Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 9

Отшвырнув одеяло, парень порывисто придвинулся и обнял, прижал, укачивая, к груди.

— Ёжинька, — зашептал он, целуя меня в мокрые глаза, — мой ты Ёжка-Сережка… Не реви — слезами горю не поможешь.

Лерку начинало помалу потряхивать — первый предвестник ломки, но он пока держался. И я отдался его прикосновениям, зная — мы вместе в последний раз. И нам стало хорошо. Так хорошо… Точнее, мне — блонди было не до оргазмов и он заботился лишь о моем удовольствии. Тоже понимая — в последний раз. Когда я кончил, парень прилег и уложил меня под бок, продолжая нежно обнимать.

— Люблю тебя, — вдруг выдал он, — ты — чудное, чистое чудо. Ох, жаль, что совсем ненадолго…

И затих, вздыхая и вяло выслушав ответное признание. У меня в душе все заледенело и разлетелось истекающими кровью клочьями: Лерка прощался — со мной, со своей жизнью и с нашей любовью, едва вылупившейся и уже грозившей оборваться. В его негромком голосе были лишь тоска и отчаяние. Ни капли надежды. Беспросвет.

Я смахнул выступившие слезы и заговорил: начал долгий монолог, целью которого было — заставить блонди очнуться.

— Слушай, — предложил, сплетая пальцы с его, — я расскажу тебе о себе. Все-все, с самого рождения. Можешь молчать и иногда кивать, если хочешь, а не захочешь — не кивай. Только слушай…

Лерка кивнул, пусть без особого желания и с задержкой, и я, ободренный, продолжил:

— Ладно, не с рождения. С гибели родителей…

И снова получил заторможенный кивок.

— Когда мне исполнилось восемь, — о-о-о, как заставить слезы отступить? — мои папа и мама вместе с друзьями уехали праздновать Новый Год на дачу и больше не вернулись — сгорели, пьяные, в случайно вспыхнувшем пожаре…

Блондин посмотрел более чем внимательно:

— И?..

— …и меня забрала бабушка, мать отца. Она меня и растила на свою маленькую пенсию и зарплату поломойки. Даже на бассейн деньги находила.

Валера чуток оживился и заблестел глазами. Слезы высохли сами собой, говорить стало не в пример легче.

— В пятнадцать лет я разряд по прыжкам с вышки заработал. Пятиметровой. И влюбился в девчонку из группы…

Мой блондин заинтересовался окончательно.

— В девчонку? — несколько удивленно мявкнул он, подозрительно дернувшись. — Влюбился?!

Я улыбнулся:

— Представь себе, в девчонку. Худенькую такую, востроглазую блондиночку с острыми грудками. Она плавала классно, и дралась почище пацанов, и по деревьям лазала. А самое главное — ответила мне взаимностью. Мы с ней даже целовались несколько раз… Я ужасно гордился нашими отношениями. Рюкзак ее носил и сменку в школу. А потом она бросила меня, бедноту в стоптанных дешевых кроссах, и стала встречаться с каким-то бандюком. Из-за денег. Я переживал — жесть…

При воспоминании о своей тогда казавшейся трагедией потери мне стало смешно. Надо же, девчонка к другому ушла… Беда несусветная. Эх, сейчас бы мне те проблемы…

Валера прервал мою задумчивость нетерпеливым возгласом.

— А в дурку-то ты как угодил? — задал он вопрос.

Отвечать чудовищно не хотелось. Но разговор я затеял сам и обещал Лерке рассказать все. А раз обещал…

— Однажды вечером… — слова давались с неимоверным трудом, я буквально выталкивал их из внезапно пересохшего, сведенного спазмом горла, давясь каждым слогом, — тем вечером… я возвращался… возвращался с трениров…ки…

Нет, я не мог. Не мог… Снова пережить тот ужас — немыслимо. Из солнечного сплетения волной поднималась паника. А Лера ждал, приподнявшись на локте и закусив губу. Он СЛУШАЛ!

И я собрал в кулак остатки гибнущей воли, послал к чертям готовую прорваться истерику и продолжил — хрипло и неуверенно, довольно бессвязно:

— Они… У них джип был… Большой и блестящий. Черного цвета. Пьяные, и курили что-то… Четверо. Остановились на переходе… Как до Маяковской доехать… И в машину — дерг за рукав… Очнулся уже в подвале, голый…

Более не сдерживаемые слезы побежали, щекоча щеки. Лерка коротко, прерывисто выдохнул, сгреб меня, жалко всхлипывающего, в объятия, пряча от мира, и предложил глухим шепотом:

— Давай без лишних деталей, ладно? На «раз, два, три»…

Я уткнулся мокрым лицом в его плечо и закивал, шмыгая носом, со всем согласный, и на счет «три» заговорил вновь:

— Они… Разное со мной делали, Лер. Мучили по-всякому, б…били… Ну… и… ты понимаешь… Долго. А когда у-устали, приковали н-наручник-ками к т-т-трубе… И ушли. А я… я остался.

