Времена огня и погибели (СИ) - Бочаров Анатолий Юрьевич - Страница 57

Среди всех лиц, добивавшихся аудиенции государя, отметилась Амелия Таламор — девушка, минувшей весной являвшаяся пассией Артура и после им брошенная. Повинуясь непонятному порыву, Ретвальд согласился побеседовать с дочерью бывшего Хранителя Тайной Печати. При этом многие прочие вельможи, столпившиеся в приемной, так и не дождались в тот день вызова в королевский кабинет.

Юная леди, несомненно, испытала испуг, представ перед захватившим власть в государстве могущественным колдуном, однако держалась она уверенно и прямо. Не опустивши глаз и ни разу не дрогнув голосом, Амелия попросила встречи со своим таящимся в темнице отцом. После короткого колебания Гайвен разрешил ей это, потребовав, чтобы секретарь составил соответствующий приказ.

— Я удивлена, — проронила Эйслин Дановар, когда девица Таламор вышла, держа в руках документ, скрепленный государевой печатью.

Посланница короля Келиха повадилась присутствовать в кабинете Ретвальда, пока тот беседовал с посетителями, отдавал распоряжения секретарям либо офицерам. Она объясняла это необходимостью составлять отчеты для своего государя. Держалась эльфийка обычно незаметно, сидела в дальнем углу и не вмешивалась в разговоры. По большей части она читала что-то с экрана небольшой электронной книги либо втыкала в уши пару небольших ракушек, позволявших прослушивать музыкальные композиции. Сейчас, однако, Эйслин проявила явную заинтересованность происходящим. Обычно рассеянный ускользающий ее взгляд сделался внимательным и цепким.

— Я не тиран, — ввернул Гайвен небрежно. — Вы, может, и возомнили меня таковым при первой встрече, но меньше всего я желаю прослыть извергом. И конечно, я не стану препятствовать родственниками увидеть друг друга.

— Хорошо, если так, — сказала Эйслин и вновь уткнулась в книгу.

Ретвальд и сам не мог понять, как относится к посланнице Келиха. Леди Дановар, бесспорно, изрядно раздражала его своими упрямством и своеволием, и порой хотелось ее отослать. И все же Гайвен не мог отрицать, что временами эльфийка высказывает дельные советы, пусть и выражает их в излишне эмоциональной манере. Несколько раз она, например, остудила юного короля, когда тот был готов действовать сгоряча. Например, в конце битвы на Кузнечном дворе. Это делало Эйслин по-своему весьма полезной, несмотря на свойственный ей гонор.

Одни незначительные происшествия следовали за другими, и могло уже возникнуть впечатление, что жизнь обратно входит в покинутую было колею, опять делаясь размеренной и привычной — но вот горят радужным пламенем створки пространственных ворот, реят на ветру флаги дивных племен, идет к тебе старик с юным лицом, одновременно союзник и враг, что не должен был пожаловать в гости так скоро.

Гайвен изобразил не слишком глубокий поклон:

— Владыка Келих. Чем обязан чести вас видеть?

— Отведи нас в свои высокие покои, король людей. Прикажи собрать достойную трапезу. Угости вином и ужином, ибо провести сквозь порталы целое войско непросто, и немало наших чародеев до крайности утомлены. Полагается отдохнуть. Затем и будем беседовать о причинах моего прихода.

Повелитель фэйри говорил в своей обычной манере — неспешно, будто декламировал стихи. Смысл его слов, однако, обжег подобно пощечине. Как и свой брат, Келих держался с Ретвальдом скорее как с подданным, нежели видел в нем равного.

— Я рад вас приветствовать, — отметил Гайвен.

— Не рад, и я вижу это прекрасно. Не думай, что твои чувства скрыты от меня, молодой Крадхейк. Однако мы заключили договор, и пришло время исполнить его — хоть и раньше, чем ты и я ожидали.

Наследник Ретвальдов кивнул, стараясь не демонстрировать овладевшей им тревоги.

Неспешно повелители Волшебной Страны вступали под своды Тимлейнского замка. Шли, развернув знамена, не виданные в этих краях никем уже тысячу лет. Шагали, чеканя шаг — надменные лица, блеск доспехов и роскошь расшитых золотом вычурных одежд, серебро украшений и металл брони.

Было время, сразу после Великой Тьмы, когда сиды и родственные им племена управляли ойкуменой. Остатки рода человеческого, одичавшие и раздробленные, шли тогда к ним на поклон. Облик новых королевств формировался на картах искалеченного мира. Затем Великие Расколы сотрясли север. Сражаясь за власть, эльфийские кланы пролили немало родственной крови. Воспользовавшись тем, что властители мира ослабли, люди сбросили их ярмо и вновь стали жить по собственной воле. Когда Шэграл Крадхейк попытался остановить смертных, вновь принудив к покорности, момент уже был безвозвратно опущен.

Теперь сиды возвращались. Возвращались как владыки, не как союзники, вопреки всем словам и уговорам. Гайвен читал это в той величавой торжественности, с которой вассалы короля Келиха занимали его крепость, входя в Большой Зал, поднимаясь по широким лестницам. Его собственные подданные взирали на происходящее молча.

На краткий миг молодой король ощутил себя предателем собственного народа и королевства. Странная раздвоенность охватила его — словно двумя взорами одновременно наблюдал он за происходящим. Древний чародей, Владыка Тьмы, Повелитель Бурь приветствовал сородичей, намереваясь использовать их для воплощения давно выношенных замыслов, в то время как сын короля Брайана и королевы Лицеретты Августины понимал, что сотворил нечто непоправимое, разорвав старый договор.

Лорд Точащих Землю шел в сопровождении всех принцев Великих Домов, высоко подняв голову, и Гайвен вспоминал, что знал об этом сиде. Доставшаяся юноше память Шэграла Крадхейка простиралась перед ним вплоть до последнего часа жизни Повелителя Бурь. Она не обрывалась на зачатии Бердарета — сведения о последних нескольких столетиях жизни лорда Метели Гайвен подхватил прямо из информационного потока, когда пращур умирал. Некоторые сказали бы, что вместе с душой старого Крадхейка, но юноша в подобные глупости не верил.

Келих считался слабым правителем. Эльфийские кланы выбрали государем его, а не куда более властного Брелаха, потому что рассчитывали править по собственному разумению, воспользовавшись безволием короля. Однако Келих, восходя на трон, принял память своих предков — и кто знает, чему те его научили?

Гостей Гайвен распорядился принять в Сиреневом Зале, где обычно проводились торжественные вечера. Последствия недавного побоища уже были убраны, и банкетная комната блистала мириадом огней, дробившихся в зеркалах. Эльфийские лорды рассаживались за длинными столами, и слуги ставили перед ними угощения — оленину и баранину, рыбу, овощи и салаты, и прочие блюда, разливали по бокалам лучшее вино.

Собственных вассалов и подданных Ретвальд распорядился на этот прием не пускать — опасался, что сказанное на нем будет предназначено не для их ушей. Идя по коридору, он и без того заметил излишне внимательный взгляд венетского посла, стоявшего в тени возле шпалеры. Ольгерд Прашкевич следил за двигавшейся по замку процессией, и Гайвен уже мог представить, как дипломат сочиняет спешную депешу своему великого князю.

— Почему Келих пожаловал настолько внезапно? — шепотом спросил Ретвальд у Эйслин.

— Я понятия не имею, — эльфийка, искренне обескураженная, едва ли что-то скрывала. — Он планировал явиться в Иберлен через месяц, как сам утверждал. Тут далеко не все силы, которые король мог бы собрать.

Разумеется, в Сиреневом Зале разместились не все новоприбывшие. Большая часть солдат с офицерами отправилась в гвардейские казармы, составить компанию уже облюбавшим их подручным Дэлена. Банкет посетили лишь самые знатные из лордов, в количестве примерно двух сотен и в сопровождении избранной охраны. Чародеями тут являлись далеко не все, а из тех, кто являлся, не каждый сказал бы про себя, что он в этом ремесле силен. Не всякий фэйри обучается колдовскому искусству и имеет к нему склонность, как и не всякий человек.

И все же нет в мире чародеев более могущественных, чем эльфийские.

Встав во главе длинного стола, Гайвен поднял бокал с вином:

— Здоровье кузена моего, светлого государя Келиха! Здоровье народа Сумерек!