Проклятие Черного Аспида (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 11

"Как же сладко ты лжешь".

Скользит между складками прямо внутрь и трепыхается у самого входа, и я внутренне трепыхаюсь от каждого движения. Задыхаясь от ненавистного удовольствия и понимания, что даже не вижу ублюдка, посмевшего так нагло трогать меня под носом у стражей, Врожки, Монстра и ведьмы. Ощущая, как нарастает ураган внутри. Незнакомый, такой болезненный и сильный, как надвигающийся смерч с огненными искрами.

Раскаленными кольцами вьется адское удовольствие между ног там, где палец умело и настойчиво выписывает одинаковые круги. Вся краска к щекам прилила, а пошевелиться не могу. А он дразнит, сжимает пульсирующими движениями, заставляя выгнуться в немом крике, и, сильно сжав ноги, замереть перед тем, как забиться в оргазме.

Выгнувшись в пояснице и запрокинув голову, дрожать в судорогах невыносимого наслаждения, сжимая его палец бешено сокращающейся плотью и чувствуя, как слезы градом катятся по щекам.

"Ждана моя, красивая, сладкая… хорошо тебе?"

"Отвратительно. Ужасно. Кто ты? Тело насиловать и прятаться от глаз. Испугался?"

— Все на берег вышли.

И тут же тело отпустило и голос вернулся. Выдохнула, всхлипывая, закрывая грудь руками, оглядываясь по сторонам — никого. Только в кустах что-то закопошилось, и хвост длинный исчез за листьями, или показалось мне. Словно привиделось все… но тело еще сладко ноет и дергает плоть отголосками наслаждения.

Я к берегу побежала, полотно льняное схватила и тут же обмотала вокруг тела.

— Ты чего дрожишь, смертная? Вода теплая.

Обернулась, а на меня карлик не моргая смотрит.

— А ну наклонись, лоб потрогаю. Лихорадки нет? Чего щеки красные, губы пунцовые?

А мне мерзко сделалось от мысли — вдруг это он меня трогал или стражник вот тот здоровый. Или вон тот с глазами красными. Но сказать Врожке побоялась. Вспомнила слова Пелагеи да и самого карлика о том, что трогать и смотреть нельзя. Кто знает, что мне за это могло быть.

"Правильно. Зачем им знать наши тайны, Жданаа моя?"

"Не твоя. Ничья я. И тайн у меня с тобой нет никаких"

— Одевайся. Уезжаем мы. Завтра уже границу с Межземельем пересечем.

Зов крови

На броне драконьей

Полыхнуло солнце

Зов крови

Давно ли ты понял

Что никто не вернется 

На великой охоте

Начинается день,

Пляшет солнечный знак

На струне тетивы

За спиною бесшумно

Стелется тень

В переплетенье

Из жесткой травы

©Мельница

Дальше нас в повозке везли, загнали всех в крытую кибитку, запряженную двумя лошадьми, и по обе стороны от повозки охрана вышагивает. Топот их сапог слышно так отчетливо, что кажется под ними земля дрожит. В дороге все притихли, и я не знала от чего глаза у девушек округлились, и все они молча переглядываются, словно боятся. И я, как не от мира сего, не знаю, что там впереди нас ждет. Чем дальше, тем темнее становится, а ведь день еще не закончился, не так долго едем, и солнце в зените в самом было, когда нас всех под полог загоняли. Воздух становится насыщенно вязким, как будто серой отдает и болотами топкими, страшными. Всегда водной заводи боялась, а этой люти и подавно. За мешковиной повозки факелы вспыхнули. Я, конечно, пытаюсь называть то, что вижу вокруг себя, так, как привыкла, как знаю из учебников и вообще исходя из личного опыта, но, к сожалению, тот материал, из которого сделана крыша повозки, да и тот, из чего сшита одежда воинов, мне неизвестны.

— К перепутью приближаемся, Ниян?

Голоса вывели из оцепенения и задумчивости.

— Не знаю. Сигнального костра нет на берегу.

— А ты уверен, что раньше-то огни эти были, а не обманки?

Ощущение, что я все еще сплю, вернулось с прежней силой. Все эти разговоры об огнях, о вещах, которые, казалось бы, не существуют в наше время, продолжали вводить в ступор.