Леру передернуло столь мощно, что даже кровать вздрогнула.

— В темноте? — уточнил он.

— В темноте. Я лежал… И ждал… А пришли к-к-крысы-ы-ы…

Любимого передернуло повторно, он лязгнул зубами. Я прижался к нему крепко-крепко и даже зажмурился. Но мой голос обрел твердость, потому что я вдруг осознал — да, тот подвал канул в прошлое и никогда не вернется:

— Они меня атаковали целой стаей, в темноте, а я, прикованный, бился понапрасну и не мог их прогнать. Они кусали меня за ноги… А потом — провал. Не помню ничего. Очнулся, вокруг туман, в панике, в реанимации, под капельницей: сантехник услышал какие-то всхлипы и заглянул поглядеть. Он-то меня и вытащил…

Рассказывать дальше я не мог: впал в полную прострацию и только рыдал с подвываниями, и блонди решил не настаивать. И так все предельно ясно — подросток, пущенный монстрами в обличие людей по кругу и недобитый, один, во мраке, пытающийся отбиваться от полчищ голодных крыс. Вот разум и не выдержал.

— Я тоже тебя люблю, — шепнул терзаемый сомнениями и ломкой наркоман, укачивая мое трясущееся, захлебывающееся ревом тело. — Спасибо… В общем, прости… Мой Ёжик…

Я плакал долго и незаметно уплыл в несущий отдых сон.

Хотя и догадывался, что спать нельзя. И все равно заснул — слишком измучился. Но даже во сне цеплялся за Лерку. Когда и как он ушел? Не знаю.

====== Глава 13. Сергей. За тобой, где бы ты ни был ======

Лерка лежал в полной почти до краев алой ванне — неподвижный, бледный до синевы. Парень вскрыл вены осколком «героинового» зеркальца и, похоже, довольно давно. Его голова была бессильно откинута на бортик, глаза — закрыты, пышные длинные ресницы не трепетали. Мертвый?

Приблизившись почему-то на цыпочках, я тронул его за плечо: никакой реакции. Попытался нащупать на запястье пульс, но лишь понапрасну перемазался в крови, так и не сумев найти бьющейся жилки. Выпустив холодную руку любимого, я несколько мгновений стоял, вбирая взглядом всю картину целиком — белый кафель, кремовый эмалевый бортик с разметавшимися по нему влажными золотистыми локонами, и прекрасный светлокожий, распростертый в алой жидкости юноша, потом развернулся и кинулся вон. Добежав до запертой двери спальни, я врезался в нее всем телом, забарабанил о доски кулаками и ногами и заорал во весь голос, зовя на помощь, уже не осознавая, что творю, с головой захлестнутый безумием. Я бился, обдирая костяшки, об отделяющую меня от коридора деревянную преграду, выл по-звериному, орал, матерился и плакал. Но никто не пришел.

Никто. Не. Пришел.

И я опомнился. Возможно, мой любимый еще не умер, и, пока я попусту долбаюсь в дверь, срывая голосовые связки и разводя сырость, он теряет последние капли крови? Продолжая тихонько завывать, рванулся обратно в ванну — там, увы, ничего не изменилось — Лерка не очнулся, вода не колыхалась от его движения — подхватил бесчувственного парня поперек туловища и попытался приподнять, но он, мокрый, оказался слишком тяжелым. Поскользнувшись на залитом водой полу, я едва не грохнулся, мои руки разжались, и блондин соскользнул обратно, все такой же безучастный к окружающему. Я гладил его по лицу и плечам, плакал взахлеб и снова, и снова звал по имени, но он не откликался. Пальцы правой руки зацепили цепочку слива, я, повинуясь инстинкту, потянул за нее, выдергивая пробку, и вода из ванной начала уходить. Леркино тело обнажилось — замерзшее, расслабленное, и сползло на дно, пугающе торча коленями. А кровь из порезов продолжала течь… Получалось, парень еще живой? Сгоняв в комнату, я, окрыленный надеждой, содрал с кровати простыню, разодрал ее на полосы и, как сумел, перевязал моего продолжавшего пребывать без сознания любимого, подумал, вернулся в спальню повторно, сгреб оба одеяла и укутал его потеплее.