Колючка в сердце (СИ) - Акимова Елена Михайловна "Лена Акимова" - Страница 13

— Поехали? — буркнул он, нервно дернув уголком рта.

Я смотрел на него и тихо ужасался: куда девался вечно зубоскалящий лучезарный красавчик-кукленок, выкупленный мною из борделя? Вот эта бледная до зелени немочь и есть он? Нихерась, как болезнь меняет людей… Лерка будто почуял мой изучающий взгляд и сжался, втягивая голову в плечи. Он весь был во власти тяжелейшей постнаркотической депрессии, хоть и переломался уже, и лекарства, прописанные психиатром, принял с утра. Подавленно зыркая исподлобья, парень молчал, ежась и прикрывая нижнюю часть лица воротником куртки, словно ему было холодно. И я задохнулся от всколыхнувшего душу чувства жалости к нему, такому несчастному, такому потерявшемуся.

— Лер, — спросил, — может, сначала домой заедем? Тебя в клинике раньше обеда не ждут…

Валера подумал несколько секунд и согласно кивнул.

— А поехали, — хмыкнул он и на миг вновь стал прежним.

За спиной тихо выдохнул Сережа, и меня перетряхнуло. Наверняка малыш ожидал куда более теплой встречи и теперь сходил с ума от недоумения и сердечной боли. Ничего, пообвыкнется к новому Валере и полегчает. Надо будет обязательно оставить ребят наедине, пусть пообщаются, может, еще и образуется между ними.

Дорога прошла в полном молчании. Лерка, отвернувшись к окну, был погружен в думы, Ежонок переживал сзади, охранники тоже не проявляли признаков болтливости. Едва оказавшись дома, блонди шмыгнул в ванну и долго там плескался, оттираясь от казенного, въевшегося, как ему наверняка казалось, аж под кожу запаха, и выбрался оттуда посвежевшим и даже будто повеселевшим. У меня возникло было подозрение, что он подзаправился под шумок из запрятанной и не обнаруженной заначки, но быстро рассеялось — просто парниш радовался побыть в родных стенах, пусть и несколько часов. От еды он отказался и сразу поднялся в комнаты. Я взглядом приказал Ежонку следовать за ним, и тот, благодарно вспыхнув, побросал недомытую посуду и рванул за любимым, теряя на ходу тапки и сшибая мебель. Мысленно я пожелал подростку удачи — вряд ли ему предстоял легкий разговор. Мучимый любопытством, немного подождал и, стараясь ступать бесшумно, тоже взошел на второй этаж. Да-да, друзья, чтобы подслушивать, именно.

Голоса раздавались из нашей с Валерой спальни. На цыпочках, подобно вору, я подкрался к нужной двери, прижался ухом и замер, боясь дышать. Слышно оказалось отменно — ибо мои мальчишки говорили довольно громко.

— …вот и объясни мне, в чем дело! — требовательно вопрошал Ёж. — Я не понимаю! Десяти дней не прошло, как ты признавался мне в любви! А сейчас вдруг морду воротишь! Все, любовь успела скончаться, да?!

В комнате что-то грохнуло, разбиваясь звенючими осколками, посыпалось, ахнул Лерка — словно от удара.

— Уходи, — донесся до меня его приглушенный ответ. — Тебе не нужно ничего понимать, малыш. Исчезни. Я тебя не звал.

Пару мгновений все было тихо, потом Сергей заговорил снова — отчаянно, с надрывом, явно близкий к истерике:

— То есть ты меня посылаешь, да?! Так спокойно и запросто?! И тебе по хую, что я ждал, что подыхал тут в неизвестности?! Лера… — его голосок дрогнул едва сдерживаемым рыданием, — Лерочка, миленький, пожалуйста… После всего, что между нами было…

Я словно бы увидел моего ангела — растрепанного, с покрытой пятнами лихорадочного румянца мордашкой, с пылающими страстью и гневом глазищами, простирающего к отстраненно замкнувшемуся блонди руки, и внутри стало холодно-прехолодно и ужасно пусто. Бедный влюбленный малыш. Похоже, Лерочка отверг его. Странно — мне-то казалось — чувства ребят взаимны.

И опять блонди: холодно, со странным смешком:

— И что особенного между нами было, ты, наивное дитё? Пара минетов? О, Господи… Какой же ты еще… глупый, Ёжик… Я от тебя в ауте! Уйди уже, придурок, дай отдохнуть в тишине…

Опять что-то упало — похоже, стул, и после недолгой паузы Сергей исполненным муки вскриком:

— Лера! Я тебя умоляю! Просто…

И издевательский хохот блондина.

Звук пощечины заставил меня отшатнуться, и вовремя: дверь спальни распахнулась, едва не приложив по лбу, и из нее вылетел Ежонок, зареванный, ничего вокруг не видящий, промчался мимо взбесившейся кометой и сверзился вниз по лестнице, дробно простучав босыми пятками. Я проводил его задумчивым взглядом, вздохнул, шагнул в комнату и тут же наткнулся на Лерку — блондин стоял у шкафа, привалившись к нему плечом, держался за скулу и смотрел расширенными, плещущими немыслимым страданием очами. Взглянул на меня, простонал нечто невнятное и осел на пол, словно из него враз выдернули стержень. Я приблизился и навис сверху с одним-единственным вопросом:

— Какого?..

А Лерка прошептал, закрывая лицо руками:

— Вели отвезти меня в клинику. Немедленно.

Я не стал удерживать парня и по мобилке вызвал охрану.

Через десять минут блондин покинул мой дом. Садясь в машину, он на мгновение обернулся, будто бы ища что-то в окнах, и я заметил, что его щеки мокры от слез: уезжая, мой шлюшонок плакал.

И я вдруг, мощнейшим ударом под дых, вышибившим из легких воздух, понял — он любит Сережку. Любит настолько сильно, что только что и добровольно подарил его другому, то бишь — мне, сочтя себя, нищего депрессирующего наркомана на содержании, недостойным подобного сокровища. Отказываться от подарка я не собирался. Может быть позже, когда страсти улягутся. Только не сейчас…

Проводив Валеру, рванул на поиски Ежонка. И нашел весьма быстро — подросток сидел, скорчившись в уголке при холодильнике, и, давясь слезами, прямо из горла хлебал коньячок — ну да, бар же остался незапертый. Он уже успел порядочно набраться и едва держался на стуле, подозрительно клонясь набок. Я подхватил своего ангела, и он, встрепенувшись, метнулся навстречу, вцепился в мои плечи пылающими пальчиками, колотясь в ознобе, запрокидывая лицо, и залепетал, клацая зубами, заплетающимся языком, горячо, сбивчиво, будто окончательно утративший разум, и впервые — на «ты»:

— Дима… Димочка… Родненький, не уходи… Дима… Обними меня… Поцелуй… Пожалуйста…

Я сгреб убившегося в стельку мальчишку в охапку и понес в спальню, уже в пути накрывая его искаженный мукой остро пахнущий коньяком опухший от слез ротик губами.

Возьму то, что он мне предложил, без сомнений и сожалений, и выпью — не торопясь и смакуя каждое прикосновение. Мой. Никому не отдам. Словно в первый и последний раз. И плевать, что будет завтра. Так нужно — и ему, и мне.

====== Глава 18. Дима. Обретение долгожданного счастья ======

Я опустил своего благоухающего коньяком ангела на простыни, но тот не согласился — взвившись атакующей коброй, напал снизу, обхватывая руками за шею, впиваясь горячечным поцелуем, и попытался расстегнуть на мне рубашку. Картечью полетели вырванные с мясом пуговицы, а я, не ожидавший столь яростного напора, опрокинулся на спину. Ежонок упал сверху, кусая за губы острыми беленькими зубками, присасываясь пиявкой — неумело, но невероятно страстно, и заелозил, потираясь пахом о мой. Он лепетал что-то бессвязное, гортанно постанывая, смешивая дыхание, и вряд ли соображал, чего творит. Нестрашно — молодо-зелено всегда нетерпеливо, к тому же он пьян, и хорошо, что рядом сейчас я: более чем взрослый мужчина с многокилометровым сексуальным опытом за плечами, могущий притормозить и направить. Не пытаясь освободиться из судорожной хватки тонких жадных рук, я уложил мальчишку на себя, придерживая под выгибающуюся в возбуждении спинку, и перехватил инициативу: отстранился на миг, спасая успевшие закровить губы, и вновь припал поцелуем — властным, подавляющим. Сергей попытался было воспротивиться доминированию, но почти сразу сдался и поплыл, обращаясь воском, позволяя моему языку проникнуть в свой приоткрывшийся в изумленном «охе» ротик. И я его целовал, прижав ладонью пушистый каштановый затылок: чувственно, глубоко, медленно, покусывая и посасывая по очереди пунцовые юные губки, изучая на вкус десны и небо, а подросток покорно «шел» за мной, отвечая и даже пытаясь что-то повторять, погружаясь глубже и глубже в пучину плотского удовольствия. Я целовал мальчика, этого восхитительного ангела, и умирал, и воскресал вновь, и не мог насытиться им. Он был невероятно сладок. Он был крышесносен.