения, так что и ни о какой подготовке речь не шла.

Я посмотрела на мужчин. Грегордиан сидел у изголовья Ерина и пристально смотрел в его осунувшееся лицо, и мне так кажется, что он все надеялся, что что-то изменится в любую сторону само собой и задуманное нами станет ненужным. Алево же с какой-то маниакальной тщательностью укладывал крылья сына, расправляя и разглаживая каждое голубое перо, и я прекрасно могла понять, что за всеми этими вроде бесполезными движениями он прячется, как за щитом, от того, чтобы не взвыть в голос от предчувствия возможной потери.