— Уверен. Окружите повозку, и идем за мной шаг в шаг. Ни одного звука. Не нравится мне тишина эта замогильная.

Кто-то из девушек всхлипнул.

— Боязно как… и холодно.

— Молчи. И так страшно до лихорадки, а еще ты тут зубами стучишь и беду кликаешь.

— Лихо боюсь… говорят, как выкуп запросит — не отдашь, утопит в топях живьем. Не все невесты до места назначения доезжают… мне бабка рассказывала, как в дорогу собирала. Лихо девок себе отбирает. А потом их тела находят в черной заводи без внутренностей. Он их сначала…

— Молчи. Много болтает бабка твоя. Почует кто, несдобровать ей будет.

— Тшшш… там… вой какой-то. Мамочкииии.

Я тоже услышала, и по коже мурашки пошли. Страшный звук ни на один не похож, всю радость вытягивает из души и из тела, от ужаса пальцы немеют и волосы начинают шевелиться на затылке. Что это, господи? Какие еще твари притаились в этой жути? Вроде на вой волков похоже, но намного грубее, как не вой, а рык с завыванием. И силу имеет звук этот невероятную, цепенеть все тело заставляет.

— Мракомирские псы… — прошептал кто-то, — это… это Мракомир. Рядом он, колдун проклятый.

— Тихо ты.

— Обманники, князь. В ловушку завели. Мракомир-сука, вражья его душа, заманил, али предал нас кто?

— Не ной, Врожка. Выберемся.

— У нас воинов мало, не выстоим против колдуна проклятого.

— Выстоим, я сказал. Уйдем сейчас через мост.

— Не успеем, нынче солнце быстро спрячется, повозка тяжелая по тонким горящим доскам не проскочит.

По каким горящим доскам? Мы где вообще? Вздрогнула и осмотрелась по сторонам, все сидят и в темноту глазами, расширенными от ужаса, смотрят. Вой становился все отчетливей, и земля начала подрагивать от приближения чего-то необратимого и ужасного. И кажется, никто из девушек то ли не слышит их, то ли не понимает. Или впали в какой-то транс.

— Будем проскакивать через мост. Девок из повозки забрать. Повозку бросить.

В ту же секунду полог откинулся, и нас начали по одной вытаскивать наружу. От сильного запаха серы я задохнулась и закашлялась, в глаза дым едкий влез и заставил зажмуриться. Чьи-то руки подхватили за талию и вверх подняли. Ощутила себя в седле и… и вдруг запах уже знакомый в ноздри забился, заставив сердце несколько раз дернуться. Тяжелая ладонь легла на живот и к сильному телу прижала. Я глаза распахнула, и их снова резануло едким дымом.

— Зажмурься, человечка, и не дергайся. Чем крепче держаться за меня будешь, тем больше шансов, что с седла в огненную пасть Нави не свалишься.

А сам меня к себе прижимает, сильнее и сильнее, так, что дышать больно и от страха все внутри клокочет. И не только от страха… я этот голос узнала. Он… он, это он меня трогал в озере. Только в голове моей звучал иначе, чем сейчас… как два разных. Но одному принадлежат. Князю Нияну.

Дернулась, но меня сжали с такой силой, что дышать стало нечем.

— Задержи дыхание, смертная. Не то задохнешься.

Конь под нами начал метаться, словно под ним зыбкость какая-то, дергается, и меня с силой подбрасывает в седле. Страшно до жути, и я все сильнее впиваюсь в руку князя ногтями. Вой раздается совсем близко, и меня к седлу пригибает, в воздухе свист раздается, и кто-то глухо стонет позади, рычит. Я глаза распахнула и от ужаса закричать хотела и не смогла. Перед моим лицом пастью клацнула жуткая облезлая до костей и мяса тварь с выпученными красным глазами. На клыках слюна нитками блестит, и язык выписывает круги, а на нем шипы вибрируют.

— Давай, родимый, быстрее, ну же, — рычит над моим ухом князь и вздрагивает, налегая сверху, а свист и адский рык где-то совсем рядом доносятся. Я сколько могла дыхание держала, а потом взмолилась.

— Не могу… умру..

— Терпи, человечка, нельзя, — и голову мою к себе придавил, глаза закрывая ладонью, — терпи, сказал.

— Все, горит мост, Ниян, горит. Не успеваем.