Проклятие Пифоса - Аннандейл Дэвид - Страница 11

— Ясно, — сказал Гальба и на мгновение задумался. — То, что случилось на мостике… — начал он.

На что Эрефрен лишь мрачно покачала головой.

— Я знаю не больше вашего.

— Но вы пытались предупредить капитана Аттика.

— Барьер между эмпиреями и реальным миром здесь очень тонок, а силы, царящие здесь, могущественны. Я почувствовала всплеск, но почему его вызвало именно сканирование сержанта Авла? И почему он принял именно такую форму? Боюсь, ответов у меня нет.

— Меня беспокоит не только это, — признался Гальба. — Я хочу понять, что это за форма. Я никогда не видел ничего подобного.

— Варп непостижим, сержант. Такова его природа. Не думаю, что нам стоит углубляться в нее.

Ее последнее предложение прозвучало особенно выразительно. На кончике языка Гальбы застыл вопрос, не отказывается ли она верить в необходимость более глубокого познания имматериума, но сержант одернул себя. Он видел напряжение на лице женщины. Астропат всю жизнь была неразрывно связана с варпом. В ее вечно разделенном сознании непрестанно боролись две противоположные концепции бытия. Он и близко не мог осознать ту опасность, которой она подвергалась каждую бесконечно долгую секунду. И если она отказывалась идти по этому пути, он должен уважать ее решение.

Эрефрен заговорила снова, удивив Гальбу своим доверительным тоном.

— Я преклоняюсь перед убеждениями вашего легиона, сержант, — сказала она. — Я не родом из вашего мира. Я служу Железным Рукам, но не тешу себя иллюзиями, будто я одна из вас. Но вам следует знать, насколько важно для меня то, что вы олицетворяете, — астропат легонько коснулась тростью своей ноги. — Это тело слабо. Сосуд из него никудышный. Такова цена моего дара и моей службы. Но я с гордостью приняла ее и ищу силу там, где она мне нужнее всего — в воле и самосознании. — Она умолкла, обходя очередной корень, в высоту достигавший ей колен. — Железные Руки не знают компромиссов. Вы не терпите слабости. Вы искореняете ее в себе и в других. Это суровая неумолимость вынуждает вас принимать тяжкие решения и идти на жестокие меры.

— Жестокие? — Эрефрен застала его врасплох. Она что, посмела оспаривать честь легиона? Железные Руки всегда действовали по справедливости. Любое наказание, приведенное ими в исполнение, было заслуженным.

— Вы меня неверно поняли. Это была моя вам похвала. Галактика — жестокое место и требует соответствующего отношения. Вы — ответ ей. Сержант, во время нашего Великого крестового похода было несколько случаев, когда долг вынуждал вас истреблять целое население непокорных миров.

— Да, это так. Порой зараза ксеносов слишком сильна, а противление доводам разума слишком упрямое.

— Знаете, что я слышу во время этих чисток? Вы понимаете, что эти смерти отмечены в варпе так же, как и в материальном мире?

— Нет, — этого десантник не знал.

— Вам не передать этот ужас, — призналась Эрефрен. — Но я сношу его, ибо знаю, что вы исполняете волю Императора, и раз вам дарована сила вершить столь тяжкие дела, мой долг — найти в себе силы лицезреть их. Вы отвергаете плоть и становитесь железом. Я убеждаю себя, что должна поступать так же. Вы, сержант, подлинный пример для смертных, что служат вам и следуют за вами. Мы далеко не так могучи и крепки, как вы. Но мы стремимся быть лучше, потому что вы лучше нас.

Женщина вновь замолчала и молчала так долго, что Гальба начал думать, что ей нечего больше сказать. Но потом астропат заговорила снова, и сержант почувствовал, как аккуратно она выбирает каждое слово.

— Настало сложное время. Железные Руки…

— Мы потерпели поражение, госпожа, — перебил ее Гальба. — Не надо приукрашивать правду.

— Но вы не побеждены. Не стоит так о себе думать.

— Мне кажется, вы боитесь чего-то, что может всех нас погубить. Боитесь и замалчиваете это. Поверьте, усыплять чью-то бдительность, зная о враге, — не лучшая защита, да и плохо вяжется с вашими словами о вере в нас.

— Не думаю, что все обстоит именно так. Я верю, что мной движут разум и свет. Иррациональность сродни болезни. То, что случилось на мостике, было вспышкой этой эпидемии. Пытаться углубляться в нее означает усыпить разум. Негоже вступать в диалог с безумием, равно как и нельзя принимать прокаженных людей в лоно Империума. Сначала нужен карантин, и лишь затем — удаление заразы. Вы понимаете?

— Думаю, да, — сказал он. — Но уверены ли вы, что в вас не говорит страх?

— Нет, — очень тихо ответила Эрефрен. — Я не уверена.

Чем дальше легионеры спускались по склону, тем гуще становились джунгли. Воины цепными мечами прорубали себе путь сквозь зеленые заросли. Время от времени путь терялся в зеленом море, и тогда в дело вступали огнеметы. Лианы и мох горели, залитые прометием, но влажность была столь высока, что пламя угасало за считанные секунды. Медленное продвижение угнетало Гальбу. Любой мало-мальски заторможенный марш-бросок раздражал его, но этот, где единственным врагом был сам ландшафт, буквально выводил сержанта из себя. Немногочисленные разведчики осторожно шагали впереди. Черно-серые силуэты терялись в изумрудном мраке. Густые заросли не позволяли разглядеть что-то дальше дюжины метров. Мох стал еще плотнее. Складывалось ощущение, будто вязнешь в глубоком снегу. Гальба всерьез обеспокоился, когда его ногу засосало чуть ли не по колено. Его сапог уперся в толстый корень, но показалось, будто он ступил на чью-то мышцу. Десантник стряхнул внезапное наваждение, вытянул ногу из просевшей гущи и нащупал твердую землю.

Затрещала бусинка вокса.

— Впереди поляна, — сообщил Аттик. — Ауспик показывает множественные крупные контакты.

Гальба и его отделение двинулись вперед вместе с Эрефрен. Аттик ждал их там, где тропа выходила на поляну. Другие легионеры рассредоточились по обеим сторонам, образовав такую же защитную стену, как и на посадочной площадке.

— Куда нам идти? — спросил он Эрефрен.

— Прямо.

— Так я и думал.

Поляна имела форму круга диаметром с километр. По центру ее пересекал небольшой ручеек, неподалеку от которого топталась большая группа четвероногих ящеров. Гальба прикинул, что их там около сотни. В холке животные достигали трех метров, в длину — примерно вдвое больше. Их болтавшиеся у земли хвосты заканчивались парными костяными крюками, а спины были покрыты рядами выгнутых шипов. Громоздкие туловища ящеров опирались на мощные лапы, явно предназначенных для поддержания столь внушительной массы, а не для бега. Опустив головы, они не замечали космических десантников.

— Какая-то разновидность особей грокса? — предположил Гальба.

— Похоже, они пасутся, — это прибыл Кхи’дем со своими изгоями.

— Пасутся на чем? — заметил Птерон. Вся земля на поляне была утоптана в твердую глину.

За запахом массивных животных Гальба распознал еще один аромат.

— Там кровь, — сообщил он. — Много крови.

— Избавьтесь от них, — приказал Аттик.

В этот момент звери наконец учуяли запах незваных гостей и отвернулись от скелетов, которые обгладывали. У них оказались массивные квадратные головы с огромными мощными челюстями, похожими на силовые клешни. Ящеры взревели, обнажив клыки настолько зазубренные и тонкие, что они походили скорее на орудие пыток, нежели на зубы хищников.

— Они должны быть травоядными, — недоуменно заявил Птерон, и Гальбе показалось, что он слышит трепет в голосе Гвардейца Ворона.

Гальба поднял свой болтер и прицелился.

— В смысле?

— Посмотри на их тела и головы. Как они могут быть эффективными хищниками? Они наверняка медлительны.

Стая сорвалась с места. Земля задрожала.

— Похоже, они неплохо справляются, — подметил Гальба и нажал на курок.

Шеренга Железных Рук выпустили в ящеров шквал болтерного огня. Реактивные снаряды пробивали шкуры зверей и вырывали куски плоти и костей. Могучий рев превратился в визг агонизирующей ярости. Ведущие чудовища повалились на землю с грохотом, подобным обрушению скалы. Гальба выпустил еще полдюжины снарядов по ногам своей цели. Суставы ящера словно взорвались, животное рухнуло на землю, покатилось и взвыло. Двое других тут же потеряли интерес к космодесантникам и бросились на своего павшего сородича, разрывая его изувеченное тело когтями и зубами. За считанные мгновения твари выпотрошили жертву, а лохмотья кожи, словно опавшие паруса, разлетелись по обе стороны от тела. Зверь был еще жив, он извивался и отчаянно размахивал лапами — визжащая куча разделанного мяса